он был первым... - но совсем не о том...

Алла Зиливинская
... о чём можно было-бы подумать ...
                Памяти   Людвига Брозера – первого  убитого
                германскими фашистами в Умани  в 1941 г.

           … Наверное все, что однажды появляется в свет имеет свое предназначение, не всегда сразу заметное и понятное окружающим. Но рано или поздно, время высвечивает смысл появления каждого, даже спустя много лет после окончания его земного пути... 

Маленькая девочка лежала, потерявшись в огромной кровати, утопая в подушках, совершенно сломленная тем физическим насилием, что было совершено над ней накануне, когда ей удалили такие популярные в детстве гланды...До этого были уговоры не бояться, и заверения в абсолютно безболезненной процедуре помазания «вкусным лекарствочком».Но когда девочку обступили люди в белых масках и сильные руки зажали ее в железных об'ятиях, она почуяла неладное и что-то зловещее. Изо всех сил она, как маленькая птичка, вырвалась из крепких пут и побежала по коридору, упала и, отбиваясь руками и ногами, звала маму, папу, крича так громко, как никогда более в жизни. Но... неизбежная целесообразность победила детское сопротивление. И вот, после всего ужаса насилия и обмана, девочка лежала сломленная, притихшая и слезы обиды молча заедала вкуснейшим мороженным, какое могло быть только в довоенном детстве и более никогда в жизни, и, которое ей давали в неограниченном колличестве, как компенсацию за страдания  и, как охлаждение её кровоточащего израненного горлышка. Как считалось в те годы ...

 Дело было в Киеве, куда девочку на поезде впервые привезли родители - врачи из небольшого городка Умань, на операцию к известному профессору, который на консультации показался таким добрым большим дядей, внушающим доверие и симпатию и вот... это было так больно и жестоко!
Было прекрасное солнечное воскрестное утро 22 июня, операция забывалась, впереди был день в квартире маминой сестры - т. Мани в большом многоэтажном доме с балконом, с цветущими олеандрами.
И вдруг все взрослые прильнули к включенному радио, лица их посерьезнели, и в жизнь вошло тревожное слово –-
-- В О Й Н А ...
В детстве интересно все, что-бы ни случилось – новые слова, события – это познание жизни, вхождение в нее... И вот новое слово – ВОЙНА, что это?... В Киеве погостить не удалось, т.к. это новое понятие заставило родителей озабоченно возвращаться домой в Умань. Не доезжая до Умани, добрый веселый папа, ставший вдруг серьезным и напряженно ласковым, вышел на узловой станции Христиновка, где находился сборный мобилизационный пункт, и все заботы легли на маму.

 А война стремительно приближалась, бомбы падали все ближе, и началось повальное бегство, особенно еврeйских семей, т.к. планы Гитлера относительно евреев уже витали в воздухе... С поездами было очень недоступно, т.к. их  катастрофически не хватало для населения. Поэтому, каждый устраивался, как мог, нанимая любые частные средства передвижения, в зависимости от финансовых возможностей - кто на бричке, кто на тачке, а кто и пешком, взяв самое необходимое. Обязательная руководящая мама целыми днями пропадала на работе, скрупулезно выполняя обязанности заведующей детским лечебным учреждением в условиях военного времени, в то время, как ее непосредственных начальников уже и след простыл вместе с их семьями и скарбом. Но мама наивно верила, что и о ней с ребенком кто-то  вспомнит и позаботится... А вражеские войска стремительно наступали и все слышней становилась артиллерийская канонада.

 А маленькой девочке было все интересно --  и то, как посреди двора вырыли окоп, и как учили прятаться в нем от пуль налетевшего самолета, и то, как день и ночь мимо двора шли отступающие войска и военная техника – по направлению улицы – с запада на восток...
В один из таких летних теплых дней, когдa  девочка, сидя на крыше низенького сараюшки, наблюдала уже  ставшую привычной картину отступления, во двор вошли двое военных, по-сельски одетая женщина и мальчик.
--  Кто бы это мог быть? –подумала девочка, поспешно спрыгивая с крыши сарая прямо в об'ятия папы, оказавшимся одним из пришедших во двор. Другой военный был политрук воинской части, Зотов, с которым папа подружился. Отступая через родное село,политрук забрал с собой жену и сына, в надежде отправить их подальше в тыл, т.к. они подлежали уничтожению фашистами, как семья красного командира. Девочка радовалась новому событию и не понимала, почему папа со слезами на глазах спашивал маму –
--  Почему вы не уехали ?! – Почему вы еще здесь?? – Поспешно что-то говорил маме, нужно было двигаться дальше, чтоб не отстать от части...Крепкое поспешное об'ятие – и папа и Зотов побежали догонятьсвоих,оставивЕленуПетровну и мальчика Витю у нас,
наказав держаться и помогать друг другу, как сестра сестре...И мы остались перед неведомым. В какой-то день и час в городе наступила непонятная тишина – войска ушли, все, кто могли, уехали. Было странное затишье, как перед грозой. К нам в дом  пришла папина мама - бабушка Раиса Мироновна со своим младшим сыном, взрослым умственноотсталым юношей – Людвигом, которого ласково все называли Люсиком.

