Предопределенное свыше, пребывание в инвалидной коляске тяготило его уже не один год. Часто Коле приходилось сидеть и ждать: позднего возвращения матери, учителей, присланных для занятий, редких посещений районного доктора. Самым приятным, пожалуй, было ожидание почтальона дяди Коли.
– Привет, тезка, – начинал тот свою речь при каждой встрече. – Смотри, какие умные, да и не умные, журналы и газеты люди выписывают. И он ждал, пока Коля торопливо просматривал красочные картинки и заголовки, иногда позволяя ему оставить свежий номер до вечера.
Пасхальная неделя была дождливая, и, как всегда весной, Коля страдал от сырости. Сидя у окна, он кутал ноги теплым пледом и мечтал, чтобы произошло что-то необычное, из ряда вон...
Когда к окну подошел дядя Коля, мальчик был немало разочарован. Оказалось, что почтальону было некогда показать ему новинки прессы. Он ограничился тем, что просунул в форточку большой распечатанный конверт со словами:
– На! Дарю. С самого нового года адресата найти не можем и назад отослать не получается – видать с обратным адресом накуролесили.
Когда почтальон ушел, Коля поднял с пола потрепанный конверт и достал оттуда настенный календарь. Фотографии в календаре оказались очень красивыми. Коля по многу раз пересмотрел каждую из двенадцати. После этого он решил повесить его на стену вместо строго, пятилетней давности, однако потом почему-то передумал. В течении дня он еще и еще перелистывал страницы своего нежданного подарка. В последний раз он взял в руки календарь уже перед сном и долго любовался апрельской композицией, посвященной празднику Пасхи.
В эту ночь Коля долго не мог уснуть. Сначала ему мешали разные мысли, а потом вдруг показалось, что в комнате стало как-то слишком светло. В конце концов, он встал, надел тапочки и подошел к окну. Одернув штору, он не поверил глазам: за окном был солнечный день, цвели вишни, зеленела сочная трава, а поодаль золотились купола белоснежного храма, праздничным звоном призывающего прихожан к заутрене.
Недолго думая, Коля распахнул окно и вылез наружу. Он шел к храму, наслаждаясь яркой красотой и в то же время исключительным покоем этого чудесного утра. Отвечая на приветствия встречных, он не переставал радоваться их радушию. Не умея объяснить удивительную легкость передвижения, он решил, что просто позабыл момент, когда ему удалось встать на ноги.
Мать нашла его на рассвете. На улице. В грязи. Под распахнутым настежь окном.
– Горе ты мое луковое, – причитала она, с трудом втаскивая Колю на коляску. – Ты хоть помнишь, как ты сюда попал?
Однако Коля ничего, кроме своего давешнего путешествия не помнил. Впрочем, он был уверен, что рассказывать матери о нем не стоит.
В этот день он был занят больше обычного: пришлось учить давно запущенную им историю – назавтра планировалось зачетное занятие. Только поздно вечером он ненадолго раскрыл календарь, обратив на сей раз особое внимание на тропический пляж с присущей ему экзотикой.
Уже засыпая, Коля вдруг почувствовал импульс, заставивший его подняться и подойти к плотно зашторенному окну. Просунув голову между полотнами, он буквально остолбенел от удивления. Под окном золотился раскаленный от зноя песок, высоко в небо тянулись пальмы подставляя ветру свои и без того растрепанные прически, манили бамбуковые бунгало, обещавшие прохладу и освежающие напитки.
Коля не шел, а бежал, задыхаясь от жара и радости. Его ликованию не было предела, когда соленые брызги мощного океанического прибоя полетели ему в лицо. Беспредельной свободой дохнуло на него при виде юрких серфингистов, скользящих по гребням неукротимых волн. В висках стучало: "И я так могу! Могу!"
Было стыдно смотреть в измученное лицо матери, вытаскивающей его – мокрого и грязного – из-под окна, и молчать в ответ на ее слезное вопрошание:
– Как ты здесь снова очутился? Соображаешь ли, что ночи холодные? Неровен час, застудишься. Кто тебя выхаживать будет? С двух работ мне никак не отпроситься. Когда же будет от тебя покой?
