У Петра Сергеевича разболелась голова. Он сидел в своей комнате, смотрел телевизор и страдал. Его терзала боль, тиранила жена и удручала жизнь. Он хотел всё как-то изменить, наладить, начать с нуля, и может быть, хоть в чём-то проявить себя. Но больше всего он давно уже хотел выпить. Последний этап испытания – всегда самый тяжёлый. До получения пособия по безработице оставалось два дня.
Петра Сергеевича Спинзина совершенно не смущала алкогольная зависимость, скорее наоборот, - ему нравилось зависеть. Пособия хватало не надолго, но эти редкие моменты опьяняющей радости, упоительного восторга, мгновенья искреннего счастья ценил он больше всего на свете. И не существовало в природе таких доводов, что могли бы его переубедить, не было в мире таких людей, которые пошатнули бы его гармоничную концепцию. Больше сказать, - ему до слёз было жаль всех «правильных», занудных бедолаг, не разделявших его убеждения. Тех, кто бессмысленно взирал на земной свет трезвым, сухим, невдохновлённым взглядом, тех, кто живёт, но может, никогда и не узнает, каким бывает мир на самом деле. Ужасная судьба ждала таких несчастных. Одна лишь мысль о том внушала горесть. Вздрогнешь и поёжишься от подобной мысли.
Сегодня был такой день, когда переводят часы. И радовало Петра Сергеевича то, что переводили их вперёд. Вдохновляло само содействие времени, которое сокращало срок его напрасных, незаслуженных мучений. Те дни, когда нельзя выпить, должны пролетать быстро. Какое предназначение в этих пропащих днях, какой смысл? Нет смысла.
Когда же, напротив, переводили часы назад, такие дни следовало ценить, готовиться к ним, и наполнять их содержанием до края. Прекрасные, возвышенные утренние мгновенья, когда жена усердно досыпает и добавленный час, и еще, сколько сможет, до упора, а ты чуть свет уж на ногах, и у тебя в шкафу заначка. Зачем же дольше спать? Ведь на час можно дольше ЖИТЬ в эти дни. И гораздо больше можно успеть ВЫПИТЬ в эти светлые дни. Приоткрыть хотя бы градусов на пятнадцать-восемнадцать дверцу клетки, где томится Душа, а там уж она, гонимая портвейном, просочится и воспрянет, но, правда ненадолго. А вот, если, на сорок градусов дверь распахнуть, (чего Душа и ждёт давно), то выпорхнет она на свободу, и взовьётся над миром, и, минуя наносные условности, будет вникать туда, куда, может, и вникать не надо, но тот час простым и ясным станет всё мироздание в целом, и сделается родным и близким каждый лист и муравей. И даже - некоторые люди. "Спи, Зин", - думал Спинзин.
Дверь квартиры захлопнулась. Жена Зинаида ушла в ночную смену, - он даже не моргнул. У стены, напротив, перед книжным шкафом, под слоем пыли угадывался телевизор. Небольшой выпуклый экран, в старомодном, кубическом корпусе испускал зеленоватое свечение. Пётр Сергеевич приблизился к нему, и пару раз нехотя шлёпнул ладонью по боковой поверхности. Это не помогло, и изображение продолжало издевательски зеленеть. «Совсем забурел», - сформулировал он. Хотя, говоря откровенно, нашему одинокому телезрителю было наплевать на расцветку изображения. Вот, что действительно его интересовало, так это некая вещица, розовевшая на книжной полке, над телевизором. Тем не менее, Пётр нанёс по нему два сокрушительных удара сверху, бросил скучающий взгляд на засиявший естественными цветами экран, и побрёл обратно. О том, чтобы протереть его от пыли, не возникло даже мысли. По дороге в свой мрачный угол он думал, что когда-нибудь, одна из близлежащих помоек, примет эту рухлядь, как родную, вместе с пылью. И ещё о том, сумеет ли он сегодня справиться с Искушением.
Если бы через минуту, мы посмотрели на происходящее со стороны, то увидели бы взлохмаченного мужчину, сидящего обняв поджатые коленки на разложенном диване, с устремлённым в телеэкран взглядом.
