Глава 4
Звоню Мишке.
- Привет, Миш. Это Дмитрий.
- Ты где?
- В Питере. Почти в центре. У тебя время есть сегодня свободное?
- Да, сейчас как раз освобожусь. Минут через двадцать. Я сейчас на Звездной. Подъезжай давай. Прямо возле метро встречу. Только давай скорее.
- Минут через тридцать буду.
Ага, через тридцать. Оптимист. По Московскому еле-еле проплелся. Хотя, на мой московский взгляд, серьезные пробки здесь скорее исключение, чем правило.
Минут через пятьдесят я подъехал таки к метро.
Мишка стоял возле обочины. Какой-то сильно унылый, одинокий и слегка потертый. Не по одежде, конечно. Нелегко ему дались эти последние месяцы. Мог, мог я его слегка взбодрить, рассказать ему про Ирину, да чувствовал, что время не пришло. Да и придет ли?
- Оставляй свой рыдван там, на углу и садись потом ко мне.
Припарковываю «рыдван» на углу. Подъезжает и Михаил. Сажусь в его ниссан.
- Куда поедем?
- Да, тут рядом ресторанчик хороший. Посидим часок другой.
План хороший, и ресторанчик действительно рядом.
Что хорошо в Питере, так это обилие небольших ресторанов и ресторанчиков, кафе и кафушек. Мне уже кажется, что Москва никогда по этому показателю за Питером не угонится. Почему дело обстоит именно так, это для меня вечная загадка.
При этом, я конечно не имею в виду разного рода фаст-фуды. Я говорю именно про маленькие ресторанчики и уютные кафешки. Они, наверное, родом из далекого дореволюционного Питера, тогдашней столицы России. И тогдашней витрины России. Влачили они в советскую эпоху жалкое существование, умирали и возрождались из пепла вновь. Пусть даже и в виде сосисочных и кофеин. Но были они в Питере всегда! Мы в Москве, в советское время, еще будучи студентами, для того, чтобы посидеть где-нибудь с барышнями и попить кофе вынуждены были пробиваться через все препоны и охрану в гостинице Россия, или вообще тащиться за тридевять земель, в только что открытое Шереметьево-2. А в Питере в те же самые годы все было совсем по-другому.
Мы уже в ресторане. Заказали что-то. Точнее, заказывал Мишка, поскольку он здесь частый клиент и знает толк в местных блюдах.
- Забыл спросить, ты тут по своим делам? – Наконец посмотрел на меня Мишка. Не сбоку, искоса, а нормально, глаза в глаза.
- Нет, я с Юлькой махнул на этот раз по ее делам. Да и с тобой хотел увидеться. Мы ведь в прошлый раз так и не поговорили. Как ребята?
- Да все живы и здоровы. Только разбежались все в разные стороны. Каждый сам по себе.
- А новости какие-нибудь по Володе или Ирине есть?
- Да никаких пока. Вроде, наконец Жанку до суда должны дотащить. Обязаны в течение месяца суд провести, иначе выпускать надо. Уже больше трех лет прошло. Все мыслимые и немыслимые проволочки использовались. И обоих этих отморозков тоже должны будут отпустить.
Два раза дело на доследование отправляли. У них там адвокаты будь здоров. Троих наняли. Крючкотворы те еще.
- Ну а какие перспективы?
- Да никаких перспектив. Ничего хорошего. – Еще больше понурился Михаил. - Отмажут их, скорее всего.
- Как? – Не верю я.
- Как-как. Да просто все. У них там люди серьезно работают. А у нас только первый год немного постарались. Сразу после смерти Володи подключили в дело чекистов заводских и отсекли прокурора купленного. Не дали Жанку и отморозков тогда под подписку выпустить. А потом уж процесс никто не контролировал. Похоже, дело вот-вот прокуратура развалит.
- Быть не может. Слушай, да там же улик миллион был. И Жаннино собственное и добровольное признание. Про то, как она к баньдюкам сама ездила и нанимала их. Да и взяли их потом по Жанкиной же наводке.
- Было. Все было. Только вот личные показания не в счет нынче. Уроды эти от них все уже отказались. От показаний своих. Мол, под давлением дали. Давили на них бедных следователи жестокие.
- Но ведь у одного из них на даче Володькины вещи тогда нашли?
- Нашли, но крючкотворы доказали, что изъятие вещей проходило с процессуальными нарушениями. По типу подбросили те вещи то.
- А жвачка, которой они дверной глазок залепили? На ней же слюни были.
- Потерялась где-то.
- А кейс от Володиных денег?
- Изымали с нарушениями процессуальных норм. Деньги то не нашли. Точнее в кейсе были рубли, а у баньдюков изъяли уже доллары. Так им эти доллары еще и вернут потом.
- Так ведь пистолет у одного отобрали. Еще когда задерживали.
