Суша 12. Картинки с выставки. Прогулка

Николай Борисович
Совершенно внезапно возник внеплановый профицит времени. Тепло, стрелки к пяти, а я вынырнул таким протеем из инфернальных протоков метро на поверхность. Ведь славно быть Протеем: живем – и не потеем.
Ну и решил: чем под землей мельтешить – профланировать неспешно от площади Белорусского вокзала, побаловать легкие кислородом Тверской.

И, как все чаще в последнее время, посожалел о том, что не вмонтированы в дужки моих очков видеокамера с хорошей оптикой и направленный микрофон. Потому что пересказ словами того, что показывают мне ежедневного на улицах, нет-нет да и воспринимается читателями как художественный, пусть и высоко-, вымысел, а кадры, будь они сделаны в режиме нон-стоп – вот они, пожалуйста, а вот к ним и саунд-трек, и, стоит мне разместить этот незатейливый фильмец хоть бы и здесь в ЖЖ, как небесный DHL (Digital Heaven License) тут же доставит мою цифру подписчикам, и вот рассевшиеся в покойных креслах вокруг молочно-облачной плазменной панели  Бунюэль, Чаплин и Шукшин уже смотрят не мигая, затаив завистливое дыхание, стараясь особо не хлюпать нектаром в соломинках и не чавкать своей поп-амброзией.

Пять часов пополудни, солнечная сторона – та, с которой много впереди пялится на дом градоначальника простерший десницу в баскетбольном жесте ведения мяча Юрий Долборукий.

Первые несколько метров от Лесной улицы.
Девушка в плаще серый металлик быстро приближается пружинистой спортивной походкой (юность, крытые зимние корты? рассыпанные по плечам светлые волосы, стильная сумочка на ремешке через плечо), в то время, как красящий чугунный низ фонарного столба гастарбайтер из Средней Азии наносит последний мазок и делает два шага назад – рассмотреть по эстетски свою работу. Полуметровая кисть, с которой еще капает краска, маэстро держит не над ведром, а слегка на отлете, так что девушка и кисть встречаются в расчисленной демонами точке. Девушку откидывает в сторону, она тормозит у стекла  витрины, и витиевато произносит то, что девушкам, казалось бы, и не принято, но с учетом ситуации, вполне и допустимо. Несчастный маляр застывает от ужаса (не то, что перед его глазами – в глазах его пробегают менты, отделение, избиение, депортация, девушкин приятель-отморозок, один звонок на мобильный, вывоз в лес, заклеенный рот, избиение, перелом рук, ночь на земле, переохлаждение, пневмония, смерть), но в этот момент вмешиваются Ангелы. Его ли, девушки – мы не узнаем, но чудо совершается. В любом случае, совершается чудо. Так и эдак поворачивая и оттягивая полы плащика, девушка не видит широченного мазка, оставленного кистью: краска на ней умело подобрана по Pantone’у к цвету плаща. Ощутившую отчетливое физическое столкновение, но не увидевшую нанесенного урона девушку уносит к Лесной улице, а маляр пожимает плечами и опрометчиво идет докрашивать следующий столб. Да и то сказать – а и куда ему бежать, куда прятаться?..

Между косо – радиаторами к тротуару – припаркованными машинами ловко влетает Линкольн Навигатор, впрыгивает передними колесами на бордюр, просовывается на полкорпуса на тротуар. Здоровенная дверь водителя открывается, и оттуда высовываются коротенькие толстенькие детские ножки в мятых джинсах. Они нащупывают подножку, и на нее осторожно сползает человек, не узнать которого невозможно. Это Тулуз-Лотрек, только сегодня он без бороды. Молодцевато спрыгивает  с подножки на тротуар, захлопывает дверь своего броневика и, быстро переваливаясь, вспрыгивает на крыльцо.
Гадая, как же он достает до педалей, смотрю, чем интересуется мэтр в Москве. А заманила его тряпка-вывеска-однодневка: «Фотостудия на Мосфильме. Бесплатная выставка работ фотохудожника Натальи Томилиной».
Это сколько же ему забашлять пришлось в его бессмертии, чтобы такую поездочку организовать – и не в том дело, что вместо фиакра бандитским джипом снабдили, а пелерину заменили на Джинсу. Но вот так раскованно привезти в Москву, что смерти нет, да и времени с пространством тоже – и раскатывай ты из этого своего Эдема куда хочешь, только прикид подбери, чтобы местных не распугивать.
Фигня эта, на которую приезжают из других миров дивиться, развешена по стенам здоровенного магазина, занимающего весь первый этаж дома. Магазин не то в ходе ремонта, не то еще недостроен – понять нельзя, как не сказать с уверенностью, строится ли и сам дом взамен порушенного в крошку или это новое сооружается в оставленной прежней коробке. Бетонные стены, никакой пол, потолок со свисающими кишками коммуникаций – и огромные замызганные витринные стекла. Ну вот примерно как башня Совета Федерации – только тут не башня. И по кое-как задрапированным стенам и несущим колоннам всего этого развешаны большие гиперретушированные – не фотографии, а как бы полотна, но такие, по сравнению с которыми и работы Шилова представляются немалым искусством.
Такой свинский кич: как котятки, но люди.
Названия все сплошь одинаковые: Портрет Заказчика.

Ошеломленный этой встречей с прекрасным и потеряв уже и хозяина Линкольна, вываливаюсь на улицу – как раз для того, чтобы пронаблюдать симметричную той Навигаторской парковку Форда Эксплорера. Только вот второго Анри Тулуза в Москве на меня в этот день не нашлось, и из вездехода вылезла доругивающаяся пара.
Она – по закону парности чисел, напомнившему о себе сначала тоже запрыгиванием тоже черного джипа на тротуар – была почти той измазанной краской девочкой в плащике, но на этот раз в черных штанах и в косухе. Он был сильно больше чем в два раза ее старше, с несколькими кольцами в каждом ухе, с какой-то железной дрянью в веках, тоже в черной коже, с мощными складками на бритом затылке, а рожа его сразу напомнила детскую песенку «словно жопа носорога капитаново лицо».
– Да чего ты мне дурку гонишь, – незлобно упрекала она, – я же все равно все знаю. Знаешь же, что мне всегда все рассказывают.
– Да у нас с ней вообще ничего не было, – успокаивал капитаново лицо спутницу, – вот клянусь тебе. Ну, разве что на полхуйчика, не больше. Ну, вставил я ей раза три – ну пять от силы, а чтобы что-то еще – так ни-ни. Ну ты же меня знаешь, что я – врать что ли буду?
На этом они вошли в Bel Mondo, а я, хотя и наметил было дойти до Манежной, зашагал в метро Маяковская, чтобы не смазать впечатления. Потому что – хрен его знает – может, не так уж и ошибался этот дурак Чернышевский, и жизнь порой и впрямь бывает большим искусством, чем вся эта лживопись.