Город Мертвых Окон
Давно уже была позабыта та дорога, что вела к мёртвому городу. Только ветер перегонял, шурша, сухие листья. Стояла осень. Ранняя, золотистая, больше похожая на лето, если бы только лето могло быть золотым. Но разве доступны ему такие краски? И такой свежий, мятный ветерок перед надвигающимся дождём… она вдруг вспомнила: нет, это не осень. Это весна, весна, когда кругом свежо и все юно, и сухая трава, и опавшие жёлто-коричневые листья — лишь напоминание об ушедшей зиме, прошедших морозах, пережитом страхе, что не увидишь больше синего, улыбающегося неба…
В руках её был посох.
- Кто ты? — испуганно, отшатываясь, понимая, что сбежать уже не успеешь, и вдруг — увидев такой же испуг в его глазах. — Подожди, ты ведь тоже, наверное, один?
Без ответа. Только испуг так же сменяется любопытством, и глаза сверкают. От кого ждешь ответа, глупенькая? Он же не человек. Да понимает ли он вообще, что ты говоришь? Но говорят, что животные понимают тон, а не слова. Тогда — спокойно, спокойно, ласково, ему любопытно, он не враждебен, но тебе-то откуда это знать? Основной закон — пока я тебя не трогаю, ты меня не трогаешь. Мы сейчас мирно разойдемся, и каждый пойдет своим путем. Согласен?
Откуда эта обида во взгляде? Забавно, но это её смущает. Примерещится же такое…
Ну хорошо, хорошо, но ведь туда, куда я иду, тебе всё равно нельзя. Разве взрослые тебе не говорили, что на этой дороге — смерть? Куда я лезу — это моё дело, но брать в попутчики несовершеннолетнего дракона я не собираюсь, и нечего на меня так жалобно смотреть.… Тьфу, терпеть не могу, когда плачут те, кто размером больше меня. Не стой у меня на дороге.
Двинулась вперёд, не оглядываясь, слыша позади шумное дыхание и неуклюжий топот.
На самом деле, я просто всё это придумала. И дорогу, и дракона, и мёртвый город. Потому что мне скучно. Скучно просто так ходить по улицам города, пусть даже иду я домой с университетских занятий. Погода, конечно, хорошая, небо чистое, только нарисовано оно небрежно: вон над домом оно голубовато-зелёное, прямо надо мной — пронзительно синее, больно глазам, у кромки реки — бледное, почти белое, а над заводом — угрожающе серое, потому что его смешали с дымом из заводской трубы. И кажется, будто тот, кто его рисовал, просто брал краску, не вытирая кисть, и размазывал по полотну, пока она не кончится. Но мне всё равно скучно. Вот я и придумала её-себя, с посохом в руках вместо надоевших юридических сухих и ужатых книг, и дорогу в мёртвый город, и маленького (это по его меркам, а на самом-то деле — ой-ей) дракона с детскими наивными глазами. И может быть, хотя бы этот путь мы пройдём вместе?
Плащ полощется по ветру. А он так и топает за ней, уже вторые сутки. Вчера только села возле собранной на костёр кучи сухих веток, ударила кремнем по кресалу, а он из-за спины плюнул огнём, прямо на кучу. Хорошо ещё спину не опалил — она перекувырнулась в сторону, не задел. Отругала. Предупреждать же надо. Загорелось, конечно, куда б оно делось, но глаза у него были виноватые. И тогда она разозлилась, потому что почувствовала виноватой себя, почесала его за ухом, вполне сошло за извинение, ещё раз объяснила, что аккуратней надо. А то меня сожжешь, малыш. С кем же тогда ты пойдешь дальше? Посох мерно стучит по дороге. Что же тебе надо, малыш, там, в городе мёртвых окон…?
…Будет в городе мёртвых окон, на четырёх ветрах,
Будет с запада и с востока, отдаётся эхом в сердцах…
Мы разрушили свой дом, и сидим на обломках, как вороны на черепах,
Но спасибо за то, что теперь здесь все четыре стороны там,
Где я ещё вчера сидел в четырёх стенах…
Четыре стены дома… или университета… или работы… В сущности — какая разница, где сидеть? Уныло пялиться. В стену, экран телевизора, монитор компьютера, морду соседа/соседки. А у меня дома ненастроенная гитара, и струны её шевелит сквозняк, гуляющий с балкона через открытые форточки. Но дом — это всё те же четыре стены. Эй, отзовись, где ты сейчас? Сколько еще будет длиться твоя дорога к Городу Мёртвых Окон?
