4. Вера
Вера шла по заросшей зеленью, почти деревенской, улочке вдоль разнородных заборов.
Быстро, еле сдерживая желание обернуться: не покидало ощущение чьих-то внимательных настороженных глаз. Впрочем, два раза не вытерпела: первый, не замедляя шаг, и второй – уже украдкой. Не было страха; лишь временами продолжала накатывать странная тягучая тоска, всасываясь в зыбкое сознание липким чужеродным телом – до сухости во рту, до оскомины. Так зуб – не болит еще толком , а «ноет». Вкручивается «червячок», как буравчик, возится , устраиваясь поудобней . И надолго.
«Я окончательно сошла с ума». И рассмеялась (проходившая мимо дородная женщина недоуменно взглянула на нее): «Если рассуждаю об этом, значит, еще есть шанс!»
Ускорила шаг, увидев подъезжающий к остановке трамвайчик. Прошла в дальний конец салона; села, отвернувшись к окошку - отгородилась ото всех.
Она не задавалась вопросом : «Куда едет?» - «Куда глаза глядят!»; полагалась на милость «ее величества интуиции».
Выскочила на широкой, кишащей людьми, улице, одной из центральных. «Где-то здесь салон Владиса», - порхнула мысль. И тут же:
- Вера !
Резко обернулась.
- Рад видеть вас, Вера. И удивлен: мне говорили, что совсем затворницей стали, - господин Владис Бигер, собственной персоной, такой же «шоколадный», лишь «прожилок» фиолетовых побольше стало.
– Вы случайно в наших краях или - тешу себя надеждой - нет?
Вера смутилась:
- Скорее, случайно…Но, раз уж здесь, хотелось бы и зайти, - поспешила добавить. Девушка пыталась нащупать (в том числе, для себя) слова, оформить как-то ощущения, которые привели ее сюда.
- Вы не против?
- Как можно, Вера! Безмерно рад, и с удовольствием лично провел бы Вас по залам, да…- замялся.- У нас с сыном некоторые дела…Кстати, хочу представить вам моего наследника. Максим.- Обернулся: – А это – наша «сверхновая». Ты видел ее картины.
(Вера недоуменно покрутила головой).
- Да, папа, помню.
Автоматически повернулась на голос и … никого не увидела: голос звучал из пустоты, «из ниоткуда».
Вот тогда она испугалась по-настоящему: липкий страх стянул обручем голову, по подушечкам пальцев побежали острые холодные иголочки. «Что со мной? Я теперь не вижу совсем?»
- Вера? – Владис заботливо (и вовремя!) подхватил ее под локоть.- Что с вами? На вас лица нет!
Девушка лихорадочно осмотрелась вокруг. Все на месте: яркие всплески деревьев и людей, машины, здания, вот, Владис рядом «позеленевший» ( тонкая изумрудная «сетка» по всему телу - признак беспокойства не за себя).
Нет лишь того, к кому он только что обращался.
- Вам плохо? - настойчиво теребил ее Владис.
Вера затравленно смотрела на пространство рядом с ним: взгляд «спотыкался» о невидимую преграду.
Она и себе бы не смогла объяснить, что чувствует: ощущение пустоты, но не такой, когда «ничего нет», а - как колодец. Далеко-далеко внизу , в кромешной темноте, есть вода ( невидная, только – по звуку, по запаху), дно… Есть ли?
«Как «черная дыра», - еще подумалось. - «Затягивает».
Взгляд , действительно, как будто, «поглощался», «всасывался»…
Вера с трудом отвела глаза:
- Все… хорошо.
-Может, воды?- Владис снова настойчиво взял Веру под руку. Затем, обратив внимание на ее пристальный взгляд, растерялся:
- Так вы знакомы?- обернулся к «пустоте».
Помедлив секунду, Вера свободной рукой сняла очки.
Рядом с Владисом, действительно, стоял…стояло…То, что в очках было пустотой, без них выглядело аморфной фигурой, постоянно меняющей свои очертания.
- Вы видите меня не так, как других? – заговорила зыбкая фигура, на мгновение потеряв текучесть. Голос …- странный: монотонный, «лающий», совершенно без эмоций.
-А что, вы видите, Вера? – удивился Владис ( а он-то рекламировал всем талантливую, почти совершенно слепую, художницу!) И тут же, оправдываясь:
-Я полагал…Вы в очках постоянно таких…Извините.
- Ничего, - девушка, повинуясь безотчетному желанию, вдруг резко прикоснулась к «пятну». Смутилась:
- И вы… извините…
- Ничего, - усмехнулось «пятно».- Можете и за другую руку потрогать.
- Нет, я не пойму, - Вера сжала руками голову. Надела обратно очки: от рези в глазах потемнело.
Владис недоуменно переводил взгляд с одного на другого:
- Так вы знакомы? Или я что-то не понимаю?
- Я думаю, отец, мы и сейчас вряд ли познакомимся. Слишком разные у нас миры: она не видит меня, я – ее картины.
**********
Однажды Вера переживала уже подобное…
Хотя нет, тогда это было проще. И в чем-то - страшнее.
К ней в студию привели мальчика: родители очень хотели занять его…хоть чем-то. Прослышали от психиатра про ставшую почти модной цветотерапию, обзвонили детские художественные учреждения. Надеялись, поможет…Больше не на что было надеяться.
Директриса тогда ее не предупредила – не посчитала важным. «Разные дети приходят, уходят. Мало ли!»
Вера с утра себя чувствовала плохо. Похожая тоска…Комок в горле. Шла по улице в студию и еле сдерживала слезы. Кажется, какой-то прохожий даже спросил участливо: «Девушка, с вами все в порядке…чем-то помочь ?»
