Один.
Он сосредоточенно смотрел в заляпанное грязью автобусное окно, боясь пропустить самое главное - момент, когда автобус въедет на последнюю перед посёлком гору и тот будет виден весь, сразу, как бы на дне огромной чаши из трёх гор, поросших зелёными пихтами и елями. Сколько себя помнил, он всегда в этот момент испытывал беспокойство, боялся, что ли, что вдруг посёлка под горой не окажется. А потом с облегчением вздыхал, убедившись, что всё на своём месте.
Он и сейчас облегчённо вздохнул - посёлок, как и прежде, был на месте, с огромным прудом посередине, величественной церковью и рядами улиц, карабкавшихся на три горы. Но радости возвращения домой не было - ему не к кому было возвращаться. Отец и мать давно умерли, где-то стоял заколоченный дом, родственные связи потерялись. А друзья? Вряд ли он кого-то узнает сейчас, да и его тоже не узнает никто.
Он уехал из посёлка давно, жил далеко от родных мест. Приезжал домой после отъезда только один раз - на похороны матери. Отца схоронили без него. Почему? Да так как-то получилось. Всё собирался, собирался...И вот сейчас ехал в родной дом если и не дряхлым стариком, то далеко не первой и даже не второй молодости - в этом году ему "стукнуло" шестьдесят семь лет. Жил он всё это время вроде бы хорошо, с достатком. Построил дом, вырастил троих сыновей, которые разлетелись по свету и редко звонили, а ещё реже писали. Правда, деньги посылали регулярно, потому что тоже жили хорошо , с достатком. Но деньги сыновей и обижали больше всего. Он не давал этой обиде разрастаться, вспоминая себя. Он тоже ни разу не приехал к родителям: то работа не позволяла, то детей возили в отпуск на юг, то сами ездили. В общем, "замотался совсем", как писал он в немногочисленных письмах.Зато деньги родителям посылал регулярно. На похороны отца приехать не успел не по своей вине. Что-то там с телеграммой получилось - принесли её на пятые сутки. Да и некстати была эта поездка. А к матери успел лишь на похороны, живой её не застал. На кладбище посмотрел на могилку отца - остался недоволен, да и памятник матери -сваренную из железных прутиков пирамидку со звездой наверху - не одобрил. Решил тогда пожить дома неделю и сделать, а вернее - купить родителям "нормальные" памятники. Он заплатил тогда много денег. Как бы искупая свою вину, заказал самые дорогие, и через неделю на могилах родителей высились несуразные полутораметровые мраморные плиты с увеличенными и раскрашенными фотографиями посередине и выбитой ниже надписью :"Помню, люблю...Сын". Он прожил дома ещё три дня и купил для родителей затейливую оградку. Теперь вроде всё было "как у людей", а в голове почему-то надоедливо вертелось:"Простите! Мам! Пап!Ну, простите меня!". В их доме осталась жить вдовая младшая материна сестра - тётка Ангелина. После тёткиной смерти дом заколотили. А сейчас он ехал потому, что из поселкового совета пришло письмо, что, мол, дом нужно снести, так как на этом месте намечается новое строительство, а он, как наследник и собственник, должен дать разрешение. В общем, он ехал "оформлять бумаги".Можно было, конечно, и по почте переслать, но он, не раздумывая, сразу решил ехать, даже обрадовался почему-то.
По дороге от автобусной остановки к дому его никто не окликнул, никто не узнал. Дом он увидел издали - большой, крепкий, на пять окон, а рядом - расщеплённую молнией высокую ёлку. И что-то дрогнуло в душе, он вдруг заторопился, почти побежал... Остановился тоже вдруг, около дома, на тротуаре: дальше идти было некуда - к дому не было тропинки. В палисаднике, у ворот росла метровая крапива, стояли стеной лопухи. А сам дом был мёртв, потому что пуст. Он был похож на ненужную декорацию, когда пьеса уже сыграна, и актёры разошлись , и безжизненно висит сетка с нашитыми на неё зелёными тряпочками, ещё недавно бывшая "лесом", а величественный замок - всего лишь грязная измятая картонка. Дому никто не был нужен: прежних хозяев не было, а новых он не хотел, и лопухи и крапива охраняли его покой.
