День как-то прямо с утра не задался.
Или вернее еще с ночи. Мне снился, более чем дурацкий сон о том, что брожу я свободно по городу, но точно знаю, что приговорена к повешению! Два моих мужа, оба к счастью бывших, сначала весело шагают передо мной, обнимаясь и тиская друг друга, как два гомика. Потом вдруг начинают кружиться вокруг меня и нести всякую чушь. А мне немного не ловко, потому что я понимаю, что без меня эти два инфантильных создания пропадут. И потом, я же на собственную казнь опаздываю! Как они не понимают, что меня там люди ждут! И никакого страха смерти. Наоборот! Прямо какое-то радостное ожидание будущего перехода!
Ну и, фигня же…, блин!
Да уж не задалось утро….! Огромное жаркое солнце, как разжиревший астматик с трудом выползло из-за края моря и сразу же всей своей массой навалилось на город. Окна в квартире были всю ночь настежь, но я проснулась вся какая-то потная, липкая, с тяжелой как от похмелья головой. А тело мое ныло так, как будто кто-то мял и колотил его всю ночь. Вот только интересно, где же это я тогда была всю эту ночь!
Я слышала как моя дочка, грузно шлепая босыми ногами, прошла в ванную. Ей еще два месяца до родов, но живот у нее такой, что она вполне бы могла бы сойти за барабанщика духового оркестра. Бедная девочка! Когда я ее вынашивала, то еще в семь месяцев далеко не все на улице замечали мой живот. Маленькая она у меня была. Впрочем, тогда зима была. И мода была тогда на пальто – разлетайки. Под ним было так легко живот прятать. А ей, бедняжке, как бы не пришлось кесарево делать!
И с мужиками, что мне, что ей не везет. Ну, просто какая-то зона стихийного бедствия! Два моих мужа оказались полными придурками. Да ну их…! А ее козел, уже год будет как из универа вылетел и до сиз пор ни где не работает. Все мнит себя великим, но не признанным гениальным фотографом. Да все намеривался нам с Олечкой на шею сесть. Эх, дурочка моя дорогая, повелась ты сладостный голос этого козла! Вот и подзалетела!
Красив он, конечно, ничего не скажешь, но просто редкостным мерзавцем оказался! Мои-то два орла на поверку оказались просто никчемными сороками. Никчемными, но, в общем-то, безобидными. А этот…! Сначала рассказывал своим родителям, что Олечка собирается аборт делать. Платите, мол, родители дорогие. Потом тянул с них деньги, якобы ей на консультации у какого-то очень дорогого специалиста. Потом на больницу для Олечки. Она, мол, на сохранение там лежит. А потом выяснилось, что он просто деньги тянул со своей мамаши и все, что она ему давала, пропивал с друзьями. Так его мамаше ничего лучше в голову не пришло, как обвинить во всем нас с дочкой. Теперь, мол, это ваше счастье и вы, мол, его должны теперь беречь и холить! Не понимаем мы, оказывается, своего счастья, блин!
Да пошли вы все!
А тут еще и у меня с работой полный…, как бы это по мягче выразится! Ни в школе, ни в газете много не заработаешь. Я пробовала часы прихватывать. Потом на трех сразу редакторов ишачила. Да все равно ели концы с концами сводить удавалось. Помните у «Beatles» песенка была, «Lady Madonna» называлась? «Lady Madonna children at your feet
Wonder how you manage to make ends meet». Так это про меня. Хорошо им там, в Англии! Ха…, дети…! Тут вон одно дитя этого много лет понять не может. Да вот скоро уже как раз как в той песне будет – дети!
Ладно, пора вставать. Стройка ведь не ждет, будь она не ладна! Опять сегодня жара и пыль, опять эти туповатые парни из какой-то занюханной молдавской деревни. Название и не выговоришь! Не зря их у нас «бандерлогами» называют. Достали! А еще этот прораб вместе с заказчиком…. Тот ну просто козел! Взгляд такой липкий, оценивающий и раздевающий…. Только от этого взгляда хочется тут же в душ мчаться, отмываться.
Холодная вода течет по телу, выгоняя из него остатки сонной вялости. Голова постепенно проясняется и посещают ее уже не такие тяжелые и липучие, как разогретая смола, мысли. И прораб, хоть и козел, но, в конечном счете, не столь уж плох. Бывают и похуже! А этот хотя бы платит сполна и вовремя. Да и молдаване хотя и действительно достали, но все же… не плохие ребята. Да, не очень развиты да начитаны! Да, инструмент в их руках живет не долго! Да, и без мата, даже когда по-своему щебечут, обойтись не могут! Но все же..,, все же! Да и их старший, Виорел, вроде как даже ничего мужчина.… А какими персиками вчера угощал! Я десяток для Олечки умыкнула. То-то радости было!
Кстати о руках.… Это сколько же рученьки мои бедные маникюра-то не видали! Даже когда скалолазанием и альпинизмом занималась, все равно, раз в неделю к Зинке в салон обязательно бегала. Как закон…! Маникюр там…, педикюр. А теперь, из-за этих строек, дай бог раз в месяц в салон попасть.
Ладно! Завтракать совсем что-то не охота. С собой, пожалуй, заверну. Так что мать-бригадирша, пора тебе на работу, в этот тыльный зной и духоту.
Холера бы взяла бы весь этот наш общественный транспорт! Как обычно, в маршрутке давка. В плечо мое, своим необъятным студенистым бюстом, уперлась пышнотелая, обливающаяся потом блондинка и вдавила меня в какого-то помятого мужичка, для которого, что понедельник, что пятница, все едино и все одинаково тяжко. Ну а суббота и воскресенье!? Так ведь для него это еще того хуже. Это его дни критические.
Кондиционера, конечно же, нет и никогда, конечно же, и не было. А тут еще, как обычно, эта пробка. Сколько лет уже живу в этом районе! Что зимой, что летом! Утром обязательно пробка! Так что об освежающей прохладе можно только помечтать. Солнце нещадно палит и опять растапливает, словно воск, мозги и тело. А в узенькие форточки, да щель люка на потолке ничего, кроме угара не поступает. Одуревший от духоты и скуки наш водитель решил видимо немного нас, страдальцев автобусных, поразвлечь и сунул в пасть плеера кассету. И тут зашумело, понеслось по салону нечто убогое, блатное, с цыганским акцентом.
А тут еще, откуда-то с боку, раскачанный как «качек» на стероидах, подлетел огромный джип и начал, уворачиваясь от встречного потока машин, вклиниваться между нашим автобусом и желтенькой малолитражкой. Наш водила уварил по тормозам. Народ, визжа и матерясь, мгновенно уплотнился и освободил места в салоне еще как минимум для десяти человек. А потом, качнувшись назад, приступил к яростной дискуссии на тему, кто именно козел и кого собственно в данный момент везет наш возница: кирпичи, сено или дрова. Весело, блин! Просто обхохочешься!
Ну, вот эта улица, вот этот дом. Вхожу в ворота и сазу попадаю в объятия Пирата, огромного лохматого хозяйского пса. Он приветствуя меня подскакивает, делает как ученый медведь, несколько шагов на задних лапах. Потом кладет мне передние лапы на плечи и все питается лизнуть меня по губам своим широки, как лопата, языком. Но и тяжел же ты братец! Пожалуй он тяжелее самого тяжелого рюкзака, который мне когда-либо приходилось в горах таскать. Как же тебе, бедненький ты мой, жарко должно быть в твоей шубе! Свирепая ты моя, умная ты моя, скотина. Днем, пожалуйста, на стройку, заходи – выходи. Но как только солнце за степь нырнет – смерть всему живому во дворе. Но меня эта зверюга почему-то любит. Он даже меня защищает. Все тот же прораб наш Юрка, как-то раз попробовал на меня наорать. Не успела я в ответ рот открыть, что бы этого нахала поставить на место, как раздался такой рык, что вся стройка мгновенно замерла, а невежа – прораб одним прыжком сиганул на третий ярус лесов. Теперь у нас на стройке тишина и спокойная работа. Теперь если Юрка хочет кого обматюгать, то ведет его метров за сто отсюда, к морскому обрыву. А со мной, так прямо вообще в высокопарной манере литературы века девятнадцатого изъясняется.
- Не соблаговолите ли вы сударыня, закарячится на самый верх лесов и вот ту тягу немного поправить.
Вообще-то, я с лесов практически не работаю. Все больше с веревки, применяя свои альпинистские навыки. Это промальп или высотка называется. Да тут такой объект поганый! Вернее заказчик. Не разрешает ни к чему веревку привязать. И даже леса по-человечески закрепить не позволил. Боится, видите ли, что ему его дом испортят. Толстосум хренов! Что ей сделается коробке этой бетонной! А мне, если я вдруг слиняю, очень да же сделается! И как раз сегодня мне на самый верх лезть. Надо там дотянуться до одной штучки, ни как не запомню, как она называется, и зашпатлевать ее. А леса так качаются, так мне там, на верху стремно, так страшно! У меня от этого даже низ живота, как будто туда ледяной гвоздь забили, болеть начинает! Пристраховаться там не к чему! Я в горах в разные переделки попадала, всякое повидала! Но тут меня просто иногда ужас берет! Если вдруг вниз слиняю… то все! Внучек бабушку так и не увидит!
Ну да делать нечего! Работа есть работа и я ее сделаю! Был бы другой заказчик, посла бы я этого Юрку подальше вместе с его лесами и липкоглазым заказчиком. А тут я два месяца без работы сидела, вот и согласилась. Не бог весть, какие деньги, да все лучше, чем ничего.
Хорошо, что мне работать сегодня на северной стороне. А то в такую жару на солнце только разве что наши молдаване работать и могут! Вот только тот самый клаптик на самом верху зашпатлюю и в тень. Как минимум на полдня.