- Вера Аркадьевна! – у двери остановила ее директриса. – Позвольте представить вашего нового ученика. – Николай. Николай Даркин. Никола, это твоя преподавательница живописи.
Голову тут же сдавило обручем. Она еле сдержалась, чтобы не закричать. (Итак, директриса на нее все время косится!) Потом, пересиливая себя, подняла глаза.
Мимо нее смотрел мальчик, лет десяти-одиннадцати, буквально переливающийся всеми цветами радуги. Невероятно яркие стремительные волны «окрашивали» его фигуру в бесконечно разные тона, «пробегали» дрожащими ломаными линиями. Создавалось даже ощущение, что мальчик меняет очертания. Кроваво-алые, сумрачно-синие, холодные бирюзовые…А поверх них – жизнерадостно желтые и сказочно-фиолетовые!
Вдруг, он перевел глаза на Веру, и стремительные волны тут же погасли, а фигура окрасилась в ровный черный цвет.
Вера почувствовала, что тонет в этой поглощающей, высасывающей все чувства черноте. В угольных, невероятно печальных, глазах мальчика.
И страх, и боль, и сострадание – все смешалось и тут же выплеснулось:
- Что с тобой? - Вера почти кричала. – Ты…что ты видишь? Как? Скажи, как?
- Вера Аркадьевна! Что вы себе позволяете? – директриса возмущенно закрутила головой, смешно, как рыба, открывая и закрывая рот: «Что скажут теперь о ее центре?».
Но Вере уже было все равно. Не помня себя, она тормошила ребенка, и сердце заходилось от приступов жалости – к нему, к себе маленькой, к себе сейчас…
- В Цвете? Скажи мне, в Цвете? Ты только не замыкайся, я помогу тебе…научу контролировать… Как смогу, научу… Смотри внимательно: я - какого цвета?
Черные бездонные глаза, заглянули, казалось, в душу.
Мальчик отвел взгляд. И тут же снова «заиграл» радугой.
Вера почувствовала себя вконец опустошенной.
- Прекратите сейчас же истерику! - спохватилась, наконец, ошарашенная директриса. Начала отдирать ее руки от мальчика. – Сейчас же, в мой кабинет!
- Вы не понимаете! Я смогу ему помочь! – девушка просительно смотрела на стоящих рядом родителей, лихорадочно переводя взгляд с одного на другого. Ища поддержки.
- Я смогу, вот увидите...
Молодая совсем женщина с застывшей в глазах тревогой растерянно молчала. Потом осторожно ответила ей кивком. Кажется, ей было уже почти все равно: да ли ж бы кто-нибудь помог сыну!…Хоть эта странная нервная девчонка в немодной блеклой одежде!
Обернулась, ища поддержки у мужа.
Мужчина в строгом деловом костюме тоже разглядывал Веру. Потом скептически произнес
- Я так не думаю.
Сказал, как отрезал.
- Вам бы самой показаться врачу не лишне.
Перевел глаза на поджавшую губы директрису:
- Извините, Маргарита Викентьевна, боюсь, нам следует обратиться в другую студию. У нас итак ребенок слишком возбудимый, а тут такой стресс….
Он настойчиво взял за руку не проронившего ни слова мальчика и повел. Поникшая женщина, не поднимая глаз на Веру, двинулась за ними вслед по длинному, ярко освещенному, коридору.
- Но…
- Да, конечно, Марк Юрьевич…конечно…понимаю…- директриса крепко сжала Верину руку, пресекая ее попытку броситься за ними.
- А нашей сотруднице мы вынесем порицание! – заявила официозным тоном вдогонку удаляющимся фигурам.
Потом, вдруг, тяжело вздохнула и вполголоса добавила:
- А может, и хорошо, что ушли… Вы не представляете, чего я наслушалась про этого ребенка! Родители-то так, все полунамеками… А у меня в той школе, где он учится, знакомая работает… Такого порассказала! … Им лечить его надо, и серьезно!
- Лечить! – горько повторила Вера и вырвала руку. Копившиеся все утро слезы, наконец, прорвались:
- Лечить! Ему помощь нужна, понимаете вы?
- Тебе самой явно нужна помощь! – прошипела ей директриса. И добавила таким же полушепотом – «потенциальные клиенты» еще не скрылись:
- Мы поговорим еще о вашем поведении! После. А сейчас, приведите себя в порядок, Вера Аркадьевна, и ступайте к детям! Нечего срывать занятие, за него люди деньги платили!
Разгневанная Маргарита Викентьевна демонстративно отвернулась и прошествовала в кабинет.
Вера потерянно смотрела на удаляющееся, непрерывно меняющее краски и очертания, пятно.
Внезапно цвета «схлынули», и фигура мальчика снова стала пронзительно черной.
Он обернулся.
Вера замерла, боясь вздохнуть.
Тонкий мальчишеский голос взорвал гулкую тишину:
- Ты тоже …разноцветная!
Мальчика тут же быстро увели. А Вера через несколько минут отнесла заявление об уходе.
Она потом долго пыталась найти его сама. Бродила по улицам. Выстаивала часами возле школ. Но школ было много, а обращаться в информационное бюро… С чем? Какое описание она могла дать? Даже цвет волос не запомнила…. Пробовала поспрашивать, но многие люди или смотрели недоуменно или шарахались от нее , как от чумной: она тогда была сама не своя. Как еще «не сдали» в соответствующее «место»…
Наконец, снова пришла к Маргарите.
В ответ на просьбу дать адрес мальчика, или школы, где учится (учился ?), та внимательно посмотрела на Веру и, отводя глаза, сказала:
- Нет его уже…погиб он…самоубийство.
И потом долго откачивала Веру, подставляя то и дело нашатырь и плеская в лицо водой.