Когда в семье случается  рождение неполноценного ребенка, это требует подвижничества близких и милосердия окружающих, но это, в основном, крест матери. И бабушка, рано овдовев, достойно несла этот крест,встречая у окружающих уважение и сочувствие, и помощь близких, в таком непростом отношении к ,казалось бы бесполезному существу, явившемуся в этот мир по прихоти жестокой ошибки природы, без будущего, но живого и родного, так нуждающегося в материнской любви и ласке, ожидающему доброты и терпимости  от окружающих...

  Люсика, большого ребенка, навсегда оставшегося в мире пятилетнего возраста, в городе все знали, не обижали и по мере возможности помогали и оберегали его во время его ежедневных прогулок по городу. Он играл с детьми в их детские игры, был достаточно самостоятелен, хорошо ориентировался в пространстве,и, если нуждался в помощи, всегда находил ее у окружающих.
Так и жил он в своем мире,своими заботами и фантазиями...

   И вот в городе наступила непонятная тишина и мы все были в доме, среди упакованных на всякий случай вещей, которые укоризненно и нелепо сгрудились ненужностью  в  углу. Три женщины и три ребенка встречали ночь полную неизвестности и тревоги.
Город погрузился во тьму теплой безлунной украинской ночи, усугубляемой затемненными окнами и глухой тревожной тишиной.
 
  Детей уложили спать, а женщины вели тихие невеселые разговоры, когда в тревожной тишине вдруг раздался стук в дверь.
--  Оля, не открывай, это бандиты! – настоятельно посоветовала маме
бабушка, чья память хранила ужасы еврейских погромов во времена безвластия... В дверь тем временем опять постучали более настойчиво. Рассудительная мама решила, что коль это мародеры, то молчание их не остановит, а, наоборот развяжет руки.
--  Кто там? – спросила она, подойдя к двери.
--  Хозяюшка, откройте, я – капитан первого ранга Сазонов, догоняю
свою часть, заблудился. Откройте, это свои! -
Мама открыла, вошли двое – командир и ординарец, усталые и запыленные, и поведали о своих злокючениях в темном незнакомом городе. Попав на нашу улицу --  Малую Фонтанную, шли в темноте и, вдруг, впереди возник силуэт . Крикнули --
--  Стой, руки вверх ! - никакой реакции. Опять –
--  Стой, стрелять будем ! – в ответ пофыркивание и тихое ржание.
Обойдя чью-то забытую лошадь, поняли, что окончательно заблудились, и постучали в ближайший дом, наш дом. Никто ещё не знал, что в дверь постучал Спаситель...
Решили дождаться рассвета и немного передохнуть. Пока женщины хлопотали вокруг пришедших, умывали, кормили и укладывали спать, выяснялось и наше положение, оставшихся перед надвигающейся вражеской оккупацией. Капитан Сазонов, погружаясь в короткий тревожный сон, видел в приютившем его чужом и случайном доме людей, обреченных на гибель вместе с детьми...
Чуть только рассвело, военные поднялись. Поблагодарив за приют, капитан тихо сказал маме: –
 -- Я ничего не обещаю наверное, но попытаюсь вам помочь. Поэтому, будьте готовы и соберите вещи. Ждите до полудня...

  И с этими словами военные растворились в предрассветном тумане ...
Без особых надежд мама вяло отбирала кое-какие упакованные вещи, занимаясь попутно обычными утренними делами. Пришел сосед предложить себя нам впомощь, наблюдая за тем, что делала  мама, он решительно ее отстранил. Выбросив половину того, что упаковала мама из нарядных легких шелковых одежд, он, сосед, решительно и ловко начал запихивать в мешки теплые зимние и практичные вещи. Мешки были заранее сшиты им же толстой цыганской иглой из шерстяных украинских домотканных «кылымов» - легких и ярко красивых! Так проходило утро того дня, не предвещавшего ничего веселого среди опустевшего города... Бабушка накормила завтраком Люсика и он, как обычно умчался в город «на работу», как он говорил, подражая взрослым.