- И при этом нарушили процессуальные нормы. Да и Жанка к этому пистолету никакого касательства не имеет. Отпустят ее.
- Что же делать то? Куда же вы то смотрели? И ты, и Олег с Юркой?
- Что мы то? Володькин брат должен был все дело под контроль брать. Только он и мог законно влиять на ход процесса. Тогда и мы бы помогли.
- Да, добро как известно всегда в глубокой заднице. А как Игорек? – спрашиваю я про Володькиного сына.
- В школу ходит. Жанкина мать и бабка вроде как-то справляются. Олег им помощь предлагал. Денежную. Отказываются. Говорят, что мы их безвинную девочку Жанну засудить хотим. Ни за что, ни про что. А Володьку мол мы сами и грохнули. Из-за денег.
- Ну, хорошо, хрен с ними. Но ведь Юрка же ездил на встречу с бандитами из той банды и разговаривал с ними. Они тогда сами рассказывали, как Жанна к ним расфуфыренная с пальцами разведенными приезжала Володьку заказывать. Как десять тысяч обещала. Аванс им вносила. Они же еще говорили, что им и за банкиров то столько не дают.
- Ну, эти терки все к делу то не пришьешь. Ты же понимаешь, что все эти контакты негласными были. О них вообще не стоит нигде ни слова говорить.
- Знаешь, обидно еще то, что эта сука Жанка выйдет, и на Володькины же деньги будет жить и в ус себе не дуть.
- Да, денег ей, наверное, хватит теперь надолго. Хотя, ты знаешь, и потратила она за эти годы тоже немало. На адвокатов, да на статьи газетные. Помнишь, сколько тогда дряни всякой в Колпинских газетенках печаталось?
- Угу. Я тогда еще хотел из Москвы ехать разбираться с ними. В смысле, с корреспондентами. Хотел приехать, да рожами лживыми и продажными их в эти газеты ткнуть.
- А чего разбираться то? Им денег дали, они и тиснули дрянь в газетенку. Работа у них такая сучья. На этом и живут.
- А по Ирине есть что новое?
- Знаешь, странная тут такая история. Помнишь, я говорил, что как-то следователи мне возможного Ирининого убийцу показывали? Мокеева?
- Да, конечно. Рассказывал. Хотя фамилию я и не помню.
- Мокеев. Точно. Ну, так пропал он без вести недавно. Как в воду канул. И вроде даже есть смутные подозрения, что грохнули его.
Тут позвонил мой мобильник. Это была Юля. Она уже заканчивала свои дела. Договариваюсь о месте, где с ней встретимся.
- Вы вечером то где будете? – Совершенно подавленным голосом спрашивает Мишка.
- Да вроде мы без планов.
- Заезжайте ко мне. Буду ждать. И дети рады будут.
Прощаемся до вечера, и я возвращаюсь в Питер.
***
Сидим с Юлей в машине на бульваре возле ДЛТ. Как раз, напротив, через узенький бульварчик.
- Ну, как встретились? – Интересуется Юлька.
Она уже похвасталась мне своими многочисленными служебными достижениями. Они действительно впечатляют. Ей удалось договориться о проведении их эксклюзивной пресс-конференции на лесопромышленном форуме. Бесплатно. Я бы никогда в такое не поверил, но Юля еще и не такое может. Она никогда не размещает платные статьи в профильных журналах. Редакции берут у нее эти статьи бесплатно! Да еще и выглядят при этом просящей стороной.
- Нормально встретились, только Мишка убитый совсем. – Понуро отвечаю я.
Кратко пересказываю Юле все невеселые судебные новости.
Она задает мне все те же вопросы, которые два часа назад я сам задавал Мишке. Подробнейшим образом ей все рассказываю. Услышав про перспективы Жанкиного суда, она мгновенно заводится от нашего общего бессилия. Приводит те же аргументы, что и я приводил Мишке. Корит всех подряд, начиная от Володиного брата, заканчивая самим Мишкой и мной. Я сам начинаю как-то даже оправдываться, как будто и впрямь в чем-то виноват, что-то не доделал и где-то не доглядел. Под конец рассказываю ей о загадочном исчезновении предполагаемого Иркиного убийцы.
- Не предполагаемого вовсе. Он и убил. Это точно. Мокеев этот самый. – Неожиданно включается в наш разговор Ирина. Она уже минут пять была во «включенном» со мной состоянии. Я это чувствовал, но так был занят обсуждением ситуации, что не обращал на привычные ощущения «включенности» никакого внимания.
- Юля, к нам присоединилась большая группа радиослушателей в лице Иринки. – Пытаюсь хоть как-то разрядить напряжение.
- Привет, Ирина. Что ты можешь нам о нем сказать?
- Да, это действительно он меня убил. И действительно недавно его самого убили. Тут все совершенно четко. Никакой тут ошибки нет.
- Надеюсь, что не Миша? – Спрашиваю я.