Но, гораздо интереснее было бы взглянуть на это по-другому, так сказать изнутри. Дело в том, что наш герой всё и всегда видел иначе. Чувствовал острее других, слышал, то, что другие не слышат, и смотрел чуть выше. Он и сейчас смотрел чуть выше телевизора, туда, где жило Искушение. Правда, мог бы и не смотреть. Страдалец и так ощущал его присутствие всей своей кожей и всеми нервами, так же, как обычные люди, даже с закрытыми глазами чувствуют, что в комнате есть кто-то ещё.
И всё это время не останавливалось колесо. Как всегда, - немного подрагивали пол, стены, потолок. Ворох прошлых впечатлений, минувших эпизодов жизни, в явственных деталях, проплывал перед глазами. Словно живые, лица старых знакомых, воплощённые в реальность кадры любимых фильмов, страницы давно прочитанных книг, - размеренно кружились, образуя вокруг Петра Сергеевича замкнутую сферу, которую приводил в движение давний приятель, маленький, зелёный чертёнок. Домашний представитель нечисти, и сам любил прокатиться на этой сумасшедшей карусели, поэтому время от времени, добавлял ей оборотов, отталкиваясь копытцем то от пола, то от кресла, то от ковра на стене.
В завихрениях круговорота, тут и там сновали невоплощённые мечты и фантазии, ещё не сказанные фразы, никем не написанные строки. Бывало, выберет Пётр Сергеевич какую-то из строчек, пожирней, да посмешней, изловчится, прицелится, да и схватит её двумя пальцами, а та извивается в воздухе, словно червяк, или пиявка. Полюбуется он на неё, и - бац, - приколет ручкой прямо к чистому листу бумаги. За иной день мог и целый лист наприкалывать. И за ночь ещё два. Такое было у него развлечение. Ну, вроде рыбалки, или, как бабочек собирать.
Внезапно, из щели под плинтусом показалась зелёная головка незваного гостя. Наглая мордочка принюхалась, повертев рыльцем по сторонам, и тут же, как из-под земли, во весь свой невеликий рост, явился ещё один незнакомый чертяка. (А, если вы думаете, что все черти на одно лицо, то это заблуждение, другим словом, - предрассудки.) Наверное, от соседей приполз, - подумал Пётр Сергеевич, - травят их там, что ли? А Чертяка, уже заворожено наблюдал за своим, весело кружащимся собратом. Ему тоже не терпелось оседлать один из летящих предметов, образующих это фантастическое, призрачное, Чёртово Колесо. Мимо, как раз, плавно проносился велосипед, из детских воспоминаний Спинзина. Чертяка разбежался, прыгнул, и угодил точно в седло. Довольный, он ёрзал и подпрыгивал, а, разгадав секрет велосипедного звонка, пришёл в чертовский, просто адский восторг.
Было бы не тактично, не упомянуть и о многочисленных прекрасных дамах разного возраста, присутствовавших, на этом безумном аттракционе. Одноклассницы, бывшие сотрудницы, кинозвёзды, певицы, пестрили тут и там. Большинство из них, были, конечно же, обнажены. Видимо, пытаясь произвести на них впечатление, Чертяка принялся за акробатические эксперименты на велосипеде. Он вставал ногами на седло, и гарцевал, словно цирковой наездник. Затем, опираясь о седло одной ногой, и задрав вторую, он нагибался вперёд и расправлял руки в стороны, изображая ласточку. Почувствовав на себе женские взгляды, и окрылённый вниманием, он решил закрепить успех. Ухватившись руками за руль, и, взметнув вверх ноги и хвост, Чертяка некоторое время удерживал вертикальное положение, но не долго. Оказывается довольно сложно, делая стойку на руках, вертеть головой по сторонам, разглядывая красоток. Ближайшая из них, восхитительная Спамелла Яндерсон, загорала топлесс на шезлонге около бассейна. Падая в её сторону, Чертяка сумел, было, приземлиться на полусогнутые ноги, но, заскользив копытами по мокрому кафельному полу, не устоял, и плюхнулся девушке на колени. Памела вскрикнула, Чёрт в испуге отскочил, но так неудачно, что перевернул столик с шампанским и фруктами на соседний шезлонг, где, разумеется, обосновался первый Чертёнок. Бесы сцепились, как собаки. Между ними завязалась дикая, нечеловеческая схватка, они клубком покатились по кафелю, и свалились в бассейн. Черти, как известно слабые пловцы. Их козлиные ножки не то, что не имеют ласт и перепонок, они даже элементарно не оснащены мало-мальски приличными ступнями. Плавание, - не их конёк. Быстро погружаясь в воду, драчуны вскоре достигли бы дна, будь у этого бассейна дно. Вместо того они просто выпали из Чёртовой Карусели наружу, как из драной авоськи, обдав Петра Сергеевича изморосью брызг, шлёпнулись на пол, словно две мокрые тряпки, и тут же скрылись под диваном, будто провалились в преисподнюю.
