Ада попросила шофера высадить ее за квартал от дома. Волны восторга распирали грудь, взмывая вверх расслабляли большой красивый рот, заставляя его расплываться в улыбке. Все, что попадало в поле ее зрения, улыбалось в ответ: прохожие, шедшие навстречу, лица людей с обложек книг в витрине книжного магазина, продавец с синей лейкой в руке за стеклом цветочной лавки, манекены, демонстрирующие лучшие образцы белья... Она чувствовала себя бесконечно счастливой. Отныне фирма принадлежала ей!
Хотелось немедленно – восторженно и взахлеб – делиться победительными настроениями. Так, чтобы в ответ не плохо скрываемая зависть или раболепное восхищение, а глаз, без искажений отражающий огни ее победы, поток чувств, наполняющий и без того полную чашу ее впечатлений. Где найти того, кому можно было бы довериться без оглядки?
В глаза вдруг ударил солнечный зайчик. Ада отвернула голову, радуясь этому приветному знаку. И тут же иного рода вспышка заставила ее остановиться: удивительно живой и доброжелательный взгляд мужского манекена. Разве может быть такое, чтобы неживое застывшее лицо могло так чудесно глядеть? Мыслимо ли, чтобы пластмассовая кукла в серых трикотажных шортиках и такой же невыразительной футболке могла подарить то самое сочувственное внимание, о котором только что мечталось Аде?
Ада решительно открыла дверь в магазин. Мелодично звякнул колокольчик над головой. Навстречу ей, широко шагая, уже шел молодой мужчина в безукоризненно белой рубашке.
– Здравствуйте! Чего бы Вы хотели?
Аде было весело, она чуть не взорвалась смехом, когда представила физиономию продавца после ее слов.
– Манекен! Тот, в сером белье!
– Серое белье – такое, как на манекене?
– Да нет, же, – топнула ногой Ада. – Весь манекен целиком.
Продавец застыл в недоумении. Как и ожидалось, лицо у него было преглупое.
– Позовите заведующего, быстренько! – возбужденно похохатывая, приказала она.
Когда в чистеньком зальчике появился заведующий, он, после долгих препирательств, согласился продать Аде манекен за кругленькую сумму. А чтобы как-то компенсировать этот явный перебор, без устали осыпал ее комплиментами и весьма демонстративно руководил организацией доставки товара на дом.
Стоило Аде избавиться от посторонних глаз, как она тут же позволила себе расслабиться. Сбросив туфли на шпильках и порядком осточертевший деловой костюм, она забралась в кресло с ногами и принялась болтать – свободно, откровенно – как говорят обычно в состоянии сильного опьянения:
– Господи, как ты мил. Представляю, если бы ты был живым... Такой нежный, внимательный, заботливый... У меня есть все. Нет только отзыва... отклика... сочувствия... Как было бы славно, если бы ты предупреждал мои желания... Боже мой, как ты мне улыбаешься... Я тебя уже почти что люблю...
Последняя реплика была произнесена с закрытыми глазами – Ада засыпала.
Пробуждение было странным: затекли ноги, болела шея. Однако сейчас Аду более всего тревожил удивительно сильный запах свежеприготовленного кофе и... отсутствие манекена на прежнем месте. Отдаленный звон чашки о блюдце заставил ее вскочить и быстрыми, прихрамывающими шагами ринуться на одоление пространства между комнатой и кухней, чтобы в конце дистанции остановиться и оторопело наблюдать, как стройный блондин в тонком сером белье умело управляется с немудреной задачей приготовления легкого завтрака.
– Ты уже проснулась, дорогая?
Приятный тенор мягко вошел в ухо, мгновенно трансформируя пережитую тревогу в восхитительное осознание сбывшейся мечты. Сладостная полнота жизни наступала в сей же час, и для этого не требовалось больше никаких дополнительных усилий...
Своего мужчину Ада назвала Манек. Милый и сообразительный, преданный до самозабвения, он стал ее постоянным спутником – верной тенью на работе и дома. Едва появившись, он подарил ей сорок дней и ночей сплошного, безупречного счастья.
День сорок первый ознаменовался первым омрачением.