- Нет, конечно. Мишка наверное смог бы это сделать, если бы остался совсем один. Но в нынешней ситуации с двумя детьми на руках он не может рисковать. Свою бы жизнь он мог перечеркнуть, но судьбою детей рисковать бы не стал. А убили этого урода Мокеева свои же. Не поделили они что-то, деньги, точнее, да и «засвечивать» он стал всю банду. Следили уже за ним плотно.
- А ты как-то контактируешь с душой этого ублюдка?
- Пока нет. Сорок дней после смерти пройдут, и может быть тогда контактировать с ним можно будет через Сеть совершенно безболезненно. Если он только тогда в Сети доступен будет. Если да, то уже чистенький такой. Так что этот контакт к тому моменту станет уже совершенно бессмысленным. А если нет, то и нет.
- Ничего не поняла. Ну, в общем, так. Давай все по порядку. – Пытается форсировать события Юля.
- Что там в эти сорок дней то происходит? – Пытаюсь форсировать события я.
- Ну, не точно сорок. У кого-то тридцать восемь, у кого-то сорок два. – Отбивается от нас Иринка. – У каждого из людей немного по-разному.
- Ну а все-таки?
- За эти сорок дней душа проходит некоторую как бы специальную оценку, когда определяется, в каком виде она попадет в Сеть.
- Что это за оценка такая? Можно по подробнее, - тороплю события я.
Это что-то вроде взвешивания, не буквального конечно. Происходит психологическая очистка и освобождение от большинства житейских эмоций, страстей и людских привязанностей. Она становится светлой и совершенно спокойной. Всю скверну людскую теряет. Как бы смиряется со своим уходом из жизни. Это все происходит совершенно естественно, поскольку душа уже навсегда оторвана от данного тела. Иногда память о последней жизни вообще теряется. Почти сразу.
- А потом? Что потом, Ирина?
- Потом душа попадает к нам в Сеть. В полный контакт.
- Скажи, а Сеть - это рай или ад? И есть ли у вас какое-нибудь чистилище? Воздается ли каждому по заслугам? За грехи и содеянное в жизни?
- Сеть – это ни рай и ни ад. Можете считать это неким вечным чистилищем, в том смысле, что здесь души продолжают чиститься и уже совершенно обезличиваются. Хотя, скорее это не назначение Сети, а лишь побочный эффект.
- А полностью обезличиваются души через какой срок?
- У всех по-разному.
- Ну а как все это выглядит?
- Никак не выглядит. Просто мы все в постоянном контакте. Как звенья одной цепи. Идет постоянный обмен информации. Как для вас выглядит Интернет? Ты просто сидишь за своим компом и со всеми общаешься. Считайте, что Сеть – что-то вроде Интернета для душ. Только без программно-аппаратных средств, конечно.
- Значит, все, что мы сейчас тут говорим у вас всем известно?
- Да, конечно.
- Ну, хоть как-то ты все это можешь описать?
- Пытаюсь. Я осознаю себя чем-то очень маленьким и сферическим, вроде. Мне кажется, что все мы находимся в довольно правильной и жесткой структуре. Хотя почему я так думаю, не знаю. Учтите, что мое восприятие может резко отличаться от восприятия других душ, хотя я с ними и в постоянном контакте. Вообще, строго говоря, я ничего подобного не видела. Это мое чисто интуитивное восприятие. Откуда оно взялось я не знаю. Но все представляется мне именно так.
- То есть вы как молекулы в решетке?
- Нет. Не так. Но что-то общее есть. Мне так кажется.
- А где это место?
- Нигде. И везде. Где находится вселенная? Ты можешь сказать?
- Ладно. Здесь похоже у нас пока тупик.
- Ты ничего не сказала про воздаяние. Есть оно?
- Нет, все души у нас в одинаковом положении. В своей земной жизни они просто выполняли свою работу. И все находились в разных условиях и вели себя сообразно этим условиям.
- Но ведь кто-то делал добро, а кто-то зло.
- Тут нет таких понятий. Никто никого не судит. Не потому, что не может судить, а просто это все лишено всякого смысла. Каждая душа попала на земле в свои обстоятельства и действовала сообразно им. За что же тут судить? Это все равно, как если ты попал в болото и вернулся домой грязным. Стоит ли тебя за это ругать?
- Стоит. Нечего было переться на болото.
- Ну ты опять все слишком буквально воспринимаешь. Это же всего только аналогия.
- Это все так странно… Абсолютно противоречит принятым религиозным нормам и нормам морали.
- Это тебе по земным меркам странно. Попадешь сюда, и все будет расцениваться немного по-другому. Не так категорично. Ди и не будешь ты тут такими вопросами задаваться.
- Ну допустим. А ты там кого-нибудь из знакомых или родных видишь?
- Еще раз напомню, у нас никто никого не видит в вашем понимании. Но в контакте я нахожусь со всеми, в том числе, например, с папой.