 Шло время, и даже как-то забывалось ночное происшествие...И вдруг, во двор в'ехала огромная крытая брезентом машина Студебеккер и водитель велел очень быстро погрузиться. Не было ни минуты лишнего времени и наш хороший сосед опять взял инициативу в свои руки, забрасывая нас вместе с вещами в чрево огромного кузова. Мама пыталась на ходу решить проблему с бабушкой, уговаривая ее ехать с нами немедленно бросив все, ...но не было Люсика, а на поиски его не было времени. Бабушка решительно пресекла любые уговоры – не желая нас задерживать, не в состоянии искать своего бедного сына, не желая создавать собой проблемы...Она, прощаясь, говорила
--   Езжайте, не волнуйся, Оля, что я не знаю немцев? Это же цивилизованная нация! – говорила бабушка, много сезонов ездившая до революции на курорты Германии вместе с детьми , свободно владея языком, прекрасно зная культуру... И мама, сдерживая слезы  прощалась с бабушкой, надеясь на высшие силы...
 
  И мы уехали, и много дней и ночей жили на колесах, под брезентом ставшей нам домом, машины... Мы ехали в гуще колонн отступающих войск, среди которых был где-то папа и политрук Зотов. Часто налетали вражеские самолеты и обстреливали нас, кого-то убивали, ранили... В такие моменты движение прекращалось, слышалась команда -«Ложи-и-сь!», и все врассыпную падали в траву, или хлеба, или в кусты на обочинах. Мы тоже старались следовать команде, но все происходило так стремительно, что наши с Витей мамы не успевали выпрыгнуть из кузова вОвремя и, тем более выгрузить нас, как самолеты улетали. Но мы слышали свист пуль и брезент был пробит в нескольких местах, и во время дождя через дырочки капала вода. Но Судьба нас хранила...

   С войсками мы доехали до Сталинграда и собирались там остановиться, сняв квартиру.
 Выгрузив нас на ступенях величественного и помпезного здания Музея вооружённых сил, наши спасители распрощались с нами, пожелав удачи, и растворились в массе войск и техники. Пока мама ходила на разведку в город, мы с Витей ходили по огромным залам музея среди разных видов вооружения, нашедших применение в нынешней ситуации Войны! Затем, наверное, как и весь город это огромное здание будет превращено в руины ... А пока, пришла мама, сняв жильё для нас в маленьком белом домике на окраине, правда, возле трамвайной остановки. Пошли за вещами.

 Но вдруг, в этом повальном хаосе войск и техники, выныривает наш земляк, хороший знакомый много лет по Умани, узнав маму, схватил её за руку:

-- Кириевская (т.е. мама), это ты? Что ты здесь делаещь? --

 И, узнав о мамином решении, категорически потребовал, чтоб мы двигались дальше вглубь страны, т.к. здесь, как он сказал, «скоро будет мясорубка»... И мама решила последовать совету хорошего знакомого и не менее «умного еврея»...
И это было вторым посланием Спасителя для нас

И вот мы уже грузимся на большой 3-хпалубный белый пароход, чтоб плыть дальше вглубь страны. А пока мы грузились, я с любопытством заглядывала в трюм машинного  отделения. Держась за перила ограждения, я сучила ножками над жерлом трюма с огромными зубчатыми колёсами и ...досучилась, что мой сандалик соскочил с ноги и исчез во мраке трюма. И это была катастрофа, т.к. никакой другой летней обувки про-запас у нас не было ... И этот-же встреченный уманчанин, спустившись в тёмную глубину трюма среди всех ужасающих колёс и шестерней отыскал мой сандалик... До сих пор помню с благодарностью этого доброго человека, проявившего столько участия в нашей судьбе буквально в такой тяжелейшей для всех ситуации! Как и помню своё тогдашнее чувство вины и стыда...

  Сев на красивый белый пароход, мы поплыли по Волге, потом по Каме, доплыли до
г.Молотов, прежней и нынешней Перми. Сойдя на пристань, мама пошла в город на разведку выяснить перспективы выживания в этом городе. Зашла по дороге на местный рынок,где ярче всего можно было составить представление о продовольственной ситуации в городе. И это стало для неё очень тревожным открытием, т.к. за небольшим исключением некоторых продуктов типа картошки, весь рынок торговал пучками срезанной зелени лука. На местном диалекте это называлось  - луковые "пёрья". Конечно, после изобилия летних базаров Украины и юга России, этот весьма ограниченный ассортимент местного значения наводил на грустные перспективы на зимовку с малыми детьми.  А эти луковые "пёрья", как единственный источник витаминов летнего сезона, её окончательно доконали. И потому, было принято решение двигаться к югу по Каме, потом по Белой-по-реке, доплыли до башкирского города Бирск, где и бросили якорь. И прожили мы там жизнью эвакуированных до 1944г, не зная ничего о папе и не имея от него весточек. А политрук Зотов - муж Елены Петровны и Витин папа, погиб в первые месяцы войны, поднимая бойцов в атаку, как всегда впереди... На него пришла похоронка. Помню, как всегда со страхом ожидали почтальона в те дни, как и с надеждой на птсьмецо, написанное рукой любимого человека...

