Борис Рябухин
Начало см. Отцовский след 1, 2, 3, 4
Продолжение следует
Володя – Борису
18.04.78
Здравствуй Борис!
Почему ты решил, что я проповедник? Чтобы им быть, нужно обладать очень большими знаниями, которых у меня и очень мало, и которые с большим трудом мне даются.
(Неужели я не сообразил, что эти слова «проповедника» в предыдущем письме – принадлежат Экзюпери, а не Володе? Какая самоуверенность и какое равнодушие к исповеди друга!)
Почему я тебе писал из Экзюпери? Я хотел донести до тебя свои мысли, переживания, но сам я этого сделать не мог (не могу записать свои мысли), мне помог он. Главное – не только сами мысли, но и как они выражены, преподнесены читателю, – его манера написания именно та, какую бы я сам хотел освоить. И я с тобой не согласен, что в «книгах» много прекрасных слов нам в утешение. Для чего книга? В книгах всегда должны быть прекрасные слова, те, которые хватают за душу, а значит, кем-то другим пережиты, и в книге взяты из жизни. Если это обычно вымысел, значит, и книга сера, и читать ее противно. Ты меня удивил – пишешь с девятого класса, а этой самой первой истины так и не знаешь. Нужно уметь находить в книгах вымысел и жизнь, мне казалось, что эту истину просто надо знать. Представляешь, ты удивил меня тем, что абсолютно не знаешь о писательстве, живописи, скульптуре. Ты себя давно решил посвятить искусству, чем же ты тогда столько лет занимался, если, наконец, понял, что ничего не понимаешь в этом? Научиться писать рифмы совсем, по-моему, просто по сравнению с тем, чтобы понять искусство, и не только живопись и скульптуру, а любое искусство. Искусство я понимаю, как умение творчески работать в любой области деятельности человека, и не только работать, а умение и любить, и страдать, и наконец, быть Человеком. Меня в частности сейчас интересует характер человеческих отношений с любых сторон их рассмотрения – психически, философски, биологически, исторически, интимный, любовный и т. д. Я не ищу слов «нам в утешение». Сама жизнь со своими трудными и неудачными сторонами диктует и заставляет интересоваться, и даже проникать в те области человеческих тайн, о которых, наверное, никогда бы и не задумался, если бы у тебя все складывалось в судьбе чисто и гладко. Этим, наверное, жизнь и интересна, когда она сама вынуждает духовно обогащаться, заставляет тебя идти к тому идеалу, который называется Человек – царь природы.
Свою жизнь интересной и значительной я не считаю – обыкновенная жизнь обыкновенного неудачника. Но написать так, как я живу, мне будет, конечно, очень трудно, почти невозможно. Хотя, если в двух словах, то получится просто – работаю, жру, сплю, интересуюсь чем-то непонятным даже самому себе, без всяких целей в жизни, вернее, без значительных целей. Цель одна – живу ради детей своих, о которых ничего не знаю и которых не могу видеть, то есть ради материальной помощи для них, и сейчас, и в будущем.
Ты любишь сына, он – тебя, не допускает даже и мысли, «что твоя комната больше и ближе к центру».
Стремись только к тому, чтобы не лишить ни себя, ни его радости общения – по-моему, это главное для вас обоих. Я лишил себя этой радости, а теперь поздно ее вернуть.
Если тебя интересует тема отца и сына, которую ты начал в одном из писем, я готов ее продолжить, вернее, для меня – начать, только не знаю, с чего начать. Эта тема меня давно интересует и продолжает интересовать, ведь это относится и к характеру человеческих отношений.
Не бойся мне писать прямо, откровенно. Я смогу понять, но не смогу обидеться. Правда лечит, а не наносит обиды – все это известные истины, но почему-то их многие боятся.
В июне отпуск, приедет Андрей (обещал), приедет мать и сестра, в июне же буду решать, где жить дальше. Свободное время убиваю на свои железки, делаю усилитель звука с очень хорошими параметрами (высший класс среди высшего класса). Хочу слушать записи музыки с наибольшим возможным качеством воспроизведения. Мир музыки для меня очень важен. Это мой второй друг по одиночеству, первый – книги. Пиши, обнимаю, Вова.
Пришли фото с сыном.
Борис – Володе
Без даты
Здравствуй, Володя!
Ну, ты меня удивил! Попал в пальцем в небо. Я, видите ли, ничего не изучаю для своего главного дела. Да я только этим и занимаюсь. Вот смотри, тетрадка за 1976 год. А таких у меня – куча. Читаю выборочно. Вячеслав Иванов – Прометей. Драма в стихах «Как мудрый воспитатель, приучать / К борьбе вседневной должен я детей».
Ты приучал, Володя?
Дальше Э. Верхарн – Рембрандт, эссе. «Как все великие художники, Рембрандт не может быть объяснен ни расой, к которой принадлежал, ни средой, где жил, ни своей эпохой».
Ты чувствуешь, Володя, чему учат книги? Гений – это человек мира, человек вечности. А у нас в каждой республике портрет Ленина – другой (своей) национальности, татарин, узбек, грузин…
Пушкина пропускаю
Следующая работа. Еврипид – Медея. Трагедия.
Не плач: еще рано –
Ты старость оплачешь.
Ты, Володя, не знаешь еще этого чувства. А я в школе написал: «Как горевали мы порой, что медленно росли, / Но жаль вечернею зарей нам утренней зари». Я уже тогда свою «старость оплакивал».
Пропускаю поэтов.
Следующая работа, опять Вячеслав Иванов. Борозды и межи. Религиозное дело Вл. Соловьева. Который «знал смысл жизни и не испугался лица ее». Почему опять Вяч. Иванов? Потому что в библиотеке заказано сразу несколько книг. Приходишь на другой день, не знаешь, какую лучше схватить, или у какой срок кончается. Смотри у Иванова о Толстом. «Л. Толстой – поставил требование ценности безусловной и понятие начала абсолютного закону жизни, обусловленной необходимостью, противоположил закон свободно самоопределяющейся личности внутренней, обесцениватель ценностей, бегство от прелести очей и ума, обнажение правды».