Вечером, спешно собираясь на чрезвычайно важное для нее мероприятие Ада обнаружила, что ее возлюбленный не способен к быстроте и решительности действий. По его версии рубашки, галстуки, запонки никак не хотели гармонически сочетаться, составив более-менее презентабельный ансамбль. Не скрывая своего раздражения по поводу его нерасторопности, Ада принялась одевать его сама. Манек выслушивал резкие упреки в свой адрес молча. Растерянная улыбка не сходила с его лица до самого окончания процесса распекания-одевания.
– Ну вот, теперь ты похож на человека, – констатировала Ада, отстраняясь от молодого человека.
Отступив от него на шаг, она осмотрела его с ног до головы. Перед ней вместо живого теплого человека стоял... бездушный холодный манекен.
В первые несколько минут Ада вопила. Заливаясь слезами, она сдирала с возлюбленного одежду, пытаясь растирать его твердые, словно окаменевшие, мышцы. Когда тщетность ее усилий стала очевидной, она устало опустилась на пол и, судорожно вздыхая, заговорила. Поток ее речи состоял из обвинений в свой адрес и попыток самооправдания, время от времени перемежающихся молитвами.
Не сразу ее глаза, застланные слезами, смогли распознать едва уловимые приметы пробуждения любимого. Не сразу она смогла ответить на его вопрос: что с ней случилось. А когда первая улыбка озарила ее перепачканное косметикой лицо, она с несвойственной ей кротостью пустилась в пространные и обстоятельные объяснения.
Как ни странно, в этот вечер, хотя и с опозданием, они сумели посетить то самое важное мероприятие. Уверенность и быстрота действий Манека при сборах теперь были настолько очевидными, что Ада втайне забеспокоилась: не является ли это признаком разительной перемены в нем, не охладеет ли он к ней после своего столбняка. Однако вскоре она убедилась, что изменения коснулись лишь тех черт его характера, по поводу которых она недавно выказывала неудовольствие.
Благодатное свойство памяти, притупляющее давно прошедший жизненный негатив, существует наряду с другим – коварным – ее свойством: скорым забвением полезных жизненных уроков. Очередной приступ недовольства случился с Адой после вечеринки, на которой какой-то подвыпивший тип неоднократно приставал к ней с предложением потанцевать. Раздраженная испорченным вечером, по дороге домой она выговаривала Манеку за его неумение давать решительный отпор любым домогательствам, за его интеллигентскую привычку ограничиваться словесными сентенциями по отношению к наглецам.
У ярко освещенной витрины какого-то кафе Аде неожиданно пришлось остановиться: ее молчаливый спутник внезапно потерял возможность двигаться. Мертвенность его тела, холодность его позы манекена приводили Аду в замешательство. Как поступить? Как скрыть неправдоподобную нелепость этой ситуации от любопытных глаз, наблюдающих за ними из-за стекол?
Ада с содроганием обняла того, кто еще недавно грел ее теплом своего трогательного сочувствия, а сейчас никак не реагировал на ее растущее беспокойство:
– Я знаю, ты отойдешь. Я верю, – горячо шептала она, прижавшись лбом к его плечу. – Я, конечно, сволочь. Я снова обидела тебя. Но и ты хорош...
Трудно сказать, для убедительности ли спектакля или в порыве отчаяния, Ада периодически целовала мокрое от ее дыхания лицо любимого, изредка прижимаясь губами к его неподатливым холодным устам. Украдкой поглядывая на часы, она с нетерпением считала минуты до того времени, когда ему положено было "оттаять". Однако по прошествии означенного срока изменений не последовало, и Ада стала тоскливо перебирать возможные варианты: оставить Манека беспомощно стоять на улице под моросящим дождем или вызвать грузовое такси или подождать еще...
Любимый пришел в себя, как и в прошлый раз, совершенно неожиданно. Решительно подхватив окоченевшую Аду под белы руки, он торопливо повел-поволок ее домой. Правда, у подъезда им пришлось задержаться. Какие-то молодчики, увидев в пошатывающейся, промокшей паре источник легкой добычи, стали требовать денег.
– Отдай им деньги, ради Бога, – попросила своего спутника ослабевшая от пережитого Ада.
