Сейчас я уже и не вспомню, как назывался тот посёлок, куда мы поехали на свой первый романтический week end. Добирались до места по пробкам долго и муторно, по ходу движения мой обыкновенно галантный спутник становился раздражённей и раздражённей. Всё бубнил и бубнил себе под нос какие-то ругательства и зло постукивал по торпеде кулаком. Вдобавок ко всему, на ухабистой просёлочной дороге пробило колесо, и он вовсе пришёл в необъяснимую ярость, ковыряясь в грязи с колёсами и домкратом.
Я опрометчиво надеялась, что когда мы добёремся до его дачного рая и сядем на веранде пить тёплый чай с малиновым вареньем, к нему снова вернётся его обычное чувство юмора, и мы вместе надо всем посмеёмся. Но, увы, по прибытии его испорченное настроение ничуть не изменилось, и он продолжал бубнить и ругаться, старательно придираясь к любому слову и телодвижению.
Так, весь вечер и полночи мы провели в спорах и ссорах о чём-то несущественном, периодически переходя на крик и личности, вместо того, чтобы просто обнять и любить друг друга. В какой-то момент я чуть не влепила ему пощёчину. И уже под утро, охрипнув и пару раз всплакнув, я окончательно решила прервать мой очередной неудавшийся роман. А поскольку за ночь мне всё это порядком поднадоело, на рассвете я сбежала. До шоссе, где останавливались рейсовые автобусы, топать надо было прилично - километров десять, но всё же приятней, чем ожидать пробуждения этого, обозлённого на всё и вся, неврастеника.
Уныло плетясь по пустынной просёлочной дороге, я размышляла о случившемся. Впрочем, до поездки мы встречались с ним всего пару-тройку месяцев. Как правило, по субботам и по средам. Гуляли под ручку по кафешкам и театрам, смеялись и болтали о музыке-литературе-жизни-всяких пустяках. Присматривались друг к другу. Взрослые пугливые разведённые люди. Мне ненадолго показалось… Жаль, но чуда не случилось.
Я была настолько погружена в свои мысли, что совсем не обратила внимания на приближающийся шум мотора. Рядом со мной резко и пыльно тормознул чёрный джип.
- Почему такой красивый и грустный женщин на пустой дороге один? Вай-вай! Нехорошо это, неправильно. Давай, дорогая, садись, я тебя отвезу, куда скажешь.
Из приоткрытой двери высунулось доброжелательное носатое лицо немолодого, южного мужчины, чем-то похожего на замечательного актёра Фрунзика Мкрчтяна.
Я плюхнулась на заднее сидение, назвала адрес, закрыла дверь и только после этого задумалась о своём очередном безрассудстве.
-А если маньяк? Да и пусть маньяк. – Мысли от бессонницы путались, ноги устали,а в машине было уютно, звучал ненавязчивая, тихая музыка и пахло цитрусовыми.
- Веришь, каждый день на кладбище на свидания езжу. С шампанским и цветами. Веришь?- Водитель печально улыбнулся и повернул ко мне голову.
Точно маньяк. С шампанским на кладбище, на свидания… О деньгах не спрашивает. Я растерянно кивнула.
-К жене хожу на свидания. Разговариваю. Люблю с ней поговорить. Такая девочка была. Умница, хозяйка «хлеб-соль», для всех гостей – душа, а не женщина. Жалко, детей у нас не случилось, а племянник в Америку уехал. Не пишет, некогда ему, учёный. Не на кого дом оставить. Такой дом у меня большой - десять комнат. Сейчас думаю: зачем столько?
-А Вы себе подружку заведите. Всё веселей будет.
-Шутишь, какая мне теперь подружка? Всё равно как жену не полюблю. А я всегда хорошо зарабатывал, в «Совтрансавто» начальником автоколонны работал. Зарубеж ездил. Большим человеком был, уважаемым. А кто меня сейчас уважает? Собака? Хорошая собака у меня, лайка-хаски. Преданная. Как жены не стало, озверела совсем, уже два раза меня до крови укусила. Я её и пальцем не тронул, потому как понимаю: она не меньше тоскует. Я её часто на целый день одну оставляю, она и звереет. А сам хоть и на пенсии, не могу дома в одиночестве сидеть. Вот видишь - хороших людей подвожу. О жизни разговариваю. А то полдня на кладбище – с женой.
Я успокоилась: нормальный дядька, добрый. Хоть и пожилой, выглядит бодрячком, да и ведёт автомобиль спокойно, на ухабы не ругается.
-А мне на кладбище нравится. Присматриваюсь к своему новому дому. Тихо там, хорошо. Памятник ей хороший поставил, да и художник постарался. Куда не встанешь - всё она на тебя смотрит как живая, улыбается. И цветам моим радуется, и шампанскому. Всегда её баловал, девочку мою. Посмотри, какая красавица!
Водитель достал из бумажника фотокарточку полной немолодой кареглазой женщины с тёмными усиками, обрамляющими верхнюю губу.
-Красавица!- подтвердила я.
-Самвел. Так меня зовут. А её – Нина, Нинико. Мы оба из Кутаиси. Мне семьдесят пять, а она на десять лет моложе. Родители её против были. И мы сбежали. Ты ведь знаешь, любовь всё стерпит-выдержит. Уехали сначала в Тбилиси, потом в Москву ненадолго, а потом на Урал махнули. Всё умели, всё могли. Помыкались по разным углам-городам, пока здесь не осели, дом пятнадцать лет вдвоём строили. А в позапрошлом году она умерла.
-А что случилось? – спросила я.
- Просто уснула и с утра не проснулась, - сказал Самвел и неожиданно сочным баритоном запел:
- Где же ты моя, Нинико?
И я тоже запела с ним, чтобы выдохнуть предательский ком в горле. Только Самвел пел со словами, а я тоненько подпевала ему без слов: «И-И-И-О-О-О». И всё вглядывалась в лицо Самвела, пытаясь оставить в альбоме моей дырявой памяти образ прекрасного семидесятипятилетнего юноши, до сих преданно влюблённого в свою жену Нинико.
А потом я уехала жить в далёкий северный город, родила девочку от хорошего человека, и больше никогда не встречалась с Самвелом. Но несколько лет мы с ним перезванивались и разговаривали совсем как родные люди. Он радовался за меня и мою семью, а я вздыхала и беспокоилась о нём. И в конце каждого телефонного разговора мы обязательно пели пронзительную грузинскую песню про незабвенную красавицу Нинико.