Володя, ты чего-нибудь понял на этом птичьем языке?
А Вл. Соловьев – поэт небесной Софии. Осознание поэзии самими поэтами, как символизма, было воспоминанием о стародавнем «языке богов».
Не буду тебя больше мучить мудростью лукавой. Только скажу, как я решил ответить на упрек Пушкина: «ямба от хорея не могут отличить». Я вставил название каждого тропа в разные стихотворения, написанные соответствующим размером. И теперь могу их отличать.
Тучки небесные, вечные дактили…
Отныне сбирается вещий Олег
Отмстить неразумным анапест…
Туча мглою небо кроет,
Вихри снежные хорей…
И т.д.
Наконец, после пропуска, в конце тетради, опальный изгнанник, поэт древнего Рима Овидий:
Не расставание, нет! Это плоть отрываю от плоти:
Там осталась она – часть моей жизни живой.
Узнаешь себя? И не пыли, не знаешь – не учи!
Обнимаю, пока. Борис.
Володя – Борису
11.05.78
Здравствуй, Боря!
Прочитал твое письмо, прилег и думал о том, что ты написал, как тебе ответить и что тебе написать, начал писать – и все вылетело из головы. Увы. Трудно мне писать, намного труднее, чем тебе. И я не знаю, смогу ли я когда-нибудь восполнить этот свой недостаток – как можно яснее излагать свои мысли. Кстати, я заметил за собой то, что написанное мной суждение или мысль – только небольшая часть тех слов и мыслей, которые проходят в голове моей, как бы отрывки, мгновения того, о чем я думаю. Может быть, оттого мне и тяжелее писать, что не могу высказать ясно и понятно, а опускаю моменты, которые для меня проходят как бы в подсознании, и другим человеком должны быть поняты, так мне кажется, а получается не так.
Все твои письма интересны по-своему, но почему-то они не заставляют думать, все мы всё знаем, все ясно, а как касается дела… увы! Как мало мы знаем, даже простых школьных истин. Вернее, мы их хорошо знаем. А! Мне это известно, нужно искать другое, нужно узнавать новое, – отмахиваемся от них, обходим стороной, стараемся не замечать. А ведь порой именно эти простые школьные истины и есть главное. Мы ищем чего-то где-то в глубине, далеко, когда истина-то перед нашими глазами. Все, в конце концов, оказывается намного проще, чем мы думаем.
К примеру, что такое семья, брак. Когда мы выбираем себе спутника жизни, строим семью, мы фактически берем на себя ответственность за судьбу другого человека, а когда появляются наши дети, мы уже не принадлежим себе, мы принадлежим им, так понимаю я эти простые истины, и если бы так понимали оба, семья бы осталась крепкой.
(Что означает слово «семья»? Это – семя, семя.)
А любовь, что любовь? Мы просто очень ленивы, а еще проще мы просто не умеем любить. А иногда не хотим любить. И еще, по-моему, наш бич в том, что мы опошлили, отделили от любви половое чувство. Многие считают, что любовь в книгах, в кино, а в жизни – «половое чувство». Очень понравилось о любви: «Удар молнии» («Юность, 1977, № 5) – это лучшее, что я читал. Любить – это жить ради кого-то, для кого-то, отдавать всего себя кому-то, мыслить его мыслями, чувствовать его чувствами, то есть жить его жизнью, перевоплотиться в него. Так я понимаю, что означает – любить человека.
А впрочем, к любому вопросу можно подойти по-разному, но в жизни, по-моему, есть истины, которые можно и нужно понимать однозначно, раз и навсегда. Не хочу быть наставником, не хочу быть проповедником, эти роли я презираю. Хочу быть просто человеком, которого могут понять и с которым можно поспорить. Ты прав, быть проповедником легко, если вокруг тебя тупицы. Но зачем нам это с тобой?
«Не обидишься ли ты?» – эх, Борис, Борис, совсем ты меня не знаешь. Обижаться глупо, мы не дети. Не бойся мне писать ничего, наоборот, я буду тебе благодарен за твою резкость и откровенность. Ведь мы почти 20 лет знаем друг друга, какая может быть речь об обиде, наоборот, мы оба имеем право говорить прямо, не стесняясь в выражениях. Я никогда на тебя не обижусь, но подлость не прощу. Как-то получилось у нас с тобой, что дружба у нас с тобой заочная – это и хорошо, и плохо. Хорошо то (для меня, для тебя, не знаю), что в письмах легче писать о своих мыслях. Плохо то, что письма нужно писать, и они долго путешествуют, и я порой забываю то, что писал в предыдущем письме. Поэтому, возможно, что я буду иногда повторяться, но в то же время, это будет означать, что я много об этом думаю.
Какие именно суждения мои «беспомощней школьника», а какие «проблески»? Напиши подробнее. Я хочу знать – откровенность и искренность, прежде всего, и до конца. Список книг–шедевров пришли. «Маленький принц» мне не дал ничего. «Военный летчик» и «Письмо заложнику» и отчасти «Планета людей» мне были интересны. Из них я тебе написал тогда письмо.
Меня больше интересуют мысли, чем художественная ценность литературного произведения, мысли, которые заставляют думать. Если не читал дневники М.М. Пришвина – обязательно прочти, там очень много интересных мыслей. Если знаешь что-либо подобное, напиши – я постараюсь прочитать. У каждого человека свои взгляды, свои суждения, своя жизненная философия. Интересуешься ли ты философией, как наукой? Если да, то сможешь ли ты мне написать философское понятие энтропии (из 2-го закона термодинамики?
В своих письмах ты меня дважды удивил. Где прочитал или услышал, что на Тибете живут 300–800 лет? Я читал, что в Индии нашли племя (место, где оно живет, называют оазисом молодости), в котором в среднем живут 120 лет, ничем не болеют. Оказалось, в этом племени возведен в культ режим питания. Еще я читал об одном американце, который погиб в возрасте 95 лет (!), когда занимался спортом – серфингом (утонул) – он выглядел как 40-летний – у него тоже был своего рода культ – культ образа жизни и режима питания. Наша жизнь слишком коротка, обидно коротка, меня интересуют вопросы жизни и смерти биологически, исторически, философски. Человеку необходимо жить больше – природа жестока к нам. Ты веришь в бога??!