Яркое солнце бьёт в глаза, и тогда она щурится. И также, через сощуренные ресницы, разглядывает окружающее. И солнце, похожее на пушистого котенка с длинными рыжими усами и ресницами, уже не отзывается в глазах болью, а мягко поглаживает по щеке теплой лапой. Хорошо, что оно такое — солнце. Пока ещё — такое. Чем ближе они будут подходить, тем нестерпимей и злее будет становиться его свет. Не будет тепла, а только палящий зной днем, и обжигающий холод — ночами, и светлый лик полной (а здесь она всегда полная, как будто время стоит на месте), луны станет похож на заплесневевший, жёлто-зелёный сыр, и ночь будет пахнуть также. Так рассказывали те, кто ходил к городу. А еще говорили, что…
Город кажется сотканным из белого серебра, только темные провалы окон зияют жадной пустотой, и злобная ухмылка полной луны проводит пришельцев, дерзнувших нарушить покой её города. Город молчит. Но окна в его домах не только мертвы, они не живы, и когда ты смотришь туда, ты видишь пустые, проваленные глазницы мертвецов, сотни и тысячи; ты видишь развёрстые пасти, ожидающие добычу, и почти наяву видишь стекающую с них слюну, страшно изменившиеся в безмолвном, захлебнувшемся крике — лица. И ты не знаешь, доживешь ли до рассвета. Уйти может лишь тот, кто не поддался наваждению города, кого не поглотил слепой, голодный, нерассуждающий ужас мёртвых домов. Это не-жизнь. Это хуже, чем смерть. Потерявший себя обречён вечно призраком бродить среди серого безликого камня мертвого города…
А я не верю во всё это. Слышишь, малыш? Не верю…
За время дороги у неё вошло в привычку разговаривать с драконом. Он плёлся позади, не доставляя ей хлопот. Изредка исчезал, иногда шумно вздыхал в такт её рассказам, примеривая свой шаг к её шагу. Разжигал костёр на привале, уже более осторожно, да и она, собрав дров, отходила в сторону, всё же он ещё маленький, пламя не всегда контролирует. Потом, греясь у огня, рассказывала ему сказки, те же, что много раньше нашёптывала вечерами младшим братьям и сестрёнкам, а он слушал, вздыхал и терся мордой об её руку, прося рассказать ещё, пока они оба не засыпали возле костра.
Они никуда не спешили. Зачем? Главное — что есть мечта, а время и место её исполнения — так ли уж они важны?
Они затевали игры в прятки, пятнашки, жмурки, завязывать глаза было нечем, и когда приходила его очередь, она со всей строгостью, на какую была способна, предупреждала его, чтобы он не подглядывал. Он улыбался и кивал головой, и хлопал крыльями, пытаясь её задеть, это означало, что он её поймал. Когда он ловил её, то она закрывала глаза, каждый раз обещая ему жмуриться крепко-крепко, а потом он нарочито неуклюже топал вокруг неё, но не давался, пока она не ловила его за шею. Тогда он приседал, она влезала ему на спину, и так он нёс её дальше.
Я живу так уже три дня: с ними обоими, я-она и малыш дракон. Но я до сих пор не знаю ничего ни о ней, ни о нём, ни о том, почему они оказались вместе. Так случилось. И я даже не знаю, что ждёт их впереди. Но я твёрдо знаю одно: я не хочу отпускать их в Город Мёртвых Окон. Чтобы ни случилось там, в Городе, они уже не будут прежними, и они не вернутся назад. И тогда я-она разделится на меня и её, а я, уже успев полюбить свою вторую половину, не хочу расставаться с ней, она лучше, чем я. Может быть, она бы сумела мне помочь…
А однажды она спросила его: ты умеешь летать? Он покивал головой и развернул крылья. Пробежался и взлетел, покружился немного над ней и опустился вниз. А почему же тогда ты идешь со мной по земле, а не летишь прямо туда? Не хочу, помотал он головой. С тобой — шершавый язык лизнул ее в щёку — хорошо. И я не боюсь. Значит, ты боишься идти один? Да. Значит, ты, малыш, тоже не знаешь, что там, в Городе? Нет, не знаю. Тогда давай полетим вместе…
Она взобралась ему на шею и устроилась между крыльями. Летим? Летим…
С шумом разворачиваются крылья. Главное — не дать ему понять, что я тоже боюсь. Закрываю глаза и чувствую, как поднявшийся ветер треплет мои волосы. Ветер в лицо. Это я чувствую, как и то, что земля стремительно остаётся внизу, и у меня перехватывает дыхание. Я боюсь высоты. В детстве я часто лазила по деревьям, но даже тогда не могла смотреть вниз. Что-то подкатывало к горлу, и холод расползался по телу. Страшно. Мне и сейчас страшно, но пусть уж лучше он думает, что дрожу я от холода, тем более, что здесь, наверху, где ветер от ритмично поднимающихся крыльев, действительно прохладно…
Спустись пониже, малыш.