Но выходки зелёных дьяволят почти не отвлекли Спинзина от главной мысли. У него из головы не выходило Искушение. Где-то там, на обочине комнаты, практически в изгнании, побрякивали пистолетами, Пушкин с Лермонтовым. Ближе к центру, на видном месте, как всегда навеселе, посмеивались Довлатов с Ерофеевым. Вот тут-то, у их подножия оно и разместилось. Стёганные ромбиком мягкие подушечки из нежно-розового шёлка. Замок молнии соблазнительно раскрыт наполовину. Искушение имело форму старой косметички, в которой хранились все накопления семьи, - одна тысяча рублей. Деньги эти, предназначенные для покупки нового телевизора, откладывались давно, но прирастали слабо. Разумеется, Пётр Сергеевич, будучи в крайней степени культурным человеком, не мог и думать к ним прикасаться. Залогом тому являлся суровый нрав его жены. Не такой он горький был пропойца, чтоб забитым скалкой помереть.
«…Когда ты чего-нибудь хочешь, вся Вселенная будет способствовать тому, чтобы желание твоё сбылось…», - это была первая среди тысяч фраз летевших из телевизора, которая, пробив мембрану отрешённости, оплодотворила сознание. Пётр Сергеевич прислушался: «…Каждый из нас наделен неизученными талантами…», - ну, допустим не каждый, а только избранные, - прокомментировал он про себя. « … Сила мысли и слова способны овеществлять идеи, воплощая их в физические тела. Надо лишь создать условия для проявления скрытых резервов человеческого организма…». Он хорошо понимал, о создании, каких условий шла речь. Скрытые возможности интеллекта, психики, и, чем чёрт не шутит, даже сверхъестественные способности, могли открываться лишь одним ключиком, который только для вида разливался в различную тару, а вкус и цвет (при серьёзном подходе, а не для баловства) вообще значения не имел. «…Определённым, подобным молитве, набором слов, можно организовать запуск программы для материализации мысленного образа…» Мысленный образ стоял у Петра Сергеевича перед глазами, и на него он готов был молиться. Иконой служило то, что называлось Искушением, только его стоило пополнить содержанием, так, что бы хватило надолго. А лучше, - навсегда. Он решил, что миллиона должно хватить. «…Желание должно быть чистым…», - да, да, правда, чисто, как слеза, - подтвердил он. «…В намерении осуществить мечту должны отсутствовать примеси страха и сомнений…», - если отбросить страх перед женой, то сомнений больше не оставалось. Пётр Сергеевич преобразился, встрепенулся. Он понял, - достаточно только очень сильно захотеть, явственно представить свою цель, и создать условия…
Выскочив на улицу, он обнаружил летний вечер. Перед ларьком уже построен новый, высотный дом. С торца дома лестница и красивые мраморные перила, на которых, в свете фонаря сверкает недопитая бутылка пива. Сильно недопитая – больше, чем наполовину. Кто же так осквернил пейзаж? Неужели даже пиво не допить? Он сглотнул, отвёл взгляд, и уