Летом 1944 года к Фекле Сазоновой, Ивановне, как звали её все в селе Коротком, что под Корочей, зачастили родственники из соседних сел. После Курской битвы стали они глубоким тылом, но Короткое оказалось в самом выгодном положении: в селе стояли на переформировании наши воинские части. В тяжелое военное время это было немаловажно для сельских жителей: от солдатской кухни им всегда что-нибудь перепадало, а по воскресеньям военные устраивали танцы под гармошку, или по-местному – посиделки, и Короткое стало местом притяжения окрестной молодежи.
Муж Ивановны, Кузьма Прокопьевич, был на фронте, и она одна растила четверых своих детей, да ещё взяла на постой беженцев, и тоже с детьми, из соседней Игуменки – ее полностью сожгли во время боев. В общем, хлопот – полон рот, а тут еще с беженкой бабкой Нюськой случилось несчастье: корова погналась за бабкой по двору, хотя всегда была смирная, и чем только бабка ей не угодила? Нюська убегать, споткнулась, и упала на яблоневый сук: в грозу сломало яблоню, и остался от нее сук, не успели убрать. Поранила Нюська себе живот, и сильно. И Ивановне добавилась забота делать ей перевязки.
Лечили Нюську травами, ухаживали всем миром: была она бабка геройская. Всю оккупацию пережила с семьей Ивановны, помогала, как могла. Маленькая, но вся какая-то крученная, верткая, она отличилась своими отважными походами «по кишки» к устроенной немцами в селе скотобойне. Оккупанты установили для местных жителей «новый порядок»: забирали по очереди с каждого двора скот для своей кухни, а требуху и кишки выбрасывали. Добыть их было не просто: за этими отбросами у заднего двора скотобойни собиралось ночами пол села. Но иногда Нюська все-таки возвращалась с добычей, и тогда у Сазоновых был пир - так вкусна казалась детям похлебка из добытых Нюськой «кишок». Так вкусна, что аромат ее преследовал и после войны. Но, когда в память о Нюське, сварили такую похлебку после войны – съесть не смогли...
Уже пошла Нюська на поправку, хотя еще постанывала и лежала в "святом углу" хаты под образами, когда из соседнего Песчаного в гости к Ивановне пришла Феня, девушка красивая. По делам, да и на посиделки в воскресенье сходить. Как заиграли гармошки, Феня с подругами ушла.
Уже на улице стемнело, дети на печке улеглись спать рядышком, Ивановна потушила светильник – фитиль в стреляной гильзе с маслом, а Фени все нет. Наконец, прибежала и сразу «нырнула» на печь к ребятишкам. А за ней заскакивает солдат, и к Ивановне, и строгим голосом:
- У вас посторонние есть?
- Есть, - отвечает она.
- Где?
- Да вон в "святом углу" лежит. Беженка.
Солдат бросился к "святому углу" и давай обнимать, целовать Нюську, а она слова сказать не может со сна. Потом как-то вырвалась от него, и крикнула, и до него дошло, что это не то, что он искал.
А Нюська опомнилась, и в голос:
- Ой, ты ж меня растревожил, ты ж меня разбередил!
Тут уж проснулись все, дети в смех, а в хате темно, хоть глаз выколи. Понял солдат, что не найти ему пропажу, придется отступать:
- Вы, мать, извините меня: конь о четырех ногах, и тот спотыкается, а у меня всего две, - и задом-задом вон из хаты.
Нюська же совсем пришла в себя, догадалась, в чем причина её приключения, и сквозь стон запричитала:
- Фенька-Фенька-а, это ж ты с ним прокочелюбилась, а он ко мне, растревожил меня…
И новые волны смеха прокатывались по хате Ивановны.
…Еще не светало, как хватила Феня домой в Песчаное. Больше она в Коротком, пока там стояли солдаты, не появлялась. Нюська поправилась, и вернулась в конце войны в свою Игуменку. Как сложилась судьба «коня о двух ногах», неизвестно, война ещё жала свою ниву… Но можно надеяться, что солдат, не растерявшийся в темной хате с Нюськой, выжил и на фронте.