В дверном проеме уже дважды показывались вихрастые головы моих приятелей. Я с тоской оглядывалась на их гримасы и сердито ерзала на табуретке.
До того, как мне доведется вырваться на улицу и окунуться в калейдоскоп веселых летних развлечений, я должна получить от деда «прививку» литературы.
Этот утренний час он чтит свято. Дед надевает очки, которые ему нужны только для солидности, потому что бабушка всякий раз смешливо фыркает: «Ты же в них ничего не видишь, старый черт!»
Но он грозно на нее цыкает, и она сразу послушно усаживается рядом со мной, вытирая об фартук свои беспокойные морщинистые руки. Эти руки всегда находятся в движении: стряпают, стирают, шьют. Они не любят праздно лежать на фартуке.
Дед, выдержав паузу, как опытный артист, и убедившись, что зрители не перемигиваются лукаво, не хихикают и не смотрят, зевая, по сторонам, начинает читать наизусть Лермонтова глуховатым голосом заядлого курильщика.
В моей голове в это время бродят грандиозные планы: сегодня нужно пробраться в курятник и позаимствовать у любимого бабушкиного петуха парочку перьев из его яркого щеголеватого хвоста. Затем, воткнув добытый трофей в волосы и разукрасив лицо акварелью, можно отправиться пострелять из лука на Цыганскую гору.
Я серьезно задумалась, вспомнив драчливый нрав петуха. А дедушка уже перешел к декламации Шевченко.
Поэма «Слепая» была его козырной картой. С первых строк бабушка заливалась слезами, и я поневоле прислушивалась. Но на самом деле, мне больше нравились бабушкины простенькие песни. Она сочиняла их сама и пела так, как поют птицы.
Речь в них всегда шла об одном и том же: о тяжелой сиротской доле.
Я знала, что заветная бабушкина мечта – увидеть во сне своего отца. Так странно: прожить такую трудную жизнь и иметь такое детское желание.
Она росла сиротой. Ее отец, подданный Австро-Венгрии, исчез еще до ее рождения. Ей казалось в детстве, что других ребят не макают на речке головой в ил и что им не шушукают вслед всеведущие старухи лишь потому, что они от всех неприятностей защищены сильной отцовской рукой.
Дед подозревал, что бабушкины песни мне милей настоящей литературы. Уличить меня в этом «преступлении» ему все же не удавалось. Я прилежно сминала листы книг, назначенных мне для вечернего чтения. Но он видел, как сияли мои глаза, когда бабушка, раскатывая тесто для пельменей, высоким тонким голосом заводила новую песню.
Такая недостойная конкуренция деду была неприятна, поэтому, когда бабушка пела, он двигал мебель, включал радио, неожиданно и громко ронял разные предметы.
- Откуда к тебе приходят слова? – с любопытством спрашивала я ее.
- Наверное, ветер приносит.
Я не удивлялась. Ничего необыкновенного: ведь однажды ветер подбросил мне марку с изображением какого-то царя. До сих пор в ветреные дни я ожидаю чего-то особенного.
Каждое лето родители исправно отправляли меня в город, где время от завтрака до ужина текло неспешно и приятно, где чужие заборы не служили преградой для желающих полакомиться спелой малиной, где впервые я услышала голос поэзии на чистенькой маленькой кухне.