Между небом, под землёй.
К годовщине геноцида против осетин.
«Внимание всем! Объявляется минута тишины! Повторяю. Объявляется минута тишины! – Громкоговоритель, через динамики на крыше «ПАЗИка», старался, как мог, своими ваттами уговаривать всех, до кого доносился его металлический голос. Люди затихли, даже дети на руках матерей, не развертывали шуршащие фантики конфет, ещё недавно полученные от спасателей. Только птицы, самые первые отошедшие от взрывов, горланили, как научила их мать-природа. Наверно пели, но кто их слушал. Скорее гомон птах, казался карканьем ворон, именно сейчас, здесь и теперь. Майор стоял на плите, которая совсем недавно, существовала как потолок для одних и, как пол для других жителей этого рухнувшего дома. Странно, но смолк и ветер, он живой, он понимает, он столько лет смотрел на мир, столько всего видел и, он любил их, этих суетных, вечно спешащих и не всегда любезных, людей.
- Мам. Нас найдут? – Девочка пяти лет, прижималась к груди матери и рассуждала не по-детски. – Найдут. Ты не плачь мам, там такие здоровущие дядьки, к нам в садик приходил один такой. Большущий, рассказывал, как убегать из группы, ну, если вдруг пожар. – Ма, можно я к Серёже пойду. – Брат девочки, сам не на много старше сестры, сидел поодаль, в другой ямке, выкопанной детскими руками, во время первого обстрела.
Когда народ ринулся в подвал, ещё была надежда, что всё обойдётся, старики тихо ругались, женщины пристраивали ребятню поудобнее, а кто постарше из мальчишек, храбрился, высовывая нос, через вентиляционные окошки. Их отгоняли, ругали, но толк бал ненадолго, опять глазёнки горели, вглядываясь во двор. Через два часа обстрела, люди поняли, сидеть придётся долго, в сознание окончательно проникла мысль о безысходности, страх пеленал холодными повязками тела. Дядя Саша, самый молодой из мужчин, недавно вышедший на пенсию, сказал, как отрезал.
- Вот, что девоньки. Артподготовка окончится, пойдут танки и пехота, зачищать местность. Всех положат, не пожалеет и старых, и малых, начинайте-ка копать схроны. Если стены рухнут, хоть от больших обломков укроемся, да и от выстрелов через окошки, может, спасут. Я на этажи, погляжу, что осталось от дома, принесу воды, продуктов, что найду. Копайте, руками, палками, что под руку попадётся, только глубже, как можно глубже зарывайтесь, а землю наваливайте бруствером перед окопом, чтоб от пуль если, жахнут, скрыться. – И он выбежал, через сорванную взрывной волной дверь подвала. Земля нехотя, но поддавалась людям, понимала, она одна сейчас их заступница. Копали голыми руками, палками, арматурой, ковыряя земляной пол, и затем ладонями выгребали накрошенную почву, в кучи перед ямками.
- Кать, ты что? – Одна товарка, прислонясь к насыпи своего убежища, хохотала, вытирая грязными руками лицо – Кать! – Уже подхохатывая за ней спрашивала подруга.
- Ты же знаешь. Мы сюда переселились во время войны, из Ленинграда, бабушка с мамой моей на руках по «дороге жизни» эвакуировались. Она рассказывала, как окопы копали по восемнадцать часов в сутки, голодные, замёрзшие, но копали. Вот и мы теперь, как от фашистов дырочки наковыриваем. Люди слушая, прекратили работы. Много здесь живёт блокадников, есть что вспомнить, о чём всплакнуть женщинам. Тень дяди Саши шустро мелькнула в проёме двери, нагруженный снедью и водой, он плюхнулся у стены, рассыпая продукты около себя.
- Сейчас отдышусь и опять рвану. Ой! Девоньки, бабоньки, от дома пшик. Принёс, что нашёл, воды надо побольше, детёнков полно, пить захотят, экономьте, кто знает сколь эта котовасия продолжится. Лопату нашёл, захвачу. А вы молодцы! – Он окинул работу женских и детских рук внимательным взором. – Но не расслабляйтесь. – Артобстрел вновь взрывами и свистом, дал о себе знать.
- Дядя Саш! Малой уставился на плечо мужчины, - Ты ранен. – Из-под разорванного дядиного пиджака проступала кровь.
- Не. Об арматуру поранился, наверху этого добра теперь торчит много. Ну, я в путь, а вы не прохлаждайтесь, работайте, работайте.