Но тот заговорил с вымогателями в жесткой, вовсе не присущей ему манере. А когда его попытались ударить, сумел мастерски отразить удар. Расшвыряв троих нападавших, он провел дрожащую Аду в подъезд, приговаривая:
– Не нужно бояться, дорогая. Я – твоя постоянная защита, я – твоя скала.
Ада сообразила, что ее "пиление" и на этот раз сработало. Она получила мужчину улучшенного, близкого к идеалу, качества! Поэтому, когда невзначай она сорвалась в третий раз, к обычной боязни потерять любимого примешались весьма практические соображения: преобразовать его слабости в противоположные им сильные качества.
Лекцию о необходимости развития гибкости и целеустремленности Манеку пришлось выслушать, находясь в состоянии ступора в кладовой офиса, сразу после того как он провалил переговоры с женщиной-менеджером, в которых ему отводилась ключевая роль. Нельзя утверждать, что последовавшие вслед за первой подобные лекции организовывались Адой нарочно. Напротив. Отметив "положительный" эффект от своих нападок, она попросту перестала контролировать свои эмоции, обездвиживая возлюбленного всякий раз, когда считала его поведение некорректным. Таким образом она научила его отстаивать свое мнение, быть хладнокровным, идти на компромисс, не поступаясь своими принципами, и некоторым другим важным для "идеального" мужчины вещам.
На двести шестьдесят первый день их совместной жизни случилось непредвиденное. Ада застукала Манека... целующим руку секретарше.
"Да, можно быть любезным! Да, можно слегка пофлиртовать! Но нельзя же быть таким болваном, чтобы делать это у дверей начальницы! Нельзя же..." Ада самозабвенно кричала, не обращая внимания на то, что ее слушают подчиненные, на то, что вопреки сложившейся практике тот, на кого изливался ее гнев, остается подвижным и теплым.
– Пожалуйста, пройдемте в кабинет, – прервал ее излияния Манек, уводя вдруг растерявшуюся Аду прочь от любопытствующих глаз.
Глоток воды, поток прохлады от кондиционера помогли ей немного успокоиться. Предваряя нежелательные расспросы, Манек заговорил первый:
– Сейчас я попрошу тебя помолчать и выслушать то, что, возможно, поможет тебе измениться к лучшему.
Его наставительный тон удивил Аду больше, нежели содержание речи.
– Я желаю тебе научиться направлять свое недовольство на себя; переделывать себя, а не окружающих, – глаза Манека сверкали огнем подлинного вдохновения. – Я очень благодарен тебе за то, что ты вдохнула в меня жизнь и превратила в полноценного человека – в того, кто сам научился любить, кто не довольствуется лишь тем, чтобы любили его.
Он перевел дыхание и заговорил снова:
– Ты настолько усовершенствовала меня (и я искренне благодарен тебе), что такая прекрасная девушка как Эвелина смогла обратить на меня внимание и полюбить. Я не мог не ответить ей взаимностью.
Последние слова были произнесены в присутствии Эвелины, имевшей смелость появиться в кабинете без спроса. То что она увидела там, заставило ее без сил опуститься на стул: начальница с искаженным от страдания лицом стояла посреди комнаты в позе витринного манекена.
– Господи, что теперь с ней будет? – прошептала девушка.
– Не беспокойся, – обнял ее за плечи Манек, – это ненадолго. Пожелаем Аде, чтобы она как можно быстрее пришла в себя и стала более терпимой.
– Когда она очнется, она, наверное, выгонит нас... – задумалась Эвелина.
– Я мечтаю отправиться куда-нибудь автостопом... Я так мало видел... Мне всего-навсего девять лунных месяцев.
– А я всегда мечтала о таком человеке... как ты... И чтобы утром запах кофе... в постель.
Ада попросила шофера высадить ее за квартал от дома. Проходя мимо витрины бельевого магазина, она слабо усмехнулась. Как оказывается мало нужно для счастья: любимый человек рядом и запах свежесваренного кофе по утрам. Может и ей стоит попробовать довольствоваться малым? Продолжая грустно улыбаться, она вошла в магазин и потребовала от девушки-продавца, чтобы ей продали мужской манекен с витрины – жгучего брюнета в ярких пляжных шортах...