  Чудом нашелся папа, будучи с эвакогоспиталем в узбекском Коканде, где, опять-же таки на местном базаре, встретил мужа маминой сестры тети Эммы, узнав от него наш адрес, хотя мама регулярно все время посылала запросы...

 Вскоре папу демобилизовали после тяжелого ранения в голову и он приехал к нам в Бирск. Об оставшихся в Умани бабушке и Люсике точных сведений не было, но из военной кинохроники мы догадывались об их страшной участи постигшей всех  евреев в оккупации.. В Марте 1944-го Умань был освобожден и мы засобирались до-дому, до-хаты...Долго ехали и плыли – через Москву, куда вернулась тетя Эмма, получившая похоронку на мужа – дядю Исаака, через Киев, оставленный нами когда-то 22 июня...

                А тетя Маня с мужем, получив похоронку на единственного сына – Абрашу, не могли оправится от горя и доживали вместе с нами в Умани. И вот мы в нашем родном Умани, со следами разрушений и братскими могилами... Папа побывал на месте массового уничтожения евреев у знаменитой, подобно Бабьему Яру, Уманской Ямы - Сухой Балки, пытаясь найти какие-то следы праха близких... Пришел с почерневшим лицом, что-то шепотом рассказывал маме, глотая слезы.... Там была и бабушка, а Люсик...
  После нашего неожиданного и поспешного от'езда из Умани, в него вошли оккупанты на следующий день. Это было 28 июля 1941го ...

  Город был оставлен без боев, без сопротивления, и фашистские войска входили стройными колоннами. И в этот день, по своему обыкновению, Люсик с утра ушел в город по своим делам, как он говорил ... Внезапно он увидел войска, идущие строевым шагом по улицам, танки, пушки... Совсем  недавно шли  такие же военные и он с оравой мальчишек маршировал рядом, размахивая красным флажком, как положено на параде.
  И вот снова парад, и красный флажок, так кстати, в кармане ! И он так привычно выбежал вперед, размахивая флажком и радостно  смеясь...  Недолго это длилось, он ничего не понял, что произошло, и почему он так медленно падает... Может и хорошо, что не понял, не слышал выстрелов, не видел довольные ухмыляющиеся лица врагов, так славно  позабавившихся...  Его не гнали по улицам  обреченным строем с его бедной старенькой мамой, не ставили на край общей могилы...  Он умер на взлете наивной радости...

  Прошло много лет, почти 60... Маленькая девочка прожила большую жизнь в большом столичном городе со своей семьей, сохраняя в анналах памяти те трагические события. Переехав в Америку, в конце жизненного пути, встретила многих своих земляков, бывших одноклассников, просто знакомых, знавших ее родителей, хранящих добрую память о них. Собираясь иногда по  разным поводам, всегда так многое вспоминалось. Ранее даже не столь близкие люди, стали роднее, чем были, об'единенные общими воспоминаниями о провинциальном прошлом.

 И вот, очередное печальное событие собрало множество Уманчан, на похороны  одного из нас... После окончания печального ритуала – расспросы, рассказы - нескончаемы... И вот к бывшей девочке обращается не менее бывший мальчик, живший когда-то по-соседству с ней, но не столь близко знакомый ранее, и задает неожиданный вопрос. –

--  Алла, а кем приходился твоему папе тот человек, которого первым убили фашисты
в Умани ? –
  Я поняла, что это он о Люсике спросил, и была потрясена, как в памяти людей классифицируется та давняя трагедия первого  убитого мирного уманчанина. Никогда не видевшие и не знавшие лично, а только лишь по рассказам, помнили бедного Люсика,  как  первую  безвинную жертву фашистских  нелюдей в Умани...
Может быть, тот неосознанный  порыв  поведения  несчастного дебильного мальчика и был  его  восхождением  в  предназначение  его  жизни  и высокой трагедии его смерти, врезавший память о нем в неравнодушные милосердные сердца людей ?  ...

   Вечной Памяти безвинных жертв фашистских нелюдей ...

November.03.04.,NewYork.