Наступает рассвет. Первые лучи несмело покрывают колдобистую узкую улочку, на которой находится моя булочная. Каждое утро ровно в шесть часов под запах свежеиспеченного хлеба я вытаскиваю столы на улицу и расстилаю нарядную скатерть. Этот ритуал проделывается нарочито небрежно и важно, так, как это свойственно только наступающему флорентийскому утру. Готовый к этому времени кофе добавляет горечь в витающие запахи. Пора открываться.
Я переворачиваю табличку на двери и с нетерпением ожидаю появление постоянной посетительницы, которая должна подойти с минуты на минуту. Ее приход тоже является частью моего утреннего ритуала, потому что за десять лет нашего знакомства, клянусь, она не пропустила ни одного дня. Как обычно, она не заставляет себя ждать. Распахнув дверь, стремительно шагает к прилавку, на ходу выдыхая дешевый сигаретный дым прямо мне в лицо:
- Доброе утро, Мария.
- See.
- Вам как обычно?
-See, Fabio.
-Прошу за столик.
Развернувшись, она на мгновение путается в необъятной юбке из тяжелой ткани и удаляется на улицу, за свой любимый стол в центре. Несколькими минутами раньше я специально для нее поставил пепельницу. По правде говоря, курить в моей булочной запрещено, но для Марии я делаю исключение, несмотря на то, что это отпугивает многих посетителей. Да и сама она отпугивает многих. Дело в том, что Мария – проститутка. Нет, даже не так, проститутками в этом городе называются жрицы любви, которые обеспечены сутенером, постоянными клиентами, постоянным графиком и пусть небольшим, но стабильным доходом. Этим Мария всегда отличалась от других. Она работала одна, когда хотела и где хотела, но, конечно, у нее были постоянные клиенты. Без них она бы не смогла выжить, ведь возраст Марии уже считался немаленьким для ее профессии, к тому же она обладала весьма своеобразной внешностью. Высокая, худая, бледная, с запавшими скулами и темными огромными глазами, глядевшими на мир из презрительно и высокомерно. Они бросали вызов жизни, настоящий вызов, и от этого взгляда, от осознания, какой груз он несет в себе, с непривычки хотелось бежать. Бежать, чтобы не видеть, спрятаться и спастись. Я всегда видел ее в темном платье из плотной ткани, кое-где посветлевшим от времени небольшими белесыми пятнами и меховой полысевшей горжетке, плотно обнимающей шею, кроме того она всегда носила с собой ажурный зонтик, правда от времени все кружево превратилось в сплошную прореху. Прибавьте к этому вечно всклоченные темные волосы и дурной характер… Просто удивительно, что на нее вообще был спрос.
Вот и сейчас она торопит меня, стуча зонтиком по спинке стула:
- Фабио, нельзя ли поторопиться! Я выжата до капли, как лимон, эти чертовы мужланы еще поп…
Под ее ворчание я торопливо расставляю завтрак: чашку горького кофе, сливки, свежее мягкое масло и две свежих, еще горячих круглобоких булочки. Она немедленно предлагает мне соседний стул, что логично, потому что я захватил чашку и для себя. Мгновение тишины и Мария заводит свою старую историю:
- …А самым главным мужчиной в моей жизни был Даниелло! О, как же я его любила!!! Это был пожар, пламя, бушующий ураган, ничего не пожалела эта любовь! Будь он проклят! Даниелло, почему все хорошее так быстро уходит в небытие? Я душу тебе отдала! Всю душу! А ты, подлец, мерзавец, сволочь, ты предал меня. Это из-за тебя я здесь, да, Даниелло, ты чертов трус!!!
Она бесконечно повторяет его имя, выкрикивает, сотрясая руками. Каждый день, каждое утро, из года в год. Уж насколько велико горе этой женщины, которая любила, которая любит до сих пор! Черт возьми, она ведь умеет это делать, в отличие от многих... Я сочувственно улыбаюсь, как и всегда улыбка выходит натянутой, но ей на это абсолютно наплевать.
- Конечно, я пыталась забыть. В моей жизни были и другие мужчины после него. Но это было не то, не сравнить, слишком пресно, слишком противно… Моя жизнь превратилась в бесконечную попытку нагнать, вернуть, ощутить ту бесконечную свободу, силу, счастье. Абсолютное. Но его нет и не будет дальше. Я упустила свой единственный шанс и осталась ни с чем…
Ее прерывают подошедшие посетители, и мне приходится отвлечься. Когда я возвращаюсь к ее столику, она уже допивает свой кофе. У ее ног лежит огромная рыжая дворняга с висячими ушами, выброшенная на улицу под старость, и преданно смотрит ей в глаза. Мария мажет маслом румяную корочку второй булочки и скармливает ее собаке:
- Кушай, Бэлла. Ты единственное, любимое мое создание, моя семья. Ты и эта булочная, Фабио. Больше у меня ничего не осталось. Я вынуждена продавать то последнее, что имею. Но, несмотря ни на что, Фабио, сегодня, именно в это утро я чувствую себя удивительно счастливой. Я упустила свой шанс, но я неимоверно богата, по сравнению с ними,- она презрительно обводит улочку рукой, - у меня БЫЛА любовь, у меня ЕСТЬ любовь. И она живет в вас, в этом проклятом Даниэлло, в запахе нового дня. И я знаю это.
Мария неспешно поднимается из-за стола и вопросительно поднимает правую бровь:
- За счет заведения, - торопливо добавляю я.
И она удаляется, грациозно и странно, отстукивая ритм ветхим зонтиком-тростью. Напевая и путаясь в полах длинной юбки. Бэлла поднимает голову и, поразмыслив мгновение, неспешно трусит следом, не рядом, но чуть поодаль. Я смотрю, как их силуэты растворяются в свете наступающего дня. Они опять уходят сейчас и каждое утро, мои женщины, мои любимые женщины, любимые той странной любовью, которая не требует физического вожделения. Каждая из них достойна жалости. Но это не так… Они счастливы, они по-настоящему счастливы. У них ничего нет сейчас, но у них БЫЛО…