- Ну и как ты с ним общаешься? Он что-нибудь спрашивает?
- Ничего не спрашивает. Так, общий обмен информацией. Достаточно редкий. Я же уже говорила, что все души в Сети почти обезличены. В принципе помнят свою последнюю жизнь, иногда не одну, даже отзываются по необходимости на старые имена, но ничего из прошлого их не волнует. Совершенно. Как будто это воспоминания о каком-то старом и полузабытом фильме. Или о какой-то когда-то и где-то сыгранной роли.
- Ничего себе чистилище. А Володю ты там видела?
- Опять двадцать пять. Ну не вижу я тут ничего. Общаться с ним общалась. Приблизительно с тем же результатом, что и с отцом. Как тебе это все объяснить? Нет здесь эмоций. Все очень ровно друг к другу дышат. Понимаешь?
- Ну, хорошо. Они там все выхолащиваются. Вычищаются в смысле. Но ты то что не вычистилась? Ведь мне кажется, ты почти не изменилась. Противоречие тут какое-то.
- В том то все и дело. Я прошла первичный период. Те самые сорок дней и скажу, что действительно освободилась от многого житейского. Как мне кажется. Не стало во мне острых человеческих переживаний, таких как обида, жажда мести, гневливость. Но и переживания и сострадания меня практически не тревожили, потому что я понимала уже, что все идет своим чередом и почти, наверное, определено. Правда, потом, в нашем, как мы с вами договорились называть его, чистилище, я должна была постепенно, как и все остальные, окончательно отрешиться от всего земного и унифицироваться что ли. Вот этого то как раз и не произошло. Я осталась такой, как есть, почти не потеряв свою человеческую индивидуальность. И я знаю, что здесь это довольно уникальный случай. Почему так произошло?
- И тебе это чем-то грозит?
- Да нет, конечно.
- А ты не подрываешь устоев Сети?
- Каким это образом?
- Ну, будучи исключением?
- Ничего я не подрываю. Мало ли какие бывают случаи. Очень часто душа теряет свою индивидуальность еще при живом и здравствующем теле. Такой человек доживает свой век в сумасшедшем доме.
- Какая тема! Наконец то мы получили хоть какие-то ответы на свои вопросы. Но это пока все капля в море, а нам пора ехать к Мишке.
- Ирин, а ты с Мишкой и близкими часто контактируешь? – Спрашиваю я.
- Не то, чтобы очень. Да и не всегда это так легко удается, как в твоем случае. С Мишкой все реже. С Аленкой и Лешкой наоборот стало получаться лучше. Правда, я сама тоже не слишком часто стремлюсь контактировать с ними.
- Почему?
- Я же объясняла, что многое потеряла за первые сорок дней. Конечно мои дети мне не чужие, но вот сказать, что я за них сильно переживаю, я не могу. Я знаю, что все идет своим чередом. Что когда-нибудь и они будут в Сети. Но тогда мы будем уже почти чужие друг для друга. Чего же тут переживать? Ведь ничего изменить нельзя.
- Как же так?
- Ну, чего тут непонятного? Жизнь – лишь небольшой промежуточный этап. Разовая роль. Потом будут другие роли. Еще и еще. Зная это, чего мне переживать? И за кого мне переживать? За чью-то неудачную роль? Так ведь будет еще много других ролей. Да и что значит, удачная или неудачная роль?
- Чем дальше в лес, тем больше дров. То есть переселение душ существует?
- Конечно! Правда, оно не такое, как его представляют себе индусы. Просто каждая душа ждет какого-то момента и вновь рождается на земле в новом образе. Точнее, подключается к новорожденному, а от Сети на время жизни на земле отключается. Получает, так сказать, новую роль, а старую автоматически забывает. Полностью. Потом опять попадает в чистилище. В смысле в Сеть. И долго-долго ждет своего часа.
- Сколько ждет то?
- У всех по-разному. Каждый раз по-разному.
- А ты не боишься нам все это рассказывать? Тебе ничего за это не будет?
- Вы - человеки. По-человечьи и судите. Разве вы можете чем-то навредить Сети?
- Ну, например, расскажем про Сеть другим людям.
- И что это даст? Во-первых, вам никто не поверит. Ни один нормальный человек. Ведь в вашем распоряжении только мои слова. Более того, большая часть терминов в моих рассказах подсказана вами самими. Я же в разговоре с вами оперирую ими лишь для удобства вашего же восприятия. Да и, мало ли кто может выдумать и наболтать разных глупостей. Во-вторых, даже если бы у вас были веские доказательства, например, магнитофонная или видео записи моего рассказа, уж не знаю, каким образом полученная. Или фотосвидетельства, какие-нибудь и еще я не знаю какие другие документальные доказательства, все равно, все скажут, что это монтаж и глупая выдумка. В-третьих, то, что я вам рассказала, не очень соответствует действительности. Я рассказала все так, как сама представляю, и в такой приближенной форме, в какой вы хоть как-то могли бы меня понять. Так что картина невообразимо далека от реалий. Еще следует учесть, что я по здешним меркам не совсем нормальная душа. Понимаешь, что это означает? Не совсем нормальная?
