НАЗАД ВПЕРЕД,
ИЛИ ПРИЕЗЖИЙ В МАРЦИЛОНЕ
Абсурдно-симулятивный гротеск (роман)
Оглавление
Пролог
1. Раздача даров
2. Постоялые страсти
3. Допрос
4. Крутой изворот
5. Путь в Марцилон
6. Вечер встреч
7. Его мудрейшество ученый принц
8. Философ-стратег
9. Променад с канцлером
10. Академики попадаются всякие
11. Просто бал
12. Перед опалой
13. Острог
14. В бегах
15. Орден Ноль
16. К цели
17. Эпическое бойло
18. Сокровище
19. Революция
Эпилог
«Чем крупнее открытие, тем неистовее критика, тем больше недоброжелателей. Но только у настоящего научного переворота враги ВСЕ... Сперва». Академик Невер
ПРОЛОГ
Рука потянулась за книгой с искромсанными кожаными застежками и... Брр... задела клейкое сплетение паучьей слюны. Ненавижу! Я злобно рванул паутину. Она оказалась столь прочной, что совлекла медный подсвечник, который, падая, смахнул на пол маленький телескоп. Рука окончательно увязла. Я нещадно рвал путы. Профессор метал зарницы лупами пенсне.
- Зачем вам понадобилось делать это, Прескарен? - гневно заклекотал он.
- Вам что жалко - паутину или телескоп? - я уже раздражен.
- И то и другое заслуживает иного отношения. Телескопу не меньше двух веков...
- А паутине вдвое больше.
- Вот именно. Антикварные вещи в доме ученого требуют трепета и почитанья. Их надо воспринимать как священный атрибут. У вас же в руках вечно все ломается, как в тисках, ей богу...
- Скорблю: вот он, капут, творения восьмилапого гения.
- Вот что, Прескарен, не нужно доставать книгу. Она уже в камине. Слушайте, что скажу.
Сажусь в кресло, нога на ногу.
- Я давно вам это хотел, хм, изложить. Да все как-то, знаете, не к месту выпадало, - после паузы он мучительно передернулся и изрек. - Не выйдет из вас ученого, Прескарен. Вот в чем штука. Не вылепится. Никак.
- Так-таки никак? - делаю удивленное лицо. - Разве мой последний экзерсис о маргвиниках так уж плох?
Была у меня статья такая - про сюльнистические обряды этих самых маргвиников, датируемые шестнадцатым веком до рождества Христова.
- Хм… Да как вам сказать? Сюльнистические обряды это, не поймите превратно, мой конек. Он, не конек, они, обряды, сделали мне имя, престиж... Но не в том даже дело. Историк и, в принципе, ученый, из вас не получится по той простой причине, что вы не умеете с должным пиететом относиться к реликвиям рабочего профессорского кабинета…
«Как дивно сочетание сие!»
- …И когда вы уничтожили шедевр паучьего макраме, я в этом убедился окончательно. – Акцентировал рабочий профессор. - Ведь все это - то, без чего он не может существовать, настоящий-то ученый…
Ага, понятно, паутина нам дороже оптики.
- Мне скучно вас слушать, профессор, - я зеваю, - и целиком, а также бесповоротно согласен: историк я никудышный. Я не могу охаживать академических клопов и лелеять профессорскую плесень. Я решил оставить вашу кафедру... - узрев подбровный блеск тревоги, добавляю. – И вообще ваш университет. Так что не подумайте, что я решил переметнуться к доктору Штриффу.
- А... Ну что ж, решение справедливое и, в своем роде, мужественное, да-да мужественное, мой друг. Я с глубоким чувством уваженного уподобления удобряю и одобряю его. Но вопрос, если не жалко: какой стезею двигнете?
- А что, на ниве науки мне… – пальцами леплю ноль.
- Пустое! Что за наив?! Конечно! Всё стоящее уже давно забито. Всё! Открытия, какие возможны, сделаны. И забыты. Новые не предусмотрены. Да и не запланированы. Места славы перво-отрывателя не сыскать. Заверяю... Конечно, родись вы лет на полста рань¬ше... Ведь именно тогда академик Невер открыл этих самых маргвиников. Да и то сказать: открыл, хе-хе. Не слыхали? Разве? Ну, да, в учебниках про такое не пишут. Так вот, однажды на одном из научных симпозиумов он, тогда еще малоизвестный магистр, встань да выдай, что, дескать, хетты хеттами, а вот, что касаемо мерзликов и маргвиников, то первых и быть не могло… точно это кто-то оспаривал, хи-хи… а вот вторые имели культуру весьма схожую с хеттской. Все рты по… О-О-О!!! Но ни у кого духу не нашлось сознаться, что впервые слышат за этих самых мерзликов и маргвиников. Да и аргументов в опровержение маргвиников, никто так вот с лёту привести не сподобился. Так и пошла по миру гулять гипотеза о загадочном племени маргвиников. По мере наедки, брр, роста авторитета Невера гипотеза превращалась в неоспоримую догму, платиновый постулат. И вот итог: сейчас никому и в голову не забредет усомниться в существовании древней державы маргвиников. Целые легионы античников, академии и колледжи, школы и направления ковыряют всевозможные пласты их истории и быта. Вот и ваш, если позволите, наставник выискал белое пятнышко в этой туманной истории. Покуда мои однокурсники, а они сплошь именитые маргвинологи, набивали оскомину на походах и религиозных верованиях маргвиников, ваш позорный слуга возьми да оглоушь всех рефератом о сюльнистических обрядах великого народа. А? Каково? Ново? Да-с! И сам академик Невер не вправе не поверить, что не было таких обрядов так же, как никто в его годы не посмел усомниться в наличии самих маргвиников. И вот вам второй результат: я - профессор, преемник Невера и предстоятель основанной им кафедры. Безусловно, мои заслуги и открытия поскромнее пойдут, но насчет положения могу и оспорить. Неверу-то, поймите адекватно, приходилось проталкивать и отстаивать туманную версию, а мне доказывать нечего: прошлое Маргвинистической державы - общепринятая аксиома. Конечно, я не великий перво-отрыватель, – вторично оговорился профессор, - не гениальный пионер, а лишь конкретизатор, но конкретизатор, согласно сводкам словарей, видный, плюс талантливый педагог и энергичный организатор. - Он многозначительно воздел указательный палец и причмокнул.
- Да-да, мне уж, верно, не отыскать гнездышка, где можно свить лавровый венок видного ученого, - со вздохом соглашаюсь я. И шепотом: «плюс крупного шарлатана».
- Взгляд здравый и трезвый…
- Я тоже не пил с утра.
А он, наверное, пил, потому как не понял, заливаясь:
- Предельно рад. Да-с, хочу еще вас предостеречь, дружок. Не ищите лавров ни в какой иной сфере - политике ли, науке ли, искусстве ли... Бес-по-лез-но! Поверьте, вы свяжете терновый веник или мантию из верблюжьей колючки. Ха-ха-ха… Не более…
- Вот те на! Что ж мне остается, уважаемый, если позволите в последний раз, наставник?
- Советы давать накладно. – С задержкой сожаления он изучил мой впалый карман, что, видимо, и взбултыхнуло остатки совести. - Поищите отрасль, о коей никто не подозревает. Там, быть может, вам что и удастся сляпать… пардон, совершить. Но... сомнительно.
- Благодарю, профессор. Мне пора, - встаю.
- Да-да. Счастливого вам, так сказать, открытия. – Заслуженный прохвост придумал добрую улыбку. - А статеечку своенькую оставьте. Вам она теперь не снадобится. А мне, старику, всё память добрая о питомниках своих, понимаете ли.
Папка дрепнулась на стол рядом с книгой, взметнув высокоученое облако дражайшей пыли.
Прочь, прочь. Месяца через два-три твой экскурс, Прескарен, как пить дать, от первой ошибки до последней точки втиснется в солидный журнал под фамилией уважаемого маргвинолога…
И пусть их, и пес с вами! Ах, как же нам понятно Ихо-Ваше профессорское стремление подобру-поздорову сбагрить «зеленого» аспиранта, чьи лекции и публикации не только пользуются популярностью у студентов, но и таят некую угрозу полувековому симулякру исторической науки под ярлычком «Маргвиники и их эпоха».
Я ни о чем не жалел. Университет отнял десять лет, лучших лет жизни. Покидая сырые, пропитанные мышиным духом академичности стены, осталось разве что вздохнуть. Легко и глубоко.
Вопрос в другом: куда?
Нам тридцать. В кармане кот наплакал и записная книжка. То всё. Хотя… Ну, да, в некой хижине на окраине со студенческой поры пылится саквояж. С чем? С книгами. Но тамочки мы не объявлялись, дай Бог памяти, года три, а то и больше. Знать бы, жива ли дрях¬лая хозяйка?
Тем более! Итак, к черту сей затхлый, тесный, как улей, городишко ученых пройдох и патентованных спекулянтов, нищих и жуликов, снобов и нытиков…
Напоследок – «оревуар» знакомым...
1. РАЗДАЧА ДАРОВ
Поднявшись по скрипучей лесенке на второй этаж мрачноватого строения, пропущенный беззамочной входной створкой в длиннющий коридор, я ритуально стучусь в дверь одной из дюжины каморок. После чего сам же ее и отворяю. Здесь никто никогда ни от кого не запирается. Крючка и того на двери нету лет десять: тутошние ценности ворье не волнуют. Восьмой год я делю это=сие с бывшим однокорытником, ныне нашедшим свое призвание в службе пожарной безопасности. Вот и он. Любимая поза: хребет на лежанке, левая нога на согнутой в колене правой, а в грудь уперта книжка. Полная неподвижность, прерываемая регулярными слюнными обстрелами насекомого, которое затаилось в углу потолка.