-Товарищ майор, ещё двоих живых нашли, кран нужен, не поднять плиту, – сержант докладывал командиру – а знаете где они? Вы стояли на этой плите, собаки учуяли живых.
- Где я вам кран возьму? Он работает, а потом не достанет стрела, далековато и не подъехать ближе. Пробуйте домкратами, мне что, вас учить надо, марш работать. Воины засуетились, подтаскивая домкраты и пытаясь их как-то втиснуть под плиту, но упора не было и основание механизма под весом бетона, погружалась в грунт. Заговорила рация.
- «Берёза! – Доложите «Опушке» ситуацию в вашем квадрате!
- Товарищ полковник – майор негромко вещал в микрофон – ещё двое живых, состояние людей пока неопределенно, откапываем, двенадцать «двухсотых». Мне бы кран. Не получается домкратами, да с длинной стрелой.
- Вертолёт не нужен, справляйся тем, что есть, до связи.
Обстрел продолжился с новой силой, но били теперь по другому квадрату, а в их дом летели осколки и куски строительного мусора кирпичи, щебень, выкрошенный из бетона, доски и прочая мура. Пацанята, брызнули к окошку. Двор перестал отвечать этому термину, его не было, воронки, пыль, осевшая на посечённых осколками и пулями стволах деревьев, срезанные ветви, переломанные стволы, футбольные ворота, ставшие вдруг годными на металлолом.
- Серёжа! – Мама позвала сына – Помоги камень вывернуть, попался здоровущий, а ты – она уже обращалась к дочери – сядь рядом, не суетись, вот так, спиной к земляной стеночки, поспи немножко.
- Девоньки! Лапоньки! Налетай, пока подешевело! - Дядя Саша ввалился, принося новую порцию еды и умудрившийся притаранить большую кастрюлю с картошкой. – Картоха остыла, такую съедите. Греть для вас негде, не барыни. – Дядя Саша довольный собой, ввалив всё добро в руки женщинам, пристроился у окошка, закуривая первую за весь этот день и всю ночь, сигарету.
- Да, где ты её взял, родненький? Смотрите! И огурчики солёные захватил, ну и молодец. Что б мы без тебя делали!
- Детишек в первую очередь кормите. А ну марш от сель к матерям. – Он пшикнул на ребят, суетившихся у его ног перед окном. Вдруг воздух наполнило шипение, и оглушительный взрыв шлёпнул по перепонкам людей. Сразу за первым, второй такой же противный и вонючий. Подвал заволакло едким дымом, с запахом пороха, мусора и крови. Мать успела накрыть собою дочь, принимая спиной дробь из мелких осколков от кирпича, извёстки и всего прочего хлама, которым швырнул взрыв.
- Ну как дела? Сейчас ещё люди подойдут, перекурите. Одни не справитесь, они будут вот-вот. – Завалы разбирали все. Но рук не хватало. На соседнем участке спасателем повезло больше, откопали целую семью, почти не пострадавших физически, только испуганных и голодных. Медики сразу взяли их в работу. Приятно смотреть на слаженные действия бригад. Через минуту подошло ещё человек пятнадцать добровольцев из соседних областей.
- Вы командир? – Старший прибывшего отряда обратился к майору, протягивая бумагу. – Командуйте.
- Вон, видите бойцов? Плиту нужно поднять, там, пот нашим сведениям, двое живых, мои уже без сил, сами не справятся. – Мужики быстро пробрались к солдатам, по дороге угощая, вех, кто просил, куревом.
- А ну сынки! Покурите малость, мы сами попробуем. Взялись! – скомандовал старший. - Ииии раз! Ииии раз! – Плита немногого поддалась, и шустрый мужичишка успел протиснуть и основательно установить домкрат. – Теперь приготовьте лаги и, с Богом. Дружные мужчины ловко управлялись с этой многотонной плитой.
Дым с поднятой пылью оседали, открывая страшную картину. Дядя Саша, так и сидел у окошка, только немного привалившись набок и без… головы. Все остальные тоже были мертвы, взрыв разорвал насколько тел, остальных изрешетил осколками. Посмотрела на дочь. Та молчала, раскрыла до предела свои глазёнки. «А, где Серёжка?» - Сердце подхватило сумасшедший пульс – «Боже мой, где Серёжка?» - Она искала глазами сына, обшаривая мёртвых, но не находя его. «Серёжа! – позвала она его – Сержа! Сынок!» Из соседней ямы раздался слабый голос похожий на стон.
- Мам. Здесь я, меня волной вместе с камнем скинуло, кажется, этот каменюка ногу раздавил. Больно, мам.