Он долго стоял на тротуаре, не решаясь пройти к воротам, и вдруг почувствовал, что он один. Один на всём белом свете, как бездомный пёс. Так и не решившись войти в дом, он быстро зашагал мимо - в посёлковый совет. С оформлением бумаг управился быстро - через час стоял на поссоветовском крыльце с изрядной суммой в кармане: будущий владелец оказался богатым и нежадным. Дом оценили по рыночной стоимости, да ещё участок при доме, да и место - в самом цкнтре. Будущий владелец ещё и благодарил,что не заламывает цену, руку жал.
Он стоял и размышлял - куда теперь? На автобус и обратно в свою даль? "Надо к родителям сходить",-решил он и двинулся на кладбище.
До кладбища ходил автобус, и уже через полчаса он стоял перед кладбищенскими воротами. Он стукнул щеколдой и вошёл. На стук из маленького домика, стоящего у кладбищенского забора, вышел сторож - невзрачный мужичонка неопределённого возраста.
- А к кому вы?
- К Аникиным. Не подскажете, где они? А то давно не был - и не найду.
- Аникины? - сторож задумался,- так это две могилки с памятниками? Бесхозные?
- Почему - бесхозные?
- А потому. Иди, вон, к куче. Там они где-то.
- А Ангелина Попова где?
- Такую вообще не знаю.
- Она года три назад умерла?
- Ну, тогда на новом кладбище искать надо, выше, на горе.
Он поблагодарил и пошёл "к куче".
- Слышь, ты поосторожней там! В ботиночках-то - в заросли такие! У нас тут гадюк полно. Горы всё же. Да и летом они здорово ярые. В сапогах надо было. Вон в прошлом годе мужик, тоже летом, к дочери на девятый день пришёл - тут и остался. До больницы довезти не успели.
- Ладно!
Он подошёл к большой куче мусора, стал озираться, пытаясь увидеть знакомые памятники, но ничего, кроме зарослей крапивы, ещё более высокой и мясистой, чем у дома, не увидел.
- Тут они, в крапиве где-то, - услышал он голос сторожа, кивнул и двинулся в крапивные заросли.
Сначала он крапиву притаптывал, потом стал вырывать и отбрасывать в кучу мусора. Руки жгло только сначала, потом притерпелся. Скоро показалась знакомая оградка,облупленная и проржавевшая. Он перелез через неё, стал рвать крапиву на могилах, складывать её и относить в кучу большими охапками. Жгло лицо, уши, шею, даже грудь через рубашку. На глазах выступили слёзы, но он всё рвал и рвал, вырывая и жёлтые змеящиеся корни.
- Живой? - услышал он голос сторожа и обернулся. Тот пришёл с косой. - Давай, вокруг могилок обкошу, а то тебе и за неделю не вырвать.
- Спасибо вам.
Он снова принялся рвать крапиву, выдирать из земли корни, не заметил, как ушёл сторож. Наконец участок с двумя одинаковыми мраморными плитами очистился. Памятники время не тронуло, даже фотографии не поблекли, только могилки осели.
Он сел между двумя плитами и сначала по-стариковски, а потом громко, по-детски, заплакал, приговаривая что-то и жалуясь, потирая обожжённые крапивой руки, потом привалился к материной плите и затих. В груди потеплело и отпустило, ушло ощущение одиночества и бездомности. Он посидел ещё немного, встал, погладил могилку отца и направился в домик сторожа.
- Вот, возьмите, - он вытащил из кармана деньги, полученные за дом, - ухаживайте за моими могилками.
- Да куда ж столько много-то?
- Это их деньги - за дом. А я на будущий год опять приеду.
- Ладно. Буду ухаживать. Дёрном надо могилки-то обложить, чтобы крапива не росла, оградку покрасить. А ты куда сейчас? Может посидим с тобой, помянем?
- Да нет, на автобус я. Как раз на вечерний до города успею.
Он вышел и , не оглядываясь, пошёл к автобусной остановке.