- Я тебя сейчас ударю, Зося! Так ударю, что ты отлетишь к стенке!
Когда Марек таращил глаза, это означало крайнюю степень исступления.
- Ударь, пусть все увидят, что ты сумасшедший! И перестанут задавать глупые вопросы. За тебя нельзя выйти замуж – за тобой придут санитары прямо в загс.
- Никто ничего не увидит. Сто пятнадцатый акт мерлезонского балета под названием «Соня и Марек ссорятся» давно никого не смешит. Зося, даже эти стены, эти ступеньки, эти деревья устали от нас…
- Марек, я тоже устала, оставь меня.
- Я дал слово, как мне теперь оставить тебя?
- Когда ты дал мне слово?
- Что значит – когда? Ты знаешь когда. Только не тебе, Ему! - Марек простирал длань в ту сторону, где впивался в небо тонкий шпиль костела. - Я говорил – тебе надо принять католичество, это укрепило бы тебя.
- Господи, Марек! У меня и так проблемы с самоопределением. Когда в моей крови начинают говорить все смешанные в ней голоса, у меня начинается шизофрения. Может, тебе усыпить меня в ветлечебнице? А потом в грозовую ночь ты зароешь меня в парке и будешь приезжать, чтобы посетить то место. Преступников тянет на место преступления.
Когда Соня сворачивала на путь фантазий, Марек смеялся. И они мирились. Но сейчас он схватил ее за голову, вплотную приблизил лицо и сказал серьезно, словно объясняя ребенку или олигофрену:
- Зося, когда женщина любит мужчину и думает при этом, что может выйти замуж за другого, она распутная.
- Я - распутная женщина? - переспросила Соня тоже серьезно.
Женщина и мужчина были взрослые, по всем мировым стандартам совершеннолетние. Женщине исполнялось 22 в сентябре, мужчине – в ноябре. Они сдавали последнюю сессию, госы. И должны были расстаться. Неизвестно насколько. Ужас этой надвигающейся разлуки превращал их свидания в одну бесконечную истерику. Им не хватило чего-то – взрослости, мужества, авантюризма, чтобы плюнуть на семьи и пожениться. Мареку родители сказали – Жениться тебе рано. Но если хочешь жить своим умом, заработай на аренду какой-нибудь халупы и живи там, хоть с африканкой. Он кричал, что Зося - его невеста, что он любит ее и никогда не женится на другой. Женись, холера! - отвечали родители. - Но живите сами, отдельно. Сонины родные не против Марека возражали, просто понимали, что он не готов содержать себя и Соню, не говоря уже о детях. Которых она с этим католиком в первый же год и нарожает. Если бы он решил остаться, они бы, скрепя сердце, согласились – не звери.
- Я распутная и глупая, - повторила Соня.
Марек уже обнимал ее, глотал горошины, застревавшие в горле.
- Зося, давай хотя бы подадим документы. Мы же не сможем… Ты первой подохнешь, не понимаешь?
- Если не сможем, ты приедешь.
- Как я приеду? На велосипеде? Покажи мне эти партизанские тропы, по которым я приеду.
- Ты можешь подать заявление в аспирантуру.
- Я подам. Но у меня будут проблемы. Я же не сам по себе, я - по разнарядке. Я отучился, должен отработать. Мне надо суетиться, отхватить хорошую работу, чтобы снять квартиру и забрать тебя скорее.
Но после экзаменов он все-таки подал заявление в аспирантуру - лишний повод приехать.
На вокзале они молчали. Ни слов, ни слез не осталось. Стояли, даже не обнявшись, а просто прислонившись друг к другу, и чувствовали, как из обоих уходит жизнь в бетон перрона. Они должны были бы проявить больше силы духа. Ведь в сентябре они увидятся. И каждый день будут писать до востребования и периодически вызывать на переговорный пункт. Все разлуки заканчиваются!
Правда, каждая - по-своему.
(Дневник.Вырванные страницы)