И он спускается, летит на бреющем почти над верхушками деревьев, она улыбается. Он этого не видит, но чувствует, и тоже улыбается … про себя. Он выбрал себе друга и наставника, смешную, но такую симпатичную, и он доволен. Она знает столько сказок, таких чудесных. Дома никогда не рассказывали ничего подобного. Там в ходу были длинные героические саги, подробно описывающие каждый шаг и каждое слово легендарных предков. Они утомляли ещё в начале, и примерно к середине он уже спал, а потому никогда не помнил ни имён, ни дел.
Маленькое, уютное… хотя, впрочем, нет, уютом здесь не пахнет. Хорош тот уголок, где я сижу. Потому что сижу я спиной к двери и остальным столикам, за исключением тех, что стоят в моем закутке. Пожалуй, мне здесь нравится. Нравится, потому что у меня есть мой клубничный коктейль и записная книжка. Потому что на улице метёт снег, и от него слипаются ресницы, а здесь – тепло и играет музыка. Горит мягкий, оранжевый свет, правда, периодически мешают проходящие между столами девушки-уборщицы, но на них можно не обращать внимания, а легкий, ненавязчивый (как странно…) гул голосов остальных посетителей скорее успокаивает и воспринимается как необходимая часть моего нынешнего мира, пока что сосредоточенного здесь, в этом кафе. Пожалуй, я сделаю его своим любимым местом.
Я буду приходить сюда каждый (или почти каждый) вечер, брать свой стакан коктейля, садиться за один и тот же столик, спиной к двери, и пить коктейль, наблюдая, как медленно опускается на дно его розовая пена. Его вкус напомнит мне снова и снова этот вечер. Это будет сладкий и свежий вкус одиночества...
Мечты, мечты…
Глоток коктейля перекатывается во рту, и язык вязнет в его густоте. Медленно, медленно, с наслаждением, чтобы запомнить его, запомнить надолго и соединить с играющей мелодией в одном ощущении, соединить с метелью за окнами, синим, в бликах фонаря, вечером и подступившей усталостью.
Я смотрю, как один за другим исчезают из моего угла люди. Они делают это почти бесшумно и немного незаметно для меня. Совсем незаметно – для всех остальных, потому что каждый, кто сидит здесь – не один, минимум – со своими воспоминаниями, продолжая невидимый бесконечный спор с тем, кого сейчас здесь нет, выясняя никому непонятные отношения, отчаянно стараясь не показать этого, делая вид, что они просто пришли посидеть. Только я смотрю, как опадает пена коктейля, и не пытаюсь ничего решить, а просто наслаждаюсь теплом и холодом одновременно. Теплом вокруг и холодом — в моем бокале. Я знаю, что когда закончится сладкий розовый снег, я выйду в метель, и ветер подхватит меня и унесёт, смеясь, на своих широких крыльях, также, как нёс на своей спине меня-её маленький дракон…
Навстречу солнцу. Тянется весь этот мир. А они летели от него, на Закат, и было оно у них за спиной. Долгий-долгий полёт…
Вот и показалась первая башня за тёмным пятном леса. Город Мёртвых Окон…
Чуть не долетев… За лесом, в костре закатных зарниц они встречали свой первый вечер исполнения мечты….
Смотри, вот и ОН. До утра осталось чуть-чуть. Тень Города уже лежит плащом на моих плечах, и завтра я узнаю, кто был прав. А был ли кто-то прав…?
Март 2000г.