- А, Пэн-Юпишен! Явился. С каких пор наша милость стучит в родные хоромы? – бодрый крик с кровати и очередной пуск по шестилапой мишени. Снова мимо.
- А с того, милейший, что отныне вы – единственный обиталец, а стало быть, и владелец этой кельи.
- Съезжаешь? – ну очень безразличный тон.
- Так точно, пан гранд-брандмейстер Гнилого квартала.
- Давно пора, «счастливо и ура»! - Он опять пальнул в затравленную жертву, на этот раз едва не подстрелив.
- Прощевай.
- Ты что и впрямь решил осиротить наш миленький раёк для идеалистов, изыскателей, героев штопора и дрели? – еще раз спаясничав, он спохватится. – Стоять! А платить? На такие палаты – и один карман? Мой!
- Угу. – Я снова лаконичен.
- Накладно, – он капризно надул губы.
- Ничего. Утрясется. Подыщешь сожителя и, повезет, такого, который освободит весь угол от этой скрипучки, – я киваю на свою половину: периметр железной койки и добавочный полукруг с радиусом в одну тапочку.
- То есть ким это образом?
- Поселишь его в своей, недотепа.
- Женщины? Не снесу позора… Без них.
- Торжественно обрываю позор холостячества. Я был помехой твоему счастью.
- Самокритика - сильная редкость в ученой шайке.
- Спасибо. Правда, отныне я еще дальше от нее, чем ты.
- Решился? Блаженный! И куда на ночь глядючи?
- В странствия, дружище. На поиски славы и денег, – я сую в рот кусок табака.
- Первое – бренно и иллюзорно. Второе - вечно и материально. Ориентируйся, брат, на второе, и будешь первым, то бишь кушать первое, ха-ха! И не откладывай на завтра все, что можно съесть сегодня.
- Разберемся. - В знак признательности я делаю нырок носом и трогаю козырек кепи.
- Лови. - Крикнул он, не меняя положения. Мне в руки пала аккура¬тная блестяшка. – Ножик перочинный о четырнадцати лезвиях всех назначений. На труд, еду и оборону.
- Тронут и обольщен. - Я взвешиваю подарок. - Что ж, вещь в хозяйстве справная, полезная и легонькая. Карману не обуза. Еще раз: всего и каждому…
В ответ он харкнул в потолок. Вложенье сил и энергетики привело к тому, что снаряд сорвался к жерлу исторженья. Брандмейстер Гнилого квартала облизнул губы и без передыха повторил. Угадав маневр, таракан упятился на полдюйма.
Это уже надолго, отвлекать не стоит…
При выходе еще раз оглянулся. «И вот здесь научно погублена молодость ваша, сударь!» Память напряглась и впитала. Но тут, нежданно для себя, я заслал табачное ядро прямиком в рыжую мишень. Дверь захлопнул, не интересуясь результатом.
- Зачем гадить в чужой интерьер? – вот и акустическое доказательство вашей меткости, сударь! Недурной знак перед отправкой.
Темный переулок заградил неровный комок плоти в захватанном сюртуке. Со вздохом осознанной необходимости пришлось перекинуть его руку через свое плечо. Про то, что смертельно болен, доходяга нудно доказывал до тех пор, покуда не завис на мне весь, передав своим носкам функцию вилочного плуга. Дядя не учел одного: старожил Гнилого квартала, будь он даже при очках и шляпе, имеет опыт. Мои плечи тотчас ушли вниз, лишая нахала опоры.
- Между прочим, в этом кармане нет ничего интересного. Вы, похоже, дилетант. Бесплатный совет: тренируйтесь на тех, у кого синяя бабочка в желтую крапинку. – Я мажорно благожелателен.
Больной, резво взбрызнув из лужи, причем без помощи рук, обдал меня серией учтивостей:
- А сразу не мог сказать! Ходят тут в шляпах тоже еще… - чем больше я удалялся, тем сильнее он сбивался на тропу сквернословия.
Сквозь узкую скважину черного неба сочилось сырное серебро.
Отыскав домик, где теоретически мог храниться саквояж, я с удивлением обнаружил, что старая карга жива. Что касается слуха, памяти и рассудка бабули, то тут дела обстояли трагичней. Во всяком случае, цель своего визита я сумел втолковать, само мало, через час. Когда же убогонька вразумела, она обрадовалась. От ее порыва лично снести мои сокровища я пришел в ужас и отказался. Не поняв, она сделала полтора шажка взад как раз к той минуте, когда я вернулся обратно - с кладью. Признаться, легкость ее, клади, изумляла. Карга тем временем успела меня позабыть и пошла раскручивать рот для тирады на тему «Караул, грабят». В целях вторичного опознания и во избежание старушечьей истерики пришлось пожертвовать серебряную монетку. На том сошлись и разошлись. Навеки.
Внизу под ближайшим фонарем я открыл саквояж и порадовался тусклому блеску сонных глазенок жирной разморенной крысы. Как она туда попала? – в коже саквояжа ни одной щели! Тема для факира! По всему чувствовалось, что тварь отожралась по-царски. Она таки сотрясалась, при каждом вздохе напруживая мышцы моей руки.
Взгляд зверя внушал такое сочувствие и почтение, что я не смел обеспокоить усталое создание. А чтоб газовый луч не раздражал ее томно закатившиеся гляделки, защелкнул саквояж.
Куда дальше? К стоянке дилижансов.
Я нырнул в темноту. Там меня ждали. Трое. Как на подбор: крепко сбитые. Лица укутаны мраком, но их выражение прочитал бы и дурак.
- Господа, я не здешний и не могу точно сказать: луна это или фонарь. – Тараторю с опережением, без сбивки, как никак учен не только по части маргвиников.
Мужчины смущенно закашляли, тужась покамест в словесной форме узаконить акт экспроприации ночного имущества. Пользуясь замешкой:
- Милорды, хотел бы обратить ваше внимание на то, что человек я воспитанный и, в принципе, коллективист. И когда я вижу сразу трех джентльменов с пустыми руками, - вообще-то, в этих «пустых» руках мутнели свинчатки, - а сам при этом обременен, то справедливо решаю, что очень несправедливо одному обладать тем, чего лишены трое. Молчу, молчу и предаю всё в натруженные руки. По глазам вижу, обществу оно нужнее. – Протягиваю саквояж.
Грабитель посередке, разжевав губы, сцедил:
- А в гнусельник ему не вписать для порядку? Чо он тут балясы разводит? – и в подтверждение приятной задумки уплотнил кончик моего носа тяжким кулаком. На трех пальцах серели четыре объемных и сращенных кольца.
- Рано. - Ласково отстранил напарник. – Нас должно радовать, когда персоны признают коллектив.
- Мое кредо – предупредительность и милосердие, - твердо заверил я.
- Бывайте, голубчик, бывайте... – мягко, но настойчиво напутствовал меня обходительный, косясь на нервного.
Не заставив упрашивать, я, как был в сгибе поклона, так и канул во мглу. Свернув же за угол, быстро нырнул в подъезд, прокрался на второй этаж и… выглянул в окошко. Ей богу, если что и погубит тебя, Прескарен, так это любопытство.
Грабители суетились над замочком саквояжа до тех пор, пока тот, что грубиян, не вспорол дряблую кожу ножом и с миной, как можно догадаться, профессионального сладострастия не погрузил в недра пальцы, избавленные от кастета.
И вот… секунда пафосного затишья, а следом – тоскливый вой на весь квартал! Прыгая «от счастья», криминальный дяденька пытался сбросить с выдернутой руки бесформенную толстость, но после бесплодных попыток рванул крысу за хвост и, размахнувшись, двинул к изысканному подельнику. Уже молча. Тот пятился так же, молча. Увильнуть от расплаты не удалось. Хряские удары… очень надеюсь, по лицу… крысиный писк…
Жизнерадостными кивками я провожал вечернюю трель. Потом удрученно вздохнул. Все-таки жаль, втройне жаль: книги, саквояж, а больше всего – разомлевшую крысу, наглотавшуюся книжной мудрости и разом постигшую всю низость мирского несовершенства.
Но, будучи воспитан на той же литературе, я сказал: амба, Прескарен, время сматывать удочки…
Спустя четверть часа последний дилижанс катился на восток. По экрану окошка сновали важные людишки с раскрытыми зонтиками. Дождем, при этом, не пахло, но таковы уж особенности местного мировидения.
Еще долго и упрямо хмурились нам вослед шпили постылого городка, где крыс, наглотавшихся книг, видимо, больше, чем ученых, прочитавших хотя бы одну из них.
Прощай, юность…
2. ПОСТОЯЛЫЕ СТРАСТИ
Наутро дилижанс прибыл в большой город, известный своими архитектурными памятниками и ресторанами. Что удобно, здесь можно было, не тратя времени даром, насладиться и тем и другим сразу, благо к каждому мало-мальски достопримечательному зданию прилагалось увеселительное заведение... Или же в точности до наоборот?.. Это кому как удобней.
Проверка карманов убедила: палец в дно не упирается. Расплатившись с кучером, я решительно направился в гостиницу, ближнюю.
«Что ж, дружище Прескарен, не знаю, как ты, а я считаю своим долгом обосноваться в приличном номере. Хватит с нас вонючих карцеров студенческих общежитий».
С мозгом Прескарен связываться не стал.
