О, зеркало! Тайный советник любой женщины. Мерцай, жемчужное, открой тайну. Скажи, что в душе таится, на лицо лёгкой тенью ложится?..
Дарья давно со всеми утренними делами управилась. Живность накормила, печь затопила, квашню подбила, воды принесла из колодца …
Дарья вглядывалась в зеркало, спрашивала себя, чего ждать ей от жизни, изменится ли что-нибудь в ней?
Глаза блестят, в чёрных зрачках отражается по окошку, вокруг - ободок синий-синий с тёмной каёмкой… На щеках румянец, губы горят…
Давно она себя такой помолодевшей не чувствовала. Захотелось распустить волосы. Вынула шпильки, и волна пепельно-золотых волос облачком обрамила лицо, легла на грудь. Напряжённо, с волнением всматривалась в зеркало, ясным и спокойным взором вглядывалось зеркало в неё, и вспомнила Дарья. Так было, когда замуж собиралась, за Павла. Смотрела на себя его влюблёнными глазами и задыхалась от счастья. Поняла, что и сейчас пытается поймать тот давний трепет, праздничное ожидание.
Но молчало зеркало. Солнечные блики гуляли по комнате, искрились окна, наполовину обмётанные изморозью, весело трещала печь, и никакой тайны не открывалось ей.
Дарья вздохнула, привычно собрала волосы в узел, завязала платок, поднялась, на ходу припоминая очередное дело. Делам этим не было конца, на них, как на стержне, крепилась жизнь, весь её смысл…
На удивление быстро привыкла она к приходам Семёна. Ближе к обеду начинала прислушиваться – не стукнет ли калитка, не взлает ли Трезорка, не застучат ли сапоги в сенях…
И Семён быстро освоился. Устраивался на облюбованное место у окна, улыбался, довольно оглядывая хозяйку, крякал, приглаживая лысину.
В последнее время в разговорах на первом месте была одна тема – непокой в собственном доме. Жаловался, что невестка спит с дитём до обеда, что не дождёшься, пока сварит поесть, всё на чаях сидят… Что внук плачет ночами… Предлагал к бабке его сносить, чтобы грыжу заговорила, а невестка – ни в какую… И всё – не то, и всё – не так…
Дарья вздыхала:
- Пусть их, они молодые… А с маленьким завсегда тяжело, ежели ещё такой беспокойный…
Семён рвался помочь по хозяйству. Нашёл в кладовой ящик с инструментами, приладил вертушку для калитки в огород. Заказал новый ворот для колодца…
Вчера бутылку вина принёс… Она, непочатая, стоит теперь в шкафу. Не просто принёс, с намерением повторить ТУ ночь… Второй пока не было.
Семён, если у Дарьи было хорошее настроение, норовил приобнять её, она, посмеиваясь, отстранялась. Ей не хотелось обижать его, но…
Недавно ей приснился Павел. Не тот, каким был в последнее время – витавший в алкогольных бреднях, капризный и куражливый, или трезво-злой, ожесточённо работающий у себя в мастерской. В перерывах между «улётами» он был жаден до работы…
Правда, пьяным никогда не трогал Дарью с дочерьми, старался домой не приходить, ночевал у приятелей в облупленной больничной кочегарке. Дарья в такие периоды не шумела, не устраивала скандалов, просто молчала, каменела. Помимо работы в совхозе, на себе волокла огромное хозяйство …
Нет, Дарье приснился Павел юный совсем, каким был в первые годы семейной жизни. «Дашутка моя!» - прошептал он ей, и она припала к нему, судорожно, виновато, плакала… Проснулась, и поняла – ушёл Павлуша, и жизнь ушла. Не жить ей суждено, а доживать.
Дарья вглядывалась в полутьме в неясное пятно на стене: там был портрет мужа, в гимнастёрке, с чёрными глазами и усами, с розовыми щеками – раскрасил фотограф анилиновыми красками… На самом деле серо-зелёные были у Павла глаза…
«Всё хорошее уже – было. Прости меня, Павлушенька, - думала она, сидя на вдовьей своей кровати, - Нечего мне себя обманывать. Не оттаивает сердце рядом с Семёном… Так, ворохнулось чуть, и снова уснуло. Недолги будут наши вечорки. На одном одиночестве счастья не построишь… Не было мужа – и это не муж».
… Семён пришёл сумрачный:
- Перебирайся, Дарья, ко мне! Хозяйкой будешь.
- Чегой-то? В доме твоём есть хозяйка, молодая.
- К-кака на х.. хозяйка! Ни сварить, ни убраться… Подруги тут каки-то завелись у ей. Я их мигом отважу!
Дарья глянула на поникшего Семёна, и вдруг жалость кольнула сердце, слетело с губ неожиданно:
- А живи у меня, Сёма? – выговорила, и замерла.
- Буду я на старости лет по чужим домам приживаться! – не поднимая головы, буркнул Семён, - Там, пусть хреновый, да свой угол…
У Дарьи вдруг заломило в висках, дыхание перехватило.
- Пойду, поросёнку корма дам, - обронила тихо, пошла к двери, прихватив шубейку. Семён не обернулся, сутулился на табурете, курил в печку.
«Что и ударило так? Что такого он сказал, - думала Дарья, машинально нагребая комбикорм в ведро, - сказал «по чужим домам». Это она-то – чужая?!!».