Пока мы мило так общались, наша машинка, которую Миша грубо обозвал сегодня «рыдваном», уже въезжала в славный город Пушкин. Мишка после гибели жены перевез всю семью из Питера сюда, в этот милый пригород, поскольку счел невозможным вариант проживания всей семьи на старой квартире. Да и до завода отсюда было недалеко.
Здесь в ряд вдоль улицы стояли маленькие с иголочки двухэтажные особнячки заводской элиты. В одной из таких вот построек и жил Мишка с семьей. Правильнее сказать, дом делили четыре семьи. Что-то вроде таунхауса. Дверь открыла нам Иринина мама, Анна Алексеевна. Она часто теперь приезжала в Питер, чтобы помочь Мишке присматривать за детьми. Особенно за Аленкой. Да что там «часто приезжала», жила она здесь почти безвыездно. И вроде бы они с Мишкой ладили. Об этом Мишка упоминал сегодня, когда мы сидели с ним в ресторане.
Пока мы с женой входили в прихожую, туда же подтянулась и вся Мишкина семья. Вышел сам Мишка, немного уже поддатый и довольный, что мы до него доехали. Прислонился к косяку застенчивый и спортивный тинэйджер Лешка, и влетела почти на метле совершенно не застенчивая Аленка. Видимо гости были для этого дома явлением по нынешним тяжелым временам не частым, и представляли они для хозяев некоторое приятное разнообразие.
По крайней мере, дети были явно в неплохом расположении духа. Ленка сделала два витка вокруг нас, подпрыгнула и повисла на турнике, маленькие ножки свои быстрыми движениями забросила за перекладину и повисла вниз головой, как обезьянка. И весело смотрела на нас своими лукавыми, весело поблескивающими глазками.
Лешка тоже не уходил. Был он строен и крепок. И по слухам подавал серьезные футбольные надежды тренерам питерского футбольного клуба, в котором тренировался до шести раз в неделю. Вроде и учился в школе неплохо. Правильный такой паренек. Основательный.
Естественно, нас почти сразу посадили всех за стол. Анна Алексеевна побежала хлопотать на кухню, мы с Юлей сели по одну сторону стола, Мишка с Лешей по другую.
И сама гостиная комната и стол были очень большими. Все это немного напоминало бы светский прием, если бы Аленка в нарушении всех правил этикета не «нарезала» бы круг за кругом вокруг стола, каждый раз меняя скорость, траекторию и дикие боевые звуки и напевы.
Ясно, что висеть вниз головой в прихожей без свидетелей ей стало совершенно неинтересно, вот она и изменила маршрут своего следования и превратилась сейчас то ли в реактивный штурмовик Су-24, то ли опять в крылатую ракету. Если все же это был штурмовик, то в данный момент он был направлен экипажем точно в зону совместного принятия пищи.
Существовала реальная опасность того, что штурмовик этот в любой момент может врезаться в тяжелый продовольственный эшелон в лице Анны Алексеевны, снующей из комнаты в кухню и обратно с большими порциями угощений. Дабы избежать этой транспортной катастрофы, центр управления полетами в лице Миши пытался дать строгий приказ командиру штурмовика успокоиться и сесть за стол, или тут же катапультироваться в детскую комнату. Экипаж штурмовика на позывные не отзывался и приказы командования откровенно игнорировал, все наращивая скорости и делая траектории пролетов все более непредсказуемыми и рискованными. В какой-то момент командир эскадрильи вытянул руку и ухватил «штурмовик» за «крыло». Аленка была усажена за стол, и отец попытался сделать ей внушение.
На мой взгляд, кстати, достаточно не строгое. Мы свою дочь чихвостим куда как строже. Тем не менее, Аленка сразу как-то надулась, и села, демонстративно отвернувшись от отца и прочей публики в другую сторону.
Анна Алексеевна принесла еды, в количестве, вполне достаточном для того, чтобы поддержать угасающие физические силы целого отделения российских солдат, пробегавших весь день на бестолковых полковых маневрах.
Качество еды от количества никак не отставало. И мы с Юлькой не без удовольствия приступили к принятию пищи.
Хозяева сами почти ничего не ели. Только Мишка постоянно наливал себе и мне по полной рюмочке водки. И делал это, на мой взгляд, слишком уж часто.
Пошел общий разговор на нейтральные темы. Мы рассказывали про успехи дочери. Особенно на поприще химии. Нет, химию как предмет, она не любит, и вообще пока не знает, что это такое. Данный предмет она будет изучать в школе только через несколько лет. Я имею ввиду то, как она химичит, стараясь «откосить» от уроков и потом сокрыть от нас свои заслуженные отметки. Те самые, которые получает за уроки, от которых ей все же удается откосить. Тут успехи у нее велики.