Подыскать фешенебельный номер с ванной и одним соседом труда не составило. Покуда входил, сосед спал. За ширмой. Стараясь не делать шума, снимаю башмаки, ложусь на застланную кровать и… проваливаюсь в бездну. Но это всем до лампочки, читателям особенно.
Проснулся часа через два. Не то, что вставать, глаза открывать неохота. Однако пришлось. Дело в том, что напротив существовало зеркало. И оно отражало не только мою постель, но и соседскую, что за ширмой.
За ширмой сосед не спал. Он занимался тем, что, прислоняясь к спинке кровати, внимательно следил. За чем? - его дело.
Заметив мое пробуждение, он скоренько натянул одеяло. До глаз.
- Вы уже не спите? – у него довольно звонкий голос.
Со сна мне лень всё. И всё! Даже - речевые упражнения. Даже… И тоже! Потому молчал. Но губы предательски расплылись в улыбке.
- Не спите, не спите. – Торжествовал наглец. – Прошу не притворяться.
Вот так-то! Сопляк! Ругнувшись про себя, я милостиво отворяю глаз.
- Вы что, немой? – Докучал сосед.
Дерзко приподнявшись на локте и седлая подбородком кулак, я выразительно киваю: «Угу».
- Ах, немой… - В его голосе разочарование. Из-под одеяла по-прежнему торчит одна лишь стриженая головка, по щекам разлит яблочный румянец.
Повторив кивок, ехидно прибавляю:
- И глух к тому же.
- До чего мы любим пошлые розыгрыши. – Его никчемные усики возмущенно встопорщились.
- А еще хамить незнакомцам. – Я решаю не оставаться в долгу
- Пардон. Вы о своем? Все равно пардон. Я вас прощаю, ибо мне претит одиночество, тем более, молчанка в компании сурового джентльмена.
«Наглец!» Но вслух я культивирую такт:
- Зато я предпочитаю прекрасный пол, а не средний род.
- Могли бы подыскать номерок в другом заведении.
- Слышь, щеголёк… Уточняю: от слова «щегол» и «щеголь» одновременно… Выучись светским манерам, а потом уж разевай свой розовый клювик для полемики со взрослыми дяденьками.
- Манерные ла-ла-ла с дедушками? Не мое! Меня все как-то влечет к молодежи.
- Приятная, черт возьми, беседа. – Я уже в отчаянном восторге, кулаки горят. – Всю жизнь мечтал о таком соседстве. Но ахтунг, ахтунг! А теперь, на раз, два, три - заткнись! – Это уже почти крик.
Он примолк, а потом дерзко и быстро:
- На «ты» мы как-будто не переходили.
- А не угодно ль на брудершафт? – все это я со смаком сладкоежки.
- Я так не прочь. – Он непробиваемо дружелюбен. – Но попозже. Вечером. А пока отвернитесь, пожалуйста.
- В смысле, зачем?
- Чтоб мне одеться.
- А какие проблемы?
Он густо покраснел:
- Это уже по теме манер. Могу я настоять на своей просьбе?
- Как скажете, ваша скромность! – Переворачиваюсь набок. Можно подумать, так занятно любоваться комком съежившихся потрохов и проволочных ребер.
- Крайне одолжили… Благодарю. Вот и все.
- Благодарю за… - повернув корпус, чувствую, что глаза ополтинились.
Какой же он крошка! Куклёнок, хрупкий куклёнок! Не выше пяти футов. Идеальная стройность подчеркнуто упакована в элегантный смокинг с бриллиантовой брошью под воротничок.
- Вы не находите, что самое время назваться? – Это предложил он.
- Извольте.
- Дон Аделино, идальго из Картахены. – он шагнул на мою половину и галантно подал руку. Я пожал ее, не вставая. Он выжидал. Я молчал.
- Так как же именуетесь вы? – не выдержал он.
- Право, не смею своим плебейством пятнать высоку честь…
- Будет ломаться-то. – Рассмеялся он, его смех заражал. – Я демократ. Мои предки разорились в эпоху Санчо Пансы.
- Ну, если так… Будем знакомы: Прескарен Пенъюпишен, бакалавр, невидный специалист по истории маргвиников, заурядный педагог и апатичный организатор.
- Вот ведь ахинейский титул.
Пришлось пояснить:
- Это тот титул, какой мне присвоили бы составители научных словарей, удостойся я их внимания.
– А, так вы жертва подбитых амбиций, распятая мука мира? – Он был участлив.
- Вы догадливы не по летам, дорогой дон из Саратоги.
- Из Кар-та-хе-ны, - поправил сосед, акцентируясь на разрывах
- Пардон. Ученая рассеянность.
- Возможно, и пройдет.
- Вряд ли. Профессионально-специфическое.
- Главное, чтоб не хроническое. Вам срочно нужен фармо-радикал.
- Ась?
