Земля лениво поворачивалась к солнцу. Мороз крепчал с каждой минутой. Румянились крыши домов, голубел снег, рыжие дымы поднимались к небу. На копнах сена лежали, свернувшись клубками, заиндевелые собаки. От коров шёл пар.
Эхо от проходящего состава долго отдавалось в лесу. Казалось, что ещё один состав, призрачный, идёт, глухо погромыхивая, по дальним распадкам, едва касаясь хвойных макушек…
Сегодня она запоздала с дойкой. До восхода солнца мороз не был таким жгучим. Капли молока застывали белыми кляксами на стенках подойника. Пальцы ломило от стужи, мизинцы уже не чувствовались, приходилось спешить. Корове не нравилось, что хозяйка тропится, она отодвигалась, и Галина, загребая снег, подволакивала скамейку, снова одеревеневшими пальцами вцеплялась в вымя.
Можно было бы, думалось ей, загнать старуху-Зорьку в стайку, но в том дощатом сарае, где спят в куче старого сена несчастные коровы, не теплее, чем на улице. Тут, какое-никакое, - солнышко.
Сколько раз пыталась Галина подвигнуть мужа на строительство стайки из брёвен, но тщетно.
- Не замёрзнут! – заявлял Андрюша, - Эвон сколько сена, они там – как в раю.
- Самого бы тебя в этот рай! Потому мы зимой молока и не видим. Живут коровы в условиях дикой природы! – Галина сердилась, но муж был непробиваем.
…Щенята, пушистые, как варежки, сидели в снегу и внимательно смотрели на хозяйку. Наконец с пыткой, под названием «утренняя дойка» было покончено. Галина плеснула молока в чашку, щенята бросились лакать, захлёбываясь.
Дома она долго гремела умывальником. Подмороженные пальцы не хотели отходить, наконец, начали ныть, но радовались холодной воде. Если бы она опустила руки в бачок с теплой водой, что стоит на печке, было бы больно до слёз. А так – терпимо… Галина растёрла пальцы полотенцем и отправилась совершать следующий подвиг – давать сено.
Сено слежалось, и вилы, по всей рукоятке усыпанные кристаллами льда, скрипели, выдирая из копны клок сена. Мороз и сквозь варежки покусывал руки.
Зорька подскочила, успела сунуться в кормушку, и навильник приземлился ей на голову. Она крутанула рогатой башкой, сено полетело во все стороны. Галина сбросила ей ещё навильник, а следующий поволокла в загородку, где глухо мычал бык. Щенята ходили по пятам…
Дома стояла тишина. Дети – в саду, и Галина, хлебнув чаю, целиком ушла в любимую работу. В её ловких руках лязгали ножницы, мелькала иголка, утюг с мягким шелестом разглаживал полотняные волны… Почему-то в последнее время пальцы стали плохо слушаться, видимо, крепко промерзают на улице, долго не могут отойти.
Строчила машинка, на кровати и диване были разложены выкройки, куски материи, пол – усыпан лоскутками. Галина была в своей стихии. Шила ли она на заказ, перешивала ли старые вещи, работа захватывала целиком. Приходила в себя, когда нужно было срочно готовить обед.
Но сегодня Андрей уехал получать какое-то оборудование, и Галина трудилась, не отвлекаясь. В обеденный час, наскоро перекусив разогретой картошкой, она отправилась поить коров.
Помнится, в детстве с братом Мишкой они гоняли коров на речку. Дымилась наледь. Кусты тальника стояли заиндевелые, поле рядом – исчерчено коровьими тропами. Вдоль берега лежали сугробы сахаристого снега со стеклянной коркой… Страшно было: вдруг корова ступит на лёд, копыта поедут… Дома поить проще.
Галина несла уже четвёртое ведро. Зорька пила медленно, не то, что бычок, фыркала и встряхивала головой. Наверное, ей не нравился запах тины и железа: вода в бочке простояла всю ночь.
Коровы давно убрели к кормушкам, а Галина не торопилась в дом. Какая всё-таки радость: быть хозяйкой в своём доме. Самой задавать ритм жизни. Какое чудо – бодрящий холод, ослепительное солнце! Даже вот эта необходимость управляться с немудрёным хозяйством, выныривать из тепла на холод, возвращаться в дом…
После обеда ожидало много дел. Пришла заказчица, на примерку. Потом вторая, за готовой юбкой. Щенки заливались наперебой – кто-то ещё стучал в ворота…
Едва поток посетителей схлынул, Галина оделась потеплее. Нужно было вычистить стайку и скотный двор, принести домой дров. Поленья были крупные, неуклюжие, она расколола их на полешки помельче.
Переводя дыхание, выпрямилась. Солнце, оранжево-красное, клонилось к западу. Небо вокруг было белёсое, а на востоке – тёмно-синее, и на этом фоне хорошо виден деревянный крест, который горел золотом.
Галина давно заметила, что, стоит поднять глаза, взгляд порхает по дальним перелескам, по насыпи с ленточкой рельс, по горбатой сопке, и, неизменно, замирает на кресте. Выше – только небо, бездонное, всегда разное, в котором – тоска по несбыточному.
Казалось бы – почему тоска? Жизнь налажена, можно сказать – состоялась. Рядом дети, муж, есть здоровье и любимая работа, свой дом, наконец! Почему томится душа?..
Времени – пол-пятого… Галина поспешила в детский сад. Сначала зашла за Димкой, он одевался сам. Четырёхлетняя Светланка сразу попросилась на руки, закуксилась, спрятала лицо на груди у матери…
Галина везла дочь, укутанную по самые глаза, в санях, сын приплясывал рядом. Они шагали по белой от плотного снега трассе, и стремительный декабрьский вечер красил всё вокруг в тёмно-синий цвет…