Однажды, я, зная, что у нее появились определенные проблемы с математикой, ежедневно стал проверять ее домашние задания. Две недели все это выливалось в тяжелые вечерние бои с многократными переписываниями и исправлениями ошибок. Потом вдруг как-то очень резко все изменилось. В одночасье. В домашних работах почти перестали встречаться ошибки.
Правда, недели через две Анька неожиданно для меня получила двойку за контрольную. Я пошел к учительнице и попросил ее объяснить, как ребенок, который ежедневно делает домашнюю работу, может получить двойку за контрольную. Лариса Витальевна, учительница по математике, мне любезно объяснила, что мой ушлый ребенок, вместо домашних примеров, ежедневно переписывает номера из классной работы. Под видом домашней работы. Естественно, что ошибок там случается немного.
С тех пор я проверяю у Аньки уроки, держа в одной руке дневник, а во второй учебник. Но, ни тут то было. Совершенно таинственным образом из задачника по математике стали вдруг пропадать нужные страницы. А иногда они почему-то намертво склеивались между собой. И именно в том самом месте, где были напечатаны нужные нам номера задач. Ну, уж тут то я был начеку. Допрос с пристрастием сразу сузил круг возможных диверсантов до одного лица. И это лицо было наказано на целый месяц отлучением от телевизора и Макдоналдса.
Садизм, быть может, скажет кто-то. Да, это тяжелое наказание. А допускать, чтобы я шел к учительнице выяснять отношения, а потом стоял там как оплеванный? Это не садизм?
Я уже не беру в расчет такие мелочи, как переписывание ответов из конца учебника. Ну, это когда дочь не решает пример, а переписывает сначала условие, а потом ответ. Тут я просто взял на себя грех и вырезал из учебника страницы с ответами.
Миша порадовал наш слух рассказами о приблизительно аналогичных подвигах своих отпрысков. Чем порадовал? Только лишь тем, что мы в очередной раз убедились, что не одиноки в этой тяжелой борьбе за воспитание подрастающего поколения. И конечно тем, что наша садистка – такая же, как все. А не хуже других, как иногда думаем мы. В минуты особых душевных потрясений, вызванных очередными химическими подвигами нашей дочери.
В такой вот мирной беседе прошел весь вечер. Никаких особо важных тем мы за столом больше не затрагивали. Миша оставил нас ночевать у себя, благо места в квартире хватало. А рано утром мы выехали в Москву.
***
Дни шли за днями. Я был завален работой. Да и у Юли рабочих проблем было едва ли не больше моего. А тут она еще простудилась и заболела.
У меня начинался новый проект, и вкалывать приходилось раза в два больше обычного. Но я люблю эту стадию – самое начало проекта, когда многое еще не ясно, есть некоторая неуверенность, но при этом именно в этот момент закладывается фундамент итогового успеха. Потом все постепенно становится на свои рельсы, каждый член коллектива знает, за что он отвечает, все приемы и последовательности действий и взаимодействий уже отлаживаются и проблем возникает едва ли не на два порядка меньше, чем на старте.
Ну а пока я как раз был погружен в такую стартовую суету по самые уши и старался ни на что постороннее не отвлекаться.
Конечно вечерами в короткие свободные минуты, которые мы старались выкроить ежедневно, нам с женой удавалось перекинуться какими-то рассуждениями о необычной ситуации, в которую мы попали. Мы пытались проанализировать все те крохи информации, которые получили от Ирины. Пытались сделать и какие-то новые умозаключения по чистилищу. По его устройству. Естественно, нам мало что удавалось, но и не говорить об этом мы тоже не могли.
Прошло недели две после нашей последней совместной поездки в Питер.
Днем мне позвонила на работу дочь, которая сообщила, что только что, нам домой звонила Анна Алексеевна из Петербурга. Что-то там у них случилось с Мишкой. Что конкретно, Анна Алексеевна ей объяснять не стала. И правильно сделала.
Я сразу же попытался дозвониться к Мишке на домашний телефон. Телефон был беспробудно занят. Мишкин мобильник был и вовсе отключен. На работу ему я звонить не стал, решив сначала выяснить, что же все-таки у них произошло. В голове мелькали самые разные мысли и предположения. В голову лезли всякие страшилки.
Наконец, после получаса безрезультатных попыток, я попал на сигнал незанятого номера. На этот раз шли долгие гудки, и никто не подходил. Потом трубку сняла Анна Алексеевна. И я попытался выспросить у нее, что же произошло. Она явно находилась в состоянии сильнейшей паники, говорила сбивчиво и бессвязно. Мне долго ничего не удавалось толком выяснить, поскольку Анна Алексеевна все больше плакала и причитала. Минут через десять таких телефонных мучений мне все же удалось понять, что Мишу подозревают в убийстве человека, расправившегося с Ириной, и что сейчас, по словам Анны Алексеевны он «арестован».