Зачем тебе эта галиматья – французский гороскоп? Я был о тебе лучшего мнения. Забиваешь себе голову ерундой. И ты можешь в это верить?! Кстати, моя вторая жена родилась 14 марта – «союз счастья» по твоему гороскопу. Я родился 3 ноября 1939 года. А все, что ты написал обо мне – сплошная глупость! Мне было смешно читать! Чем читать гороскопы, лучше найди книгу Владимира Леви «Искусство быть собой», 2-е издание, и обязательно прочти – если тебе дорого твое время, ты не пожалеешь, прочитав ее, я тебе не просто советую, а очень прошу – прочитай эту книгу. Тогда к черту полетят все твои гороскопы.
Ты работал на съезде! Это здорово!
Но разве суть в том, где ты был – это и так ясно было еще по открытке. Что ты там чувствовал, какова обстановка, что ты нового для себя открыл, были ли интересные встречи, – как бы сказать? – ну сам дух съезда – в прессе одно пишут, а что на самом деле. Неужели все так любят Брежнева, как показывали по телевидению, – вот что ты должен был написать, раз уж решил об этом писать. Постарайся забыть привычку блеснуть чем-то – это вредно быть хвастунишкой, у тебя это иногда бывает. Может, я не прав – докажи тогда. Буду рад.
На производстве, в рабочей обстановке, наверно, неизбежны конфликты, у меня тоже это бывает, но они у меня никогда не кончаются ссорой, наоборот, мой авторитет возрастает. Не подумай, что и я хвастун, но, где бы я ни работал, меня почему-то везде уважают, ценят, а женщины даже любят. Не знаю, чем я располагаю к себе людей, и хочет иногда со мной человек поссориться, но все выходит наоборот – противники мои начинают меня защищать даже тогда, когда я бываю неправ. По-моему, вся соль в том, что нужно уметь вовремя признать свою вину и уметь отстоять правду так, чтобы человеку стало чуточку стыдно за себя, что он был неправ перед тобой. Я всегда так поступаю, и это у меня получается как-то само собой. Поэтому мне было дико читать, что у тебя доходит дело до юриста, а не в тебе ли самом весь вопрос (неудачно сказал)? Вот теперь можешь считать, что я проповедник-наставник. Нет, Боря, просто я пишу то, что думаю, исходя из той небольшой твоей информации, – на самом деле все может быть и не так. Просто, может быть, ты посмотришь на все это другими глазами, а мои слова будут как бы толчком к этому, ведь ты сам писал, что я уже раз «схватил тебя за руку». А ведь такие простые слова были.
А теперь о теме отца и сына. У меня было два отца – один родил, другой воспитал. Теперь могу сказать, что оба были людьми исключительными, в этом мне повезло. Но первого – родного отца Сливкина я не видел, он пропал без вести в июле 1942 года. Второй – отчим Рябов очень хотел, но не стал мне родным отцом. Мы не понимали друг друга, и я очень жалею об этом. Кто из нас виноват в этом, не знаю. Если тебе будет интересно, могу написать о них более подробно, дай знать. Хочу сказать только вот что. Я, как сын, не имел, по-моему, главного – обыкновенной отцовской ласки, дружбы, не чувствовал настоящей кровной любви. Мне кажется, что отец, как отец, не давал мне ничего, я только сознавал, что у меня есть отец, но не чувствовал его, не воспринимал всей душой. Я раньше этого не понимал, и дело дошло до конфликта. А когда понял и хотел исправить положение (не знаю сейчас только, что из этого бы получилось), он ушел из жизни – преждевременно.
Теперь о своих детях. До самого рождения первого сына, я не понимал, что именно появится в моей жизни. Очень хорошо запомнил, как я его увидел первый раз, когда мне его показали через окно роддома. Это был непередаваемый момент. Я взглянул на него и сразу от этого красного, с закрытыми глазами, вот-вот хотевшего заплакать личика, что-то бесконечно родное, мое (как бы сам я) пронизало всего меня, это было как удар, как… Представляешь, не могу подобрать слова. Я стоял потрясенный, до сих пор это стоит перед моими глазами, как наяву. И уже гораздо позже я понял, что тогда я сразу полюбил его, не сознавая в полной мере всего свершившегося факта. Со вторым сыном было уже все по-иному. Я ждал дочери, вернее, мы с сыном ждали дочери, и я испытал сначала, когда узнал, что родился сын, чувство досады, а потом, когда увидел его, мне показалось, что это опять Андрей, все повторилось. Но помню я Максима много меньше, хотя все время, постоянно вспоминаю о них обоих. Я не учился быть отцом. Все само собой получилось. Понял я только вот что. Мало любить своего сына. Нужно стать ему другом, исключив разницу в годах, нужно суметь перевоплотиться в его возраст, суметь жить его чувствами, его пониманием мира, и, как старший, раскрывать ему глаза на мир, его окружающий, то есть понимать, что он знает, а что нет, что видит, а что не замечает. Все наши родительские нравоучения ничего не значат, для ребенка они непонятны, а может быть, даже вредны. Не знаю, как тебе написать это, это нужно самому почувствовать, понять, осмыслить, проанализировать.
Мне почему-то стало казаться после всех твоих писем, что нет у тебя глубины чувств, все они мне кажутся у тебя поверхностными, ты их прекрасно понимаешь, осмысливаешь, но они, как бы тебе сказать, ну, что ли, не вжились в тебя, не вросли в тебя так, что невозможно вырвать. Может быть, я неправ, не знаю.
Что тебе еще об этом написать, не имею представления – побольше вопросов, побольше пиши о себе, о своих мыслях, которые только с тобой, заставь меня задуматься, мне очень хочется что-то перенять у другого, пережить то, что он смог пережить.