- Сильнодействующее лекарство. К примеру, пирушка с приятным застольником. – Вдохновенно молол малой.
- Где б еще найти такое?
- А я что ль плох?
- Нам бы винца и дамца. Но если вот это вырядить в юбку, - я зорко корнаю его контуры, – оно запросто сойдет за смазливую воспитанницу пансиона. Но издали и при свечах. А насчет винца - это я точно угадал. Вам чего покрепче – рановато-с.
При всем максимализме юности дон Аделино не оскорбился! Улыбочка исподтишка – и вся реакция. Это уже располагало. Капельку Нарцисс? Но кто без изъяна?
- Так вы принимаете мое предложение? – он снова подал голос.
- Да, решено. Можете на меня рассчитывать.
- Прекрасно. Но у вас, верно, дела какие-нибудь, обстоятельства, и удобнее – попозже…
- Свободен как фараон от мумии, а равно наоборот.
- Искренне, искренне рад. Я вас угощаю. И не протестуйте. Я вас разбудил, взбаламутил, совлек… - его бормо-дрель не давала вставить ни слова, - только, знаете, - испанчик смущенно замялся, - есть один минус. Портье этой гостиницы – мой дальний родня. Ну и… словом, по мне бы, чтоб он бы не стал бы свидетелем нашего загула.
- Устроим так, что он не заметит ни чёрта.
Всё поняв, я подумал: «Тебе ли мекать о загулах, кроха?»
В парадном фойе, метров за шесть от портье, я учинил плац-шагистику: печатая шаг, нагрянул вплотную, козырнул и отчеканил:
- Скажите, милейший, разведение мышей – фирменный конек этого отеля?
На меня выпучилось два ртутных шарика:
- Ой-ой, чего вы таки, милостивый государь, изволяете? У нас отродясь не родилось этой живности, шокирующей дам.
- В таком случае, мне, видимо, прислышалось, как в номере 66 кто-то женским визгом голосил: «Кошмар, наваждение! Брэд, еще одна мышь!».
Портье тревожно взметнулся над столом, подался влево-вправо и, наконец, умоляюще порхнул ко мне:
- Простите, государь, вы не задержитесь на пару минут? А я тем временем все уточню и слажу.
- Ни минуты свободы. - Педалируя скорбь ладонью в грудь, заверяю я.
- Ах, незадача, конфуз! – Он заломил руки. – Такой удар по репутации. А-а… была, не была. Все одно сейчас мертвая пауза. - Выскочив из-за перегородки, он раздернул шторки и понесся коридором. Из-за левой занавески вынырнул мой отельный идальго…
Стеклянные двери слиплись, и вот мы в самом солидном ресторане города. Дон Аделино деловито щелкнул ноготками, и из эфира возник верзила в глухом шафрановом камзоле с роскошными галунами златой нити. Кельнер низко склонился к Аделино и, проинформированный в ухо, трижды кивнул. Куда-то в даль незримую, понукаемый дирижерскими пассами перстов тестомеса, умчался его краткий густой рык. Засим могучий «камзол», в бессменном полупоклоне, отвел нас в укромный уголок.
Столик в овальной кабинке зеленоватой кожи с пригашенными бликами от эркера. Нежно-радужная искристость кафельных треугольников пола, витражного хрусталя, плюс настольное серебро на матовом палисандре шестиугольной столешницы. Ложки, вилки, ножики, блюдца, тарелочки, солонки и даже рюмки с бокалами – всё вылито из благородного металла. За редкими столиками - еще более редкая рассада тучных господ и засушенных дам. А в эфире приглушенно витающи - Штраус и Брамс - от незримой, но настоящей еврейской скрип-капеллы.
Впервые попав в столь внушительное заведение и невольно скованный комплексом провинциала, я принялся имитировать завсегдатая, то есть небрежно копировал застольные манеры соседей. Честно признаюсь, «леворукий этикет» мне не дался, встав душе в распор. Сочтя в итоге: «Коль прав, ешь с правой», я поручил правой руке нож на переменку с вилкой. Левая отвечала за хлеб и бутылку. Прочее также не привилось: ни аристократическая вальяжность, ни пуританская скучливость, ни, тем более, потухший шик в оловянном взоре. Чего не скажу о доне. Картахенскому дворянчику играть не пришлось, он лихачил как бобер в запруде. Первый нокдаун вашему чванству, мосье маргвинолог!
Лавируя среди столов, подогнали тележку с парой «Мерло» и столько же «Шампани». С закуской все также в ажуре: фрукты, устрицы, горка редко-мясных деликатесов, пышный и сочный фазан с парным плюмажем султанского амбре. Громила-кельнер распечатал бутыль и самолично разлил шипучую сказку по изувеченным изумрудами бокалам. Идальго несдержанно распаковал монпансье со сластями.