Дальше шла долгая и сбивчивая тирада о том, что ей теперь делать с двумя сиротами на руках и что-то про проклятый город со свинцовым небом.
Я попытался как можно мягче успокоить ее. Объяснял ей, что Мишу не арестовали, а, наверное, задержали, или даже просто пригласили на допрос и, скорее всего, сегодня же и отпустят домой. По всему чувствовалось, что верит она мне слабо, но все равно мне показалось, что она немного успокоилась. По крайней мере, бессвязная череда причитаний и всхлипываний почти совсем прекратилась.
Я на всякий случай спросил, знает ли она, где сейчас Миша. Она ответила, что он как раз сейчас на допросе у того самого следователя, который вел дело Ирины. Так ей сказал Миша по телефону. Ему, оказывается, разрешили позвонить.
Это был хороший знак, поскольку оставалось возможным позвонить и адвокату и другим полезным людям. Значит, все не так уж и плохо.
Я на всякий случай взял у Анны Алексеевны телефон и данные следователя и стал уже прощаться с ней, когда услышал на том конце провода какие-то возгласы и весьма динамичный разговор. У меня мелькнуло предположение, что это вернулся от следователей Мишка и теперь о чем-то беседует в прихожей с Анной Алексеевной. Так и оказалось. Мишка взял трубку.
- Привет, что, всех уже Анна Алексеевна переполошила? – Сказал он не без некоторого едва заметного раздражения в голосе.
- Привет, Миша. Пойми ее правильно. В какой она ситуации остается, если с тобой произойдут какие-то проблемы. Она же не за себя беспокоится, а за детей. Что там у тебя?
- Да цирк. Помнишь, я тебе рассказывал, что мне следователи негласно показывали оперативную съемку. Отморозка одного. Мокеев его фамилия.
- Помню, конечно.
- Так вот, некоторое время назад пошел тут слух, что его убили. А недавно нашли где-то в подвале его труп. Естественно с пулей в голове. Как ты предполагаешь, на кого первого умные следователи начали показывать пальцем? Правильно, на Мишу. А почему? А потому, что по их гениальному разумению у меня есть мотив. По их логике, я непременно должен был это сделать. Наверное, даже просто был обязан так поступить. Других мнений у них нет.
- Но ведь одного мотива то недостаточно, чтобы посадить?
- Посадить трудно, но, сам знаешь, в нашем царстве-государстве и не такое возможно. Главное, я убедился в том, что они искренне уверены в моей причастности. Считают, что я это все спланировал и организовал. Они даже немного одобряют и негласно вполне мне сочувствуют, считая как-бы немножко правым в этом деле. Разрешили мне даже звонить сколько хочу и кому хочу. Я сразу и позвонил кому надо. Олегу, там и другим людям. Минут через двадцать пошла реакция. Звонки пошли следователям. Ну да они люди подневольные. Долг свой выполняют. Четыре часа со мной беседовали, но потом отпустили. Не стали задерживать. Пока. Но подписку о невыезде все же взяли.
- Ну, это все же лучше, чем задержание то.
- Самое обидное, они уже абсолютно нацелены на то, что именно я это сделал. Как уперлись. И теперь будут землю рыть, чтобы доказать это. Ведь других то версий у них нет. А тут как раз все под рукой. Вот он я, живехонький, да еще и с мотивом. Берите меня. Сажайте меня.
- Может, оно обойдется?
- Да уж, обойдется. Теперь затерроризируют меня по полной программе. Задергают. Тут ведь еще проблема и в том, что они прекрасно знают, что деньги у меня кое-какие есть. А они все, ну, взять например, прокурорских, деньги очень даже любят. И на любой стадии следствия тоже будут меня выдергивать и пытаться доить. Противно все это. Но и не денешься никуда.
- А у них есть еще хоть что-то против тебя? Ну, кроме мотива?
- Пока нет. И, в общем-то, и быть не может. Но, они то будут искать и генерить разную чепуху. И что-нибудь обязательно нароют. Что-нибудь обязательно народят.
- Да, плохо дело. Ладно, детям привет. Держи меня в курсе.
Вечером дома обсудили с Юлькой ситуацию.
Ситуация показалась нам не такой уж трагичной, в том смысле, что действительно, ничего против Миши у следствия не имеется, и вряд ли что появится потом. А мало ли людей, которые были в смерти этого Мокеева-Монкеева заинтересованы. Тем более, мы то знаем точно, что не Мишка его убил. Это для нас очень важно, что мы в его непричастности абсолютно не сомневаемся.
Ну, а дней через пять я опять созвонился с Мишкой.
Выяснилось, что события развивались там с небывалой для нашего следствия быстротой.