А теперь совсем о другом. Несколько к тебе вопросов. Пьешь ли ты чай? Умеешь ли ты его пить? Не смейся! С некоторых пор я понял, что все мы не умеем это делать, во всяком случае, те, кого я знал и знаю. Если будет тебе интересно, я могу тебе очень много написать о чае.
Когда у тебя отпуск? У меня с 15 июня по 3 июля. Возможно, скоро ко мне приедет мать, сестры и сын Андрей. Когда ты написал, что возможно выбьешь командировку и приедешь ко мне – я надеялся, что так будет. Хотелось бы встретиться
Пиши. Не задерживай.
Обнимаю, Вова.
Борис – Володе
Без даты
Здравствуй, дорогой Володя!
Какое хоршее письмо ты написал!
Мне тоже захотелось что-то серьезное написать в ответ. Я недавно приобрел Марселя Пруста. У меня есть приятель, который хочет с моей помощью написать сценарий. Когда я приехал с ним на пароходе в Астрахань к маме, она сказала: «Копия – твой отец в молодости». Удивительно. Он, мягко сказать, своеобразный. Я думал, таких не бывает – но смотрел с ним какой-то зарубежный фильм – и говорю ему, показав на главного героя: «Смотри, это ты». Он обиделся и не поверил. После этого даже подарил мне свою фотокарточку. Но в кинокартине герой - точно такой на самом деле. Так вот, когда я пришел к нему домой, то был поражен, как богато выглядит его рабочий стол. Он, оказывается, считает тайно себя большим писателем. А сам ходит на работу в обносках, с мешком за плечом. Ест полбуханки черного хлеба, держа в салфетке, и запивает водой, или чаем. Так экономит на обедах.
И вдруг у него я увидел книги Пруста. А в столе (подсмотрел) – четыре толстых тетради с аккуратными конспектами произведений Пруста. Я не ожидал.
И вот я зачитался сам первым томом «Под сенью девушек в цвету». И так мне захотелось подобное написать. Я сел и стал лихорадочно работать. Вот Начало моего сочинения.
«Я возвращался в детство, лишь только ложился в прохладную постель в темноте комнаты и принимал свободную позу на боку, раскинув ноги и руки, со вздохом: «Наконец-то я распространился!» Укрывшись с головой ватным одеялом, я видел закрытыми глазами нагромождения линий и красок, которые, как в калейдоскопе фокусировались постепенно в рожи и лица, абстрактно искаженные или реально четкие, которые мелькали близко перед моим лицом. И мне однажды пришло в голову, что это тот самый параллельный мир, который мы видим внутренним зрением даже и днем, едва закроем глаза. Может, художники-абстракционисты как раз и обладают способностью запечатлевать его, этот параллельный мир? Потом, впадая в краткую дрему, я ждал, когда мешанина линий, организуясь в мелкий орнамент, наконец, станет превращаться в летящее навстречу пшено. А став постарше, я пришел к мысли, что это светящееся пшено на темно-синем фоне – ни что иное как бездна звезд, впадая в которую, я вздрагивал всем телом, словно космический корабль, выключивший все рубильники земного притяжения на орбите, и засыпал.
Я получил для себя подтверждение моей догадки о звездном пшене, когда однажды ночью проснулся и вышел в ванную по нужде, и там, при включенном свете, закрыв глаза, увидел редкие, как при взгляде с земли на ночное небо, светящиеся точки, оставшиеся в памяти на черном пространстве моего внутреннего зрения. Несколько раз потом, при подобных обстоятельствах, я убеждался в этом эффекте возвращения из звездного сна. И все это я считал своей фантазией, пока не произошло что-то сакральное, о котором я никому никогда не рассказывал.
Неожиданно очнувшись ночью, я увидел у моей кровати двух человекоподобных существ в полный рост, которые склонились серыми тенями надо мной и что-то со мной делали. Но, вдруг заметив, что я очнулся и увидел их, мгновенно исчезли. Я не испугался, а удивился, кто бы это мог быть?
Однако обычно лежать на левом боку, из-за сердечной недостаточности (а не из-за недостаточной сердечности), я долго не мог, и поворачивался на правый бок, невольно просыпаясь от первого кратковременного сна. Сознание мое вздрагивало от щелчков остывавшей фарфоровой люстры, от потрескивания пересохших обоев, от шелеста отлетавшей известки из расходящихся швов потолочных панелей. Принимал жужжание приближающейся далеко на улице электрички за комара, невольно отгоняя его рукой от щели, в которую едва высовывалась из-под одеяла моя голова, и замирал от того, что кто-то ходит рядом, пока сознание не объясняло, что, видимо, жилица наверху повернулась в своей кровати, отчего и скрипнула соседская половица. Но чтобы удостовериться в этом предположении, я всё же отбрасывал слегка одеяло и вперялся в темноту, подобно маме, которая поднимала резко голову от подушки на соседней кровати и тревожно спрашивала: «Боря, это ты?», потом валилась на постель и со вздохом облегчения укоряла: «Фух, как ты меня напугал!»
А я опять слышал четкий стук часов, начинал считать качания маятника, пока часы потихоньку не стихали, и светящееся пшено налетало на меня и наконец, засыпало, и я проваливался в это звездное небо».
Ну как, Володя? Если писать так подробно, мне бумаги никакой не хватит.
Обнимаю, Борис.
Борис - Володе
Без даты
Здравствуй, Володя!
Все думаю, как лучше организовать наше повествование в книге. Посылаю новый монолог, где ответы на твои предыдущие письма. Как ты думаешь, мой герой? Читай с пристрастием. Извини за длинное письмо. Только не пыли зря!..