Леса шатаются и у меня все внутри холодеет и сжимается. Ограждения нет, поперечины перекошены. Господи! На чем же это я стою!?
Господи! Какое оно тут все скрипучее, все шаткое, все такое ненадежное! Нет, пожалуй, лучше сяду! Тянуться все же придется дальше, но не так страшно.
- Ой!
С легким шелестом, присыпанная строительной пылью, шершавая от цементных ляпок доска верхнего настила, вдруг ушла куду-то в сторону из-под ее ног. Влажной от пота рукой она инстинктивно попыталась ухватиться за выступ стены. На мгновение ей показалось, что она зацепилась, но шероховатая поверхность бетона больно рванув ей ноготь, вдруг помчалась от нее вверх.
Из глубины подсознания мгновенно, как чертик из ларца, выскочила мысль опытного альпиниста:
- Только не в щель!
Чтобы не затерло в пространстве между лесами и стеной, еще до удара о следующий ярус настилов, ей удалось с силой оттолкнуться ногами от шершавого бетона. Тело само вдруг свернулось в тугой комок, голова спряталась на груди, а колени поджались к самому подбородку. Скользнув по доскам настила, она рухнула в пустоту. Прежде чем оказаться в небытие, она успела с горечью подумать, что вчера они с дочерью так и не решили, как назовут будущего малыша. А еще, она успела удивиться тому, что в пространстве между ступнями, она увидела крутящийся, в паутине лесов дом, а в самом центре этого вращения широко раскинувшую крылья, парящую в небе, чайку.
В себя она пришла от какого-то грубого ворчания и от того, что ей показалось, что кто-то мокрым мешком вытирает ей лицо. Потом волной налетела, заполнила все тело, зародившаяся в ноге боль и она застонала и открыла глаза.
Широко расставив передние лапы, огромный Пират стоял над ней и грозно ворча и вместе с тем, как-то совсем по щенячьи подвизгивая, своим шершавым языком облизывал ей лицо и голову.
- Отгоните Пирата! – услышала она голос прораба Юры. – Ее надо на улицу вынести. Что бы скорая сюда даже не подъезжала. На улицу ее! Пусть там…
- Сам отгони, мать твою…, засранец! – ответил ему глуховатый с легкой хрипотой, злой голос Виорела. – Ее сейчас вообще двигать нельзя.
- Молодец Виорел! Правильно! – подумала она. – Меня действительно нельзя сейчас двигать.
Пират на мгновение перестал ее облизывать и, приподняв верхнюю губу так что бы все увидели его мощные клыки, глухо и угрожающе заворчал.
Она повернула голову и увидела стоящего неподалеку от нее с лопатой на перевес молдаванина.
- Ну вот и дождалась, - промелькнуло у нее в голове, - три мужика из-за меня сейчас сцепиться. Причем один из них пес!
Она попыталась улыбнуться. Потом пошевелила руками. Кажется руки целые. Попробовала перекатиться и лечь на спину. Не смотря на жгучую боль во всем теле, она поняла, что сломана только правя голень. Наверное еще и голова ушиблена. Рана, скоре всего, как раз там, где ее облизывает Пират. Умная и верная псина, он знает, что надо делать.
- Вера! Вера! Как ты..? – со слезой в голосе позвал ее Виорел. – Мы тут скорую уже вызвали. Сейчас подъедут. Но Пират к тебе не никого подпускает. Придется ментов звать, что бы пристрели его, если что….!
- Не надо ментов, Виорел! Пожалуйста, не надо ментов! Меня обезболить надо. У меня в сумку есть…. Принеси мою сумку.… А Пират, он умный….! Он и тебя и врачей подпустит…. иди за сумкой.
Она подняла руки и потянула голову пса к себе.
- Пиратик, миленький! Мне плохо! – Она смотрела в собачье и глаза и видела, что пес ее хорошо понимает. – Не мешай, пожалуйста, Виорелу. Не мешай врачам. Но больше никого ко мне не подпускай. Хорошо милый?
Боль опять прошила ее тело. Ее сознание сузилось и свернулось в светлую, с немного дрожащими стенками трубу, на другом конце которой вновь парила, широко раскинув крылья, белоснежная чайка. Боль отступила и ей вдруг стало легко, радостно и спокойно. Ей безумно захотелось сделать то последнее, совсем не большое усилие и присоединиться к белоснежной птице.
Но этот собачий вой…! Он мешал ей и не давал сосредоточиться на этом усилии…. А тут еще и эта сирена! Да еще вроде как кто-то настойчиво зовет ее по имени. Уж не голос ли это Виорела?
Во двор влетела запыхавшаяся машина скорой помощи. На минуту оторопевший молоденький врач увидал сидящего возле лежащего в луже крови тела огромного пса. Задрав к небу лохматую голову, Пират, как будто звал кого-то, выводил долгую, унылую воющую ноту.
- Идемте доктор скорей! Не бойтесь! – сказал подошедший к врачу Виорел. – Меня и вас Пират к Вере подпустит. Только делайте свое дело как надо, спокойно, не суетясь….