Журналист, пришедший вместе с Евтушенко, представил поэта, коротко рассказал о творческом пути, а дальше Женя встал во весь свой немалый рост, такой худощавый как прежде, в очередной цветной рубахе на выпуск, в чёрных брюках и в абсолютно белых носках. Я помню, эти носки так поразили и меня и мою будущую жену, что ещё очень долго вспоминая этот вечер, мы прежде всего говорили о белых носках Евтушенко. Читал он тогда много и старое и новое. Читал, как всегда великолепно. По моему, из за такого классного чтения профессиональные чтецы-артисты и читают нам мало стихов Евтушенко. Сравнение не в их пользу. Стихов было так много, что я конечно не запомнил их. Но два стихотворения помню до сих пор. Одно начиналось так:" Она была первой, первой, первой кралей в Архангельских кабаках. Она была стервой, стервой, стервой в маленьких накрашенных коготках". Увлекал темп стихотворения. А второе я впервые тогда услышал. По моему, оно называлось "Карликовые берёзы" и на примере карельских карликовых берёз, образно показывалась несгибаемость маленьких людей - винтиков нашего государства. Сильное впечатление произвело на меня это стихотворение, но всё равно очень мне мешали белые носки с чёрными брюками.
Позднее, где то году в 1975 или 76-ом услышал я от одной из наших сотрудниц, работавшей ранее с отцом Жени-Александром Гангусом, подробности похорон отца. Эта сотрудница в 50-60-ые годы работала под руководством отца Евгения Евтушенко, геолога по специальности, в Сибири, и хорошо знала его. Когда отец умер, моя сослуживица поехала на кладбище с ним попрощаться. Там она встретила и Женю на костылях, сбежавшего из больницы попрощаться с отцом, который их оставил довольно много лет назад. Женя стоял и молчал всё время, пока шла церемония прощания. Потом как то неловко повернулся на костылях и поковылял туда, где его наверно ждала машина.
Кстати влияние отца сказалось и в том, что в начале 50-ых годов Женя поступил в МГРИ, но не проучившись и двух лет, понял что геология - это не его хлеб и ушёл на поэтические поля.
С семидесятых годов я начал работать, много ездить и подолгу в командировки или в "поля", как говорят у нас геологов. И я, как то отошёл от поэтической жизни. Мне стало не до Евтушенко, ну а ему тем более не до меня. Последний раз, когда я встретился с поэтом, был конец 90-ых годов прошлого века. Осенью я попал на ВДНХ, где в одном из павильонов проходила книжная ярмарка. Я подкупил несколько книг и среди них томик прозы Евтушенко. Пока я бродил по выставке-ярмарке и переживал невозможность покупки некоторых книг по причине их дороговизны, я вдруг услышал голос диктора. Он объявлял, что через 10 минут там то и там то состоится встреча читателей с Евгением Евтушенко. Я естественно ринулся туда и застал Евгения Александровича в кресле. Рядом сидела какая то маленькая старушенция(не мама) вся накрашенная и с кольцами чуть ли не на всех пальцах. Я только слышал, как она щебетала:" Женя, Женя...". Евгений Александрович что то ей отвечал, одновременно подписывая книги читателям. Очередь двигалась медленно. Я постоял и пошёл домой. А по дороге думал, что зря я не дождался: можно было бы напомнить Жене, Евгению Александровичу одну историю, произошедшую с ним и одной окололитературной дамой лет эдак 35 тому назад. А потом ещё подумал, что правильно я сделал, что ушёл. Не всё надо вспоминать.
6 августа 2009 г