Растертый водкой, Коля затем был водворен в кровать под два одеяла. Для усиления терапевтического эффекта ему пришлось безропотно допить оставшееся от растирки содержимое шкалика. И, наконец, пообещать, что и носа из этого традиционного убежища простуженных не высунет. Однако едва за матерью закрылась дверь, осененный внезапной догадкой, он выбрался из-под одеяла и потянулся к календарю.
Вооружившись фломастерами, Коля долго и старательно рисовал на чистой задней обложке календаря звездное небо. Несколько позже достаточно бодро ответил на вопросы историка и заработал честную четверку. Но к пяти часам силы его, подорванные изрядно подскочившей температурой, иссякли. В полусне-полубреду он различал голоса матери и врача, позволял поить себя разной гадостью и все стремился освободиться из-под сотни, как ему казалось, одеял.
Неожиданно ему полегчало. Отбросив все мешающее, Коля вскочил на ноги и подбежал к окну. То, что он увидел вовне, сначала его разочаровало. Небо с мириадами слабо мерцающих звезд ночной порой было для него не в новинку. Но вскоре он заметил, что на улице отсутствует фонарь, тускло освещающий соседский забор. Отсутствует и сам забор, и темная масса сиреневых кустов за ним. Это был иной, отличный от земного, мир. Чтобы попасть в него, стоило лишь шагнуть в распахнутое окно.
Падение в бездонной бездне было нескончаемо жутким. Коля беспрерывно кричал от ужаса. Когда он уже было уверился, что этот кошмар никогда не закончится, все вокруг переменилось. В одночасье он почувствовал, что стоит на твердой почве, а видимое пространство заливает невиданной красоты радужное сияние.
Окрыленный, он не бежал, а буквально летел вперед. Кажущаяся нескончаемость этого движения лишь вдохновляла его. Он даже ощутил легкое разочарование, когда вдалеке показались человеческие фигуры. Приблизившись к длинной очереди, состоявшей из молчаливых людей, Коля занял место в ее конце и стал наблюдать. Откуда-то с противоположного конца, доносились бесцветные голоса: слабые – просительные, низкие и глубокие – констатирующие. "Хочу иметь много знаний. – Разрешено". "Всегда быть в выигрыше. – Отклонено". "Сына доброго. – Разрешено". "Порчи соседского имущества. – Отклонено". "Крепкого здоровья. – Отклонено".
Когда подошла Колина очередь, он, уже давно решивший, о чем будет просить, вдруг запнулся. Его очень страшила возможность отказа. Пытаясь предугадать судьбу своей просьбы, он старательно приглядывался к выражению строгих лучистых глаз троих стоящих перед ним вершителей судеб. Но взгляд их был непроницаем. Дрожащим голосом Коля попросил: "Хочу ходить. Можно?" и тут же услышал в ответ лаконичное: "Разрешено".
Последнее слово, в отличие от всего остального, накрепко впечаталось в его мозг при пробуждении. К чему оно относилось, Коле было неведомо. На все горестные вопросы матери, среди ночи тащившей его с улицы в дом, он, недоумевая, тупо повторял одно и то же: "Но ведь разрешено. Разрешено же". Мать полагала, что сын бредит, но, когда убедилась в отсутствии у него повышенной температуры, испугалась, что он тронулся умом.
– Господи, спаси и помилуй убого раба твоего Коленьку. Спаси и помилуй, – горячо молилась она перед образом, заливаясь безутешными слезами.
Горячая жалость к матери заставила Колю прекратить бессознательное говорение. Он захотел тут же помочь ей. Немедленно облегчить ее боль.
Сползая с кровати с тем, чтобы перебраться в коляску, он случайно встал на ноги и вдруг, вместо привычного в этих случаях падения, ощутил под ними опору. Шаг, другой, третий... И вот уже, неуверенно ступая, Коля вплотную подошел к матери и тронул ее за плечо...
Счастливое завершение этой истории немного омрачило таинственное исчезновение календаря. А ведь Коля так рассчитывал совершить еще десяток оставшихся путешествий. Впрочем, теперь ему были доступны всамделишные путешествия, в свершение которых он горячо верил. Потому как на многие жизненные вопросы теперь у него имелся единый ответ: "Разрешено!"