Страшно голодный, в первые минуты я не мог обуять своей страсти. Что ж до шампанского, - его я не пробовал лет пять. Отсюда выводы…
- Что, дорогой сеньор Пенъюпишен, за знакомство? – Благотворитель лукаво и ободряюще мигнул сквозь пенную призму.
Я был тронут: покуда мистер бакалавр насыщался, дон идальго его не отвлекал. А ведь мог… И имел право. Мне стало чуточку стыдно.
- Обильно и торжественно… чав-чав… увлажним нашу встречу, - я залпом осушаю бокал, комментируя, во избежание неясностей, - знаю, что шампанское принято цедить, но у меня свои застольные принципы.
- Я уже понял а… - и после секундной заминки. - Что ж, меня это даже устраивает, - испанчик поощрительно улыбнулся.
Стоит ли пояснять, насколько я обгонял милягу. Впрочем, мой темп ничуть его не коробил, компаньон с радушием подливал в мой прибор.
- Простите за нескромное любопытство, Прескарен…
- Весь вни… мание, чав-чав...
- Да вот в толк не возьму: что принесло такого порядочного человека в этот бордель светских развратников или, на выбор: в вертеп титулованных махинаторов, или, если сойдет, в притон сановитых пьянчуг? – после выспренней тирады он прямо и неукоснительно заглянул в мои зрачки. Я даже смутился, моргнул и сбивчиво:
- Мог бы парировать тем же, чав-чав... – меня, очевидно, несет, и это заметно. - Но постараюсь осветить. Сюда забрел случайно. Ровно по той причине, что не ловкач и юлить не научен. Завтра… теперь уже, скорее всего, под вечер покину и город, и страну. Я… как бы выразить яснее… решил совершить паломничество в долину смерти и пустыню страха… или все как раз задом наперед… Пардон, это хмель… Чтоб это… чав-чав… сыскать родник… как ее?.. фортуны…
- Ага. Ищем талант, а какой, сами не ведаем... пока.
- Пока да. Может, талант, может, талисман… Что-то вроде… да.
- Хм, очень многие пускались в бесплановый хадж за тем же. Но, сдается мне, в поисках талисмана, они теряли остальное.
- Слова аксакала, чав-чав...
- Всего лишь зеленого щегленка.
- Я не обижаю, лишь констатирую. Все-таки с зимы шагнул в… чав-чав… четвертую десятку. - Снисходительно растолковываю я.
- Значит, я отстал на пару, а то и троечку годков. – Огорчился дон Аделино.
- Че-чав-чаво? – мозг не верит ушам.
Но «юноша» поднял серебряную призму и задорно возгласил:
- За ваше здоровье и успех во всяческих начинаньях.
Малость ошалев, здравицу поддержал.
Тут-то и подсадили того грузного дядю: семь пудов сала под фраком с синей бабочкой в белый горошек. Плюс на груди пристрял червленый жук в пятиконечной каемке и сапфирово-алмазных завитушках. Живот взрезан увесистой цепью из золота, пальцы бугрятся от перстней и колец.
Даже не глянув на меня, толстяк живо разговорился с доном Аделино. Обсудив биржевые новости и узнав, что визави с Пиренеев, золотой бурдюк проявил интерес к цитрусовым, но вскоре всецело переключился на жидкий продукт из Малаги и Порто. В питейной гонке алмазная туша обогнала даже нашего бакалавра. (Если кто не понял: как только этот тип из захолустного университета перебирает, автор о нем, пребывая в трезвом виде, способен говорить только от третьего лица).
Один лишь юный дон держался молодцом. Жирный жук «золотая звезда» обретался, как выясняется, в соседнем номере…
Долго ли коротко ли, но в итоге двое из трех расслабились до упора, после чего двинулись восвояси. Маленький меценат свиньи-античника нагрузил его руки корзинкой с ледяным шампанским. Но у самого входа в гостиницу испанчик извинился и исчез, обещав, что ненадолго. Прескарен с бизнесменом, шатаясь и подпирая друг друга тем, что не слушалось, юзом просочились сквозь шторы мимо портье. Тот строго покачал головой, адресуя укор бакалавру. Но бакалавр был пьян, чванлив и неподсуден.
Уже в районе нашей двери «жук-скарабей» выказал полную нетранспортабельность. Однако свежеиспеченный ренегат науки уяснил это не сразу, а – лишь когда узрел раздутое рыло на ковровой дорожке. Жучара весил, даже не совря, вдвое больше. Смирясь, бакалавр отворил дверь своего номера, стал на карачки и, тюкая макушкой тазовый элемент чуждой туши, втолкнул ее внутрь. Раскорячась на полу, туша исторгла храп, сравнимый с акустикой ночной свинофермы.
Оставшись в одиночестве, горе-бакалавр кое-как боролся с зевотой и пытался дождаться веселого дона. Вид шлаковой груды, что исторгала сугубо утробные звуки, не способствовал… ничему, в том числе пищеварению.