- Ой, сыночек, сейчас я. Минуточку – она пристраивала дочь, укрывая каким-то ватником. – Сиди. Я сейчас Серёжу приведу. Поняла? – Дочка кивнула, теперь мать заметила, на её лице текли слёзы. – Ах ты моя птичка – она обняла ребёнка – потерпи, скоро всё закончится, я сейчас. – Но «сейчас» не получилось. Автоматные очереди раздались совсем рядом с их убежищем. В подвал соседнего подъезда, с двух окон влетали разрывные пули, пущенные равнодушными руками.
- На дно! – Скомандовала сыну мать, прижимая к полу голову дочери. – Молчи, не высовывайся, вдавись в землю. - Бородатые лица заглянули в окно, картина смерти их раззадорила, они смеялись, лопоча под нос песенку. Разорение в этом подвале такое, что пожалели бросить контрольную гранату, зато в окно соседнего подъезда швырнули. Взрыв, добил здание окончательно. Оставшиеся стены медленно, осыпая острыми осколками, сложились, хороня заживо троих людей. Кусок большой штукатурки, оглушил женщину, унося забытьем в неведомость.
- Серёжа! - Голос девочки громким шепотом резанул по ушам. – Мама очнулась! Кинь нам бутылку воды. Она наверно пить захочет! – Через мгновение, аккуратным броском, брат доставил влагу близким людям – Соня! Как мама? Не молчи!
- Да, подожди. Она ещё не совсем проснулась!
- Доча! Как вы? Целы? Как Серёжа? – Она говорила все слова на едином выдохе.
- Ма! Погляди – Соня подсовывала под нос огромный кусок штукатурки, с трудом удерживая его в руках. – Это он тебя ударил. Ты долго спала, а Серёжка меня ругал, не разрешал тебя тормошить. Вот. – Добавила она, поворачиваясь и показывая язык по направлению брата.
- Ах, вы мои хорошие – мать гладила дочь по голове – что бы я без вас делала…
- Мам. Посмотри. Это Дося! Ей лапку взрывом перебило, она сама ко мне приползла! – Девочка протягивала матери кусочек тряпочки, на котором лежала крыска, ещё не большая, не проявлявшая волнения вообще. Раньше эти звери всегда пугали её, не могла без содрогания смотреть на них, а теперь… толи в мозгах что изменилось, то ли усталость, но впечатление страха крыса не произвела.
- Серёжа! Ты как сынок?
- Нормально. Нога не болит, так, немного. А ты как? Голова болит?
- Болит сынок, болит. А почему тихо так?
- Не знаю. Кажется, бои прекратились. Может уже разыскивают.
- Не может, а ищут – девочка утвердила кивком свою реплику – правда, Дося?
- Мам. Я зелёнку нашла у тёти Кати. Помазала ей лапку, она добрая, хлебушек кушала с руки, давай её себе оставим? А, мам!
- Что с Катей? Живая? – Встрепенулась женщина.
- Неее, - донеслось от сына, - осколок прямо в висок попал, она тут недалеко от меня, можно подумать спит.
- Давай, давай, давай, давай,… пошла родимая! А куда она денется! Тихонечко ребятишки, легонечко, что бы камушки внутрь не посыпались. Сейчас хорошие, минуточку, сейчас, сейчас – старший говорил со всеми и в первую очередь с самим собою, живы родненькие, знаю живы! Собачки не врут, они всё чувствуют, так, так, так, аккуратненько! Вот и ладно, вот и хорошо. Подпорочки мальчики ставьте, ага, так. Вот молодца! – «Скорая» стояла рядом с бывшим домом, а бригада, как только подняли плиту, сразу юркнула внутрь. – Ну что там, фельдшер? Живы? Знаю, живы! Не томи душу поганец, отвечай. Народ истомился.
- Не фельдшер я – донеслось снизу, и не поганец. Живы! Трое тут.
- О! Как! Значит, ещё одна живая Душа будет, богу молится. Чем больше, тем лучше. Чего ж мешкаешь? Поднимай, мы подсобим.
- Да оставь ты свою крысу. Не сбежит. Доктор ей гипс приспособил, ох господи, скоро слонов придётся лечить, марш на обед, наверно мать обыскалась. – Соня ни чего не ответила молоденькой медсестричке, только когда та отошла она повернулась и показала ей язык. «Пойдём Дося кушать! Тебя не пустят, но я принесу самые вкусные вкусности». – Девочка пристроила крыску в ящичке больничной тумбочки, и весело запрыгала по этажам в столовую.
22. 12. 08г. г. Тула.