В своей ответной исповеди он признавался, что искренне рад, что прежняя дружба не отвергнута, хотя понимал, что я вправе был это сделать. Потому что он поступил по-хамски со мной, даже ничего не объяснив. Из этого его письма, я понял, почему – он был в состоянии аффекта от всего, что с ним случилось в это время. Даже не помнил, что он мне написал в этом письме, крохотном, но жестком, как пощечина другу. И все время его мучила совесть. Но полмесяца ему хватило, чтобы осознать свою ошибку. А моя ошибка заключалась в том, что я, приученный матерью–учительницей поучать и друзей, переступил в нашей переписке границы недозволенного, переоценил свои способности. Меня часто одергивали мои даже самые близкие друзья: «Что ты оригинальничаешь!?» Правда, я усвоил истину, что обижаются не от большого ума. И этим козырем отшучивался. Поэтому и Володя уверял, что не в обиде на меня, и больше не хочет вспоминать о моем промахе. Он знал, что и сам я слишком мнительный. Но не врожденная мнительность, а логика мышления, внутреннее чутье, подсознание, подсказали мне, получившему такую пощечину, что, наверное, что-то очень серьезное случилось с Володькой. И я оказался прав, только случилось намного раньше, и в меня попали лишь последние, летевшие от Черного моря до Каспийского моря, осколки. И когда успокаивается обиды – опять возрождаются совесть. Она и заставила Володьку написать мне. Потому что, по его признанию, друга, ближе по духу, он так и не нашел.
Так я узнал, что больше года назад, пока был занят своими невзгодами – разводом с женой, Володька пережил тоже сильное душевное потрясение – лишился человека, которого любил. Я тоже лишился – но таких кратких писем другу не посылал. Ну, Бог с ним, человек в беде – и мне она, ох, как понятна.
Тяжелее всего Володе потому, что она его тоже любила, по-настоящему. Это я знаю точно, уверял он. Уверял, значит, сомневался, или сомневались другие. Например, я. Неужели в том злополучном письме я об этом проговорился? Когда я глянул на фотографию этой молодой женщины, то прочел в ее лице все невзгоды, которые ждут не только ее, но и Володю. В глазах – всполохи гроз и трагедий, и страданий от них. Что меня угораздило так подумать?
«Все уже позади, пережито», – уговаривал себя в письме Володя и клял себя за то, что любимая потеряна по его вине. Он еще не мог предположить, что в этой трагедии пережил только первый акт из пяти. И придется еще пережить катарсис. Я тоже тогда не знал, но боялся, что пережито еще не все.
Из письма я узнал, что мать Володи предсказала развод и, как все матери – о чем дидактически, с мельчайшими подробностями объяснили нам бразильские мыльные оперы по телевидению, – желала развода сына с этой молодой женщиной. Такова уж обычная роль свекрови, редкой удается стать матерью для невестки. А ведь у Володи расстроился уже второй брак. И остались у Володи только фотокарточки его детей, да исполнительные листы на алименты. Первая жена забрала двух сыновей, вторая – дочку, и уехали–распрощались. Правда, старший сын Андрей приезжал иногда к отцу. И в этот раз Володя ждал его на зимние каникулы.
Год Володя чувствовал в себе пустоту и апатию, ничего не мог делать, дом так и стоял недостроенным. Мучили мысли, почему так получилось. Многое передумал, как несовершенен институт семьи. Но многое так и не понял. Искал ответов в книжках, которые брал в библиотеке завода. Да, наверное, в книгах всех времен и народов на эти вопросы так и не нашли люди ответа. Поэтому и сейчас больше половины браков распадаются, каждый второй ребенок – полусирота. Как, впрочем, и он сам. Как и я. Очень понравились ему дневники Пришвина, его отношение к миру, людям. Многое похоже на меня, признавался он в письме. «Только похожее обычно и нравится. Ты не похожее пойми и полюби», – думал я, читая его письмо.
Как и раньше, его тянуло посмотреть на себя со стороны. Прошло уже двадцать лет, как он окончил среднюю школу. Институт так и не кончил. Работает на заводе. Работа не в тягость, хотя зарплата маленькая, 200 рублей. На заводе его ценят, уважают, даже любят – от этого легче на душе. А живет совершенно один, в недостроенном доме на берегу Черного моря. С родственниками не общается, мать и сестры – далеко, живут сами по себе, а он сам по себе. Есть товарищ, но, увы, не друг, сам к нему привязался, пусть хоть так.
«Кто – я? И что – я? – горестно восклицал Володя. – Простой рабочий, отец троих детей, но без детей. Но почему-то я нисколько не жалею о прожитых годах. Ты прав, нам не так уж много и надо, в смысле благополучия и комфорта».
Но, по его признанию, ему постоянно все эти годы чего-то не хватало и не хватает, все время к чему-то тянет, душа чего-то ищет, нет, не любви, не взаимного понимания, не искренности и доверия других, не радости в детях, а чего-то большего. «То есть не земного! – понимал я его. – Наоборот, слишком, даже чересчур мы с тобой разборчивые».
«И тебе, я чувствую, все время чего-то не хватает – письмо твое очень грустное», – писал Володя. И в силу своих не развитых, лежащих втуне потенциальных возможностей, начинал поучать, не лучше меня.
Жизнь – это мысль в постоянном движении, движении только вперед. О чем бы ни подумал сегодня, это наложит свой отпечаток на то, о чем будешь думать завтра. Может, эти мысли не новы для других, но они новы для нас. Если наша мысль не дремлет, а всматривается в мир, мы – уже творцы, потому что мы открываем мир для себя и творим в этом мире себя.
Подобные мысли постоянно преследуют его всю жизнь, прыгают как бы со ступеньки на ступеньку вверх, только, когда кончатся эти ступеньки, не известно. Он сознавался, что выражать свои мысли на бумаге он так и не научился (не то, все не то пишу!). И в то же время, с мнимой высоты говорил: «Ты уж извини, если не сможешь понять меня. Не знаю, поймешь ли ты, скажу одно: главное, жить для того, чтобы возвратиться, чтобы где-то сохранялось все, чем ты жил прежде». Обиженно я ему мысленно отвечал: «В ноосфере, если ты сможешь сам понять меня». А потом стыдился за свой ответ.
Во мне есть некто, с кем я борюсь, чтобы расти, – продолжал свою исповедь Володя, – Мне пришлось распознать в себе личность, с которой я борюсь, и отделить ее от растущего во мне человека. Личность – это всего лишь путь. Человек, избирающий этот путь – вот главное. Нужно всю жизнь стремиться к Человеку, который выше каждого из нас. И всю жизнь я стремлюсь познавать именно такого Человека.