Нашли следователи какого-то полубомжа алкоголика, который вроде бы видел часто машину Мишки на Торговой улице. А именно недалеко от Торговой, всего в пяти минутах ходьбы, в каком-то подвале и был найден труп пресловутого Мокеева.
В любой стране такой фактик и за косвенный бы не сошел. Особенно, учитывая то, что Мишка действительно бывал на Торговой улице минимум раз в неделю. Ездил он туда к Юрику, своему другу и деловому партнеру. Ездил по делам. Деловые беседы плавно перетекали у них в пьянки, и иногда Мишка оставался там ночевать. Естественно, Юрик был готов все это следователям подтвердить. Хоть перед следствием, хоть перед судом. Но, подобное дурацкое совпадение совершенно ослепило уже мчащихся по горячему следу следаков. Они и так были направлены на единственный имеющийся в их распоряжении след. А уж после данного факта и вовсе отбросили уже всякие сомнения. При условии, что они вообще не сами подготовили этого бомжа-свидетеля.
По крайней мере, зашуганный их активностью свидетель-бомж все больше и больше склонялся к тому, что видел Мишку в день убийства на Торговой улице.
Что это был за день убийства и как его смогли установить с такой точностью – это тоже все было малопонятно.
Ну а потом, этот подозрительный свидетель и вовсе стал твердо указывать, что да, де с Мишкой в тот день был мужчина, которого он опознал по фотографии как Мокеева.
Ничего глупее и представить себе было нельзя. Судите сами - Мишка входит в контакт с Мокеевым, убийцей своей жены, и привозит его зачем-то на Торговую, где потом убивает в подвале выстрелом в голову из пистолета. Пистолет не найден. Глупо? Ужасно глупо. Но не для бегущих по придуманному следу Мишкиных следователей. Которым уже давно все стало ясно. То ли они искренне заблуждались, то ли хотели выставить Мишку на огромные деньги, пообещав потом закрыть дело.
Ничего пока было не ясно. Они же совсем задавили Мишку бесконечными вызовами и допросами и, похоже, дело уже шло к оформлению задержания, которое уже давно бы состоялось, если бы не Мишкины друзья, которые из последних сил сдерживали поводки на рвущихся следователях.
Мишка прекрасно осознавал, как трудно вырваться потом из цепких следовательских лап, если они уже захватили добычу. Но сделать больше ничего не мог. Положение становилось все более непонятным и угрожающим.
Этим же вечером мы с Юлей сидели на кухне и пили кофе.
Я рассказал ей о том, что твориться у Мишки в Питере. Стали думать и гадать, что тут можно сделать. Чем можно ему помочь.
Мы вспомнили, что однажды Ирина говорила нам о том, что точно знает, кто убил Мокеева. Конечно, было бы неплохо узнать от Ирины подробности и каким-то образом передать их следователям. Но тут вставало перед нами сразу несколько серьезных проблем. Первая – как связаться с Ириной и выпытать у нее подробности убийства. Допустим, мы все же свяжемся, и она нам что-то такое расскажет. Как передать потом все эти данные следователю и не засветиться самим? Ведь ссылаться на Ирину совершенно не допустимо. Тут надо передать сведения как-то совершенно обезличенно, не обозначая нашего участия. При строжайшем инкогнито. Если засветимся, потом от следователей не отобьемся. Ведь объяснить то толком ничего не сможем. Что можно ответить на простейший вопрос о том, от кого мы получили все сведения? Тупик.
- Хорошо. Допустим, я могу позвонить следователю из любого телефона-автомата по междугородной карточке. Это вряд ли опасно.
- А вычислить тебя не смогут? Тут нужна полная гарантия. Вдруг они голоса записывают у себя? Или еще какие-нибудь нюансы.
- Ну и что? Как они определят, что это я звоню? Как они меня идентифицируют?
- А вдруг они и Мишкин телефон прослушивают? Сравнят два голоса и готово.
- Это совершенно не реально. Не тот масштаб событий. Ресурсов у них таких нет по этому делу. Да и вероятность такого события совершенно минимальна.
- Ну, знаешь, всякое надо иметь ввиду. Для кого-то минимальная, а нам с тобой, учитывая нашу везучесть, может и в самый раз будет.
Почему-то Юля считала нас не очень везучими людьми. Может быть, все дело в том, что мы никогда не выигрываем в лотерею и нам не оставляют наследства. Я постоянно объясняю ей, что для выигрыша в лотерею необходимо всего одно условие – покупка лотерейного билета. Мы же никогда не покупаем их. В том, что нам не отписывают наследство, по крайней мере тоже была хорошая сторона – многие наши родственники живут и здравствуют.
- Да, надо будет звонить из каких-нибудь отдаленных от милиции автоматов.
- Ладно, с этим пока понятно. А как с Ириной то нам связаться?
- Не знаю пока.
Дальше беседа шла в том же ключе. Мы все проговаривали и уточняли все нюансы такого непростого дела.