От тошноты Прескарена избавил его же блудливый взор, который вовремя заарканил корзину с вином. Бездарно распечатав бутылку, пьяный интеллигент уж было вознамерился наполнить бокал, когда чучело в алмазах шевельнулось, хрюкнуло и настороженно просверлило прямоходящий объект кабаньими глазками. И вот чучело уже на коленках посеменило к столику, захватило бутылку, хлебнуло из горлышка и с трофеем в зубах припустило на карачках в свой номер.
Пьяного историка это вывело из равновесия. Но чу…
Там-бубук-кррых!!! О, чудная коридорная увертюра. Неверными шажками - тюх-тюх - и выглянув из номера, бакалавр застал дивную сценку: бережно отставив бутылку, освиневший «хомо экс-эректус» методично бодал свою дверь. И в главном не промахивался.
За это стоило выпить. Закрывшись, отставной маргвинолог приступил к новой бутылке. Милосердно вздрагивая при каждом попадании лба, он отхлебывал пузырчатый нектар.
Эйфорию испортила недобрая дамочка, которая с ласковым смехом помогла предпринимателю попасть в номер. Где и осталась.
Вздыхая и икая, бакалавр откупорил следующий «снаряд».
…Уже полураздетый, он слил в рот последние капли. Но дверь тихонько отворилась, а на пороге возник чудный фантом, быстро принимая очертания девушки, причем весьма хорошенькой. Губы бакалавра изрыгнули «Брр», голова замоталась, веки сжались. Чур-чур! Однако, это не виденье.
Сквозь шторы белой вороной дичился месяц. Облитая ночным светилом, с редкостной грацией ступая по лунному коврику, девушка шла напрямик - на него.
- Пардон, дама. Н-не оши-блись ном-мером? – пытаясь противостоять, бывший маргвинолог вцепился в бутылку, как в штурвал.
- Что вы, Прескарен? Я пришел в свой номер. – Засмеялась она, скинув на ковер бархатный костюм… маленького испанца.
- Дон… Аделино? – Ахнул бакалавр.
- Аделина, донья Аделина, так будет вернее. – Поправила она.
- Ах, я чертов грубиян, – сокрушенно повинился он, вспоминая нюансы утреннего знакомства.
- Вы милы, Прескарен. Вы душка, - шепнула она. – Только, прошу, ни о чем, ни о чем сегодня… А завтра я сама и всё… Завтра вы сами всё… Утро вечера мудренее.
- Лады! Дон Аде… Аделина, вы непродражаемый мисс… мисти… фик… фиксатор… Ша… - язык бакалавра художественно заплетался.
- О, это мне несносное «вы». – Она сморщила носик. Он видел это при свете луны, и, значит, она была совсем близко. – Пора кончать… с официозом.
- Это просс-сто сделать. Помнится, кто-то обещал мне брудер-фарш. Хотя тогда я, ес-ес-ес-тественно, не мог предвидеть… Ес!!!
- Я все-все поняла, – напенив два бокала и не спуская с него глаз, она поднесла один к его щеке, ближе, еще ближе и прижала. Кожу ожег лед… Брудершафт состоялся. И понравился. Во всяком случае, он за эти слова отвечает. Она склонялась ближе, ближе, и вот уж оба на атласе кровати. Уста в уста, и поцелуй нежданный, сладкий, неземной. Сознание постучалось, но с наружи дверки, и он не расслышал стука. Страсть свирепела. Могуче, без уверток.
Но что это? Она уже вскочила?! Зачем? Чтоб скомандовать:
- Милый, теперь отвернись!
Браво! Не веря себе в предвкушении чудес, милый зажмурился. Что это, явь? Но в раз так много не бывает. Ан, нет же: волнующий шелест белья, треск крючков…
Э, что-то раздеванье затянулось. Мелкая вертушка!
- Теперь можно смотреть, – шепоток интриговал и ворожил. Он открыл глаза. И чуть не лопнул от разочарования. Руки в боки, на ковре, и на ней мужской костюм! Но не тот, не бархатный. Этот явно великоват. Деталей при луне не разглядеть.
- Ну-у... – пьяный ученый досадливо надул губы и попытался дотянуться до единственной преданной подруги – шипучки. Со смехом, валя его на подушку, Аделина нежно чмокнула и проворковала:
- Имей йоту терпения. Ай, момент!
С этими словами девушка акробатически сиганула к балкону и, слопанная створками, пропала.
Его ухо подловило скрип балконной двери. Это где-то сбоку. Не в номере ль деньжастого жучары-скарабея? Чего она? На что крошке Аделине питомник клопов?
Но Прескарен гадал недолго – он только мечтательно улыбнулся и…
Проснулся от толчков…
Продолжение следует:
Ученый принц и Орден Ноль-2 – http://proza.ru/2009/08/17/357