А я думал, как жалко, что такой системный человек, как Володя, с его огромным мыслящим лбом, лишен был системного же обучения – не совсем по своей вине. Из-за этого он перепутал координаты: надо идти от человека к Личности, а он пошел наоборот – от разума к инстинкту. И другое было ясно: такие рассуждения рабочим трудно понять, а высокообразованный человек не может поддержать из-за путаницы в их изложении. Вот он и одинок. И я ему сказать не могу всей правды – чтобы не обидеть. Философ – графоман. Хотя он уверял меня, что будет благодарен, если я буду чаще ругать его.
А Володя продолжал выплескивать свою «кашу в голове» с искренним доверием: познавая жизнь, мы познаем скорее не жизнь, а самого себя, свое подсознание. Полного согласия между сознанием и подсознанием так же мало, как счастливых браков. Излюбленный способ действия подсознания – вести дело так, будто его и нет, будто сознание управляет всем целиком и полностью. Когда же сознание обнаруживает подвох, начинается скандал с самим собой. По-моему, у каждого из нас есть свое внутренне «Я», своего рода человек – сумма из всех наших общений, из книг, из фильмов, из всего. Это – наша мораль, наша совесть, наша ирония, наше самосознание – это мы сами. И этот другой внутри нас всегда ищет своего двойника – живого человека, с кем бы слиться, отожествиться. Так уж мы устроены, и это, наверное, – закон человеческой психики. Вот почему мне мало самого себя, я хочу слишком многого – самого себя в другом. Но ведь это, наверное, невозможно? – растерянно закончил Володя.
И я распутывать этот путаный-перепутаный клубок не стал. На некоторые из его писем с подобными «оригинальными» рассуждениями я не отвечал только потому, что нужно было бы тогда писать научные монографии в нескольких томах, чтобы хотя бы исправить все его ошибки. Но и тогда возражения Володи были бы такими же запутанными. Этот самородок мог подковать блоху, но плясать она у него не стала бы, как и у Левши.
И хотя он просил меня писать ему «больше о мыслях души», я старался делиться с ним только житейскими переживаниями.
Наконец, понемногу Володя стал возвращаться к жизни. В мае поехал в Новосибирск, к Сливкиным. Он не жалел, что узнал о них, переписывался с братьями отца, особенно с дядей Сашей.
Ну, как?
Что касается твоей просьбы узнать о твоей жене Валентине, я тебя умоляю, не втягивай меня в это дело, потому что здесь легко перейти опять ту грань, которую я когда-то перешел. Этот разговор с ее бывшим хахалем Панфиловым ты можешь отложить до приезда ко мне в Москву в июле в отпуск, я тебя провожу к нему. Договорились?
Обнимаю, твой бытописатель Борис.
Володя – Борису
05.06.78
Здравствуй, Боря!
Очень и очень жаль, что ты не смог (а может, не захотел) ответить на мои простые вопросы. Я этот вариант предвидел и даже больше – думал, что ты именно так поступишь – откажешься отвечать, а будешь требовать от меня то, что тебя самого более интересует. Это уже становится похожим на эгоцентризм. Ты отсылаешь меня к книгам и прилагаешь список – большое спасибо, Боря.
О родном отце я узнал случайно, и что странно, – сразу поверил, а узнал от человека, которого впервые видел. В душе ничего не всколыхнулось, а просто сразу стали понятны многие ранее непонятные факты из моей жизни, и очень захотелось, как можно больше узнать о родном отце, сравнить его с собой. И чем больше я его узнавал, тем больше хотелось узнать, потому что он был удивительный человек. Его младшая сестра, моя тетя Гутя (Августа) до сих пор о нем плачет, сказала мне, что лучше человека она в жизни не встречала. И тоже сравнивала меня с ним – это сравнение меня до сих пор преследует. И что удивительно, я очень мало взял от отца по крову, у меня все от отца по крови. Отец по крову (отчим), как только я узнал о родном отце, сразу намного возвысился в моих глазах. Я стал им больше интересоваться, мы с ним не были друзьями, он был всегда немногословен, скрытен к откровенным разговорам. Кстати, он взял клятву с моих отцовских родственников, что они никогда не дадут знать о себе. Смерть его раскрыла мне на многое глаза, я понял, что отчим был удивительным человеком, и я очень пожалел, что мы не были друзьями. Твою просьбу я, кажется, выполнил – на твои вопросы ответил, только не знаю, в каком объеме тебе это нужно знать, ведь я бы мог написать все гораздо подробнее, и, наверно, интереснее (не художественно). Но мне так показалось, что именно в таком объеме тебе нужно знать.
Зачем противоречишь сам себе, выслал список книг, а в конце пишешь, не доверяй книгам. Не читать книг, значит перестать думать, и книги – наши последние друзья, которые нас не обманывают и всегда остаются с нами. А ошибки великих, по-моему, легче заметить, чем собственные. Хорошая книга, мысли великих дают нам, по-моему, возможность легче разобраться со своими собственными трудностями, нужно только, наверно, вовремя взять в руки нужную книгу. Я жизни без книг не мыслю, это все, что мне сейчас осталось, все остальное для меня уже бессмысленно, не нужно. Работать, чтобы жить, и читать, чтобы мыслить – вот и все, Боря, в другом варианте я свою жизнь не могу представить. Не вижу никакого смысла – к чему-то еще стремиться, чего-то добиваться. Зачем? Какая и кому от меня польза? Даже тебе не могу я ни в чем помочь.
Будь здоров. Обнимаю, Вова.
Володя – Борису
29.07.78
Здравствуй, Боря!
Письмо твое получил давненько, а вот писать сел только сейчас. Почему задержал с ответом? Обстановка у меня здесь сейчас такая, не до писем, хоть и время бывает много свободного.
В этом письме напишу кратко о своей жизни за последние полгода. Ничего интересного. Была сплошная нервотрепка.
В начале июня приехала мама. При маме, 30 июня неожиданно явилась бывшая жена Валя со своим молодым (22 года) мужем. Приехала с пузом, жить в своей, «по закону», половине дома (а дом строил только я, на деньги родственников). Я не пустил – как жить в одной комнате? Был скандал, со схватками. Муж увез ее в больницу рожать. Когда родила, опять приходила вселяться, снова был скандал. Видел дочь.
(А чья это дочь, может, того молодого мужа?)
Видел очень мало – это было самое тяжелое время из всей этой нервотрепки – моя дочь, трудно словами обо всем написать.
Я опять их не пустил в дом – пускай через суд вселяются – ушли на квартиру, что будет дальше, не знаю.
Жена подала на алименты, в июле оформлял развод и всякие дела.
За свои ошибки мы расплачиваемся только сами, а тем более, если закон на стороне подлеца. Представляешь, мы остаемся в дураках, со всей нашей философией и чистой совестью. Подлец видит в любом подлеца, и ему легче достичь цели, чем честному, который видит в подлеце сначала честного, и поэтому страдает за свою честность. Мне кажется, хорошие мужчины больше говорят сердцем, а не словами. А женщины, большей частью своей, болтливы, завистливы и злы, а такие в любой момент могут предать тебя, растоптать, все перечеркнуть ради своего эгоизма. Самоуверенность и глупость – это черты эгоизма высшей марки, если можно так выразиться. Да, это просто – быть самоуверенным, даже легко. Намного труднее, по-моему, разобраться в человеке, понять его философию, а для этого нужно сначала разобраться в самом себе, что, по-моему, еще намного труднее – «так мало я постиг, мелко плаваю, а другого делать не умею и не хочу», – мне понравились эти твои слова, по–моему, бред мальчика. Извини, по-другому я сказать не смог.
На эти твои слова могу задать тебе вопросы, на которые ты не сможешь, наверно, ответить. Чем ты живешь? Смысл твоей жизни? Наверно, нельзя объять необъятное? Цель жизни должна быть достижима, по-моему. И если ты чувствуешь, что никогда не сможешь достигнуть этой вершины – выбери другую, пониже и полегче, но с не меньшими трудностями, чем первая, главное – чтоб видеть ее конечную цель и суметь на нее взобраться. Ведь и в малом, по-моему, можно сделать немало.
(Если бы я так делал, то не достиг того, что смог.)
Если ты мало постиг, заканчивай второй вуз. Что же тогда я, по сравнению с тобой, – выходит, ничтожество? Почему же ты рад читать мои длинные письма? Я не учусь, читаю ничтожно мало, совсем мало по сравнению с тобой. В июне прочитал «Идиота» Достоевского, читал с желанием, с интересом. Но что я узнал, когда прочитал, – ничего нового для себя, все мне было это знакомо. Встает вопрос: почему? – Не знаю.
(Потому что потенция и гонор – необъятные, а образования – нет.)
А вот недавно прочитал небольшую книжечку о шахматах Бронштейна, и узнал для себя многое, чем читая классика. Какой-то парадокс. Ты ошибаешься, по-моему, ты совсем не оригинален – просто в тебе, по-моему, сидит бес, который мешает тебе всю жизнь, и ты это заметить никак не хочешь или не можешь. По-другому я сказать не могу. Может быть, поэтому мы и говорим на разных языках, скорее всего, так, а впрочем, об этом трудно судить сейчас. Ты очень хорошо разобрал мою фразу письма – все правильно, если понимать так, как ты пишешь. Но ведь я писал совсем в другом смысле, и, может быть, ты его и понял, но решил зачем-то прибегнуть к логике и положить меня на обе лопатки – может быть, мстишь за обиды, которые я тебе нанес в своем письме. Но ведь обижаться глупо, тем более между нами.
Испытал ли ты, что такое одиночество – вот почему книга – наш последний друг, какая бы она ни была, она рядом с тобой, плохую ты, конечно (это ясно любому смертному), отбросишь, а найдешь по своим потребностям – это последний друг, который с тобой разговаривает, и ты с ним споришь, ищешь истину. Но книга не обманет, как живой человек, потому что она – вещь – не живая. Неужели так трудно было понять этот смысл, а не тот, что ты написал? Книги всегда остаются с нами в архивах, библиотеках, дома на полке – стоит только взять их в руки, а друзья – стареют, умирают, теряются, как друзья. Я с тобой согласен – разговор можно продолжать бесконечно, если лить воду в дырявое ведро, бумагу не жалко и даже время – просто нужно уметь понимать другого.
(У Володи слово «понимать» означает верить только его мнению, даже если он несет околесицу. Кто не принимает, тот не понимает его. Поэтому спор с ним бесполезен.)
Одному жить страшно, даже если ты постоянно среди людей. Я тебе уже писал, для полной человеческой жизни каждый человек должен иметь своего двойника – другого живого человека – обычно это жена, может быть друг, может быть мать, отец, сын – но самое главное, чтобы между вами было полное взаимопонимание, можно сказать, любовь, чисто человеческие отношения. Чтобы ты мог перевоплощаться в этого другого, а он в тебя, тогда жизненные цели, смысл жизни и вообще все главное в жизни, ради чего живет человек, впишется в твой короткий миг, который нам отпустило время. Я сейчас один, у меня полная пустота в душе, хотя рядом мать, приехал сын Андрей, и брат через шесть лет решил помириться. Вот почти уже месяц я вижу рядом своего кровного сына, и вроде бы он не мой, хотя прошло всего шесть лет, я его не узнал (физически очень изменился). Сразу чувствуется не твое влияние, не таким хотел я видеть своего сына, и ничем не могу себе помочь, горько сознавать, что растет моя плоть, но моего в ней почти ничего нет.
Мой совет тебе – не покидай своего сына, постарайся стать для него другом, именно другом, а не отцом, он сам будет видеть в тебе отца. Будь с ним на равных, исключая возраст. Никто из родственников мне другом не стал, со второй женой что-то намечалось, но она оказалась змеей. Насколько она могла влезть в душу, настолько она сделала гадостей. Это был мне очень хороший жизненный урок. Я еще не знаю, какой во мне сидит бес, но я чувствую свои крупные недостатки – эгоизм, нерешительность, необщительность, упрямство, безволие, равнодушие ко всему. И масса – мелких.
В своем письме ты меня опять удивил, потому что ты это написал: займись писательством. Другие мне уже писали об этом. Вся моя писанина – мои письма, которые я очень не люблю писать. Ты как-то давно мне предлагал писать дневник – это не для меня, Боря, и я прекрасно знаю, что глупо мне думать о писательстве. Я в себе-то не могу разобраться, а здесь орешек не по моим зубам. Письмо-то толком написать не могу. Для меня это мука – выжимать из себя слова. И книги-то я читаю, выбирая только такие, чтобы разобраться в своих ошибках.
Я думал, что ты мне в чем-то поможешь, но начинаю все больше убеждаться, что жизни, как таковой, ты не знаешь, хотя очень хорошо можешь говорить, доказывать, советовать. Это не так трудно, но есть одно «но» – нужно все пережить самому. Книги, примеры, советы, взгляды – одно, в них есть польза, но мизерная, все мы делаем и решаем сами. Наши ошибки – это мы сами. И никто в них не повинен, кроме нас.
Этим хочу закончить. Письмо поедет к тебе, и многое, что я тебе написал, я забуду. Я заметил, что стал очень рассеян и забывчив. И еще запомни – при встрече у нас с тобой таких разговоров не получится, просто я не смогу так разговаривать, слишком много труда мне нужно, чтобы хотя бы написать все это. И сейчас я разговариваю как бы с тобой, толчок к этому разговору – твое письмо. А при встрече в разговоре живом все происходит по-другому.
О чае. Наверно, ты многое уже знаешь, но постараюсь написать. В чае содержится около 130 (!) различных веществ. Чай бывает черный, который мы пьем, зеленый, который пьют в Средней Азии, а красный и желтый (промежуточные) пьют в Китае – на родине чая. Сразу напишу, как правильно его заваривать. Хранить чай нужно в стеклянной таре, с притертой пробкой. Чай, как губка, все впитывает. А когда завариваешь, рядом не должно быть ничего сильно пахнущего. Посуда для заваривания – фарфор, фаянс и только. Размер чайника – сколько ты намерен выпить зараз – не более. Воду кипятить только в эмалированном чайнике. Если вода из крана, налить в чайник и перед кипячением дать постоять 0,5 – 1 час, чтобы вышел запах хлорки, а потом ставить кипятить. Лучшая вода – родниковая. В Китае воду для чая продают на рынке. Кипятить воду нужно тоже уметь. Различают три стадии кипения: 1 стадия – чайник начал шуметь, появляются пузырьки; 2 стадия – пузырьков очень много, все поднимается кверху, вода как бы болеет; 3 стадия – вода начинает бурлить. Заваривать нужно на второй стадии кипения. На третьей стадии при бурлении выделяется, образуется тяжелая вода. Второй раз кипятить или подогревать для заварки воду нельзя. Вместо воды можно применять молоко, то есть заваривать чай молоком – это уже кому как по вкусу.
Теперь о норме заварки. Средняя нормальная норма заварки считается – 1 чайная ложка на стакан воды плюс чайная ложка на заварник. Если в заварник входит три стакана, значит нужно положить 4 чайных ложки (без верха, немного с верхом). Очень большая крепость – до 10 ложек на стакан воды – сильно возбуждает, выше 10 ложек вызывает сонливость, для здоровья не вредно при одноразовом употреблении, систематически пить нельзя. Сам процесс заварки: заварник – чайник фарфоровый нужно сначала прогреть или сухим воздухом, или кипятком, предварительно ополоснув его подсоленной сырой водой. В нагретый чайник засыпать норму и сразу залить примерно на 2/3 объема закипевшей водой, закрыть крышкой и накрыть салфеткой льняной, сатиновой, чтобы аромат не улетучивался. Если чай черный, через две минуты (зеленый чай – 5 минут) залить доверху, и можно сразу наливать в чашки и пить. Ни в коем случае не разбавлять водой, только одну заварку пить. Если ты правильно заварил, чем выше качество сухого чая и чем правильнее заварил, тем больше должно образоваться пены, когда наливаешь кипяток (это самоконтроль). Чай можно и даже нужно пить с молоком (сначала наливать молоко, а потом заварку). Чай и молоко – друзья, молоко уменьшает действие кофеина. Чай и сахар – враги, перестань пить чай с сахаром. Можно пить чай с коньяком, чай с кофе, чай с какао, чай с вареньем (отдельно), чай с солью, чай с перцем.
Очень хорош напиток, который пьют в Тибете, он быстро восстанавливает силы: заварить пачку чая (50 г) стаканом воды, растопить масло, чай и масло хорошо перемешать (масла 200 гр.), и все выпить.
Ни в коем случае заваренный чай нельзя кипятить – будет «чефир» – очень вредный напиток. Я мог бы тебе перечислить все достоинства, сорта, разновидности чая – это долго писать. Главное – очень полезный напиток. Я пью в основном зеленый чай с молоком без сахара.
Все, пиши, Обнимаю, Володя.
Володя – Борису
Без даты
Дорогой Боря!
Пожалуйста, извини за долгое молчание. Оправдываться не имею права. Наконец-то вырвался в Фонтанку и разыскал письмо отца, которое он мне писал в черновике, но послать мне не успел. Отвечать на твое письмо пока не буду. Мне думается, на многие вопросы свои ты найдешь ответ в этих двух конвертах, и напишешь мне новое письмо.
У меня все в порядке, на работе небольшие изменения в лучшую сторону. Никогда не думал, что мне будет так тяжело со временем, я в большом цейтноте, столько всяких дел, которые нужно переделать, а где взять время?
Пиши, жду.
Очень прошу, о получении писем сообщи открыткой. Отдаю тебе их на постоянное пользование.
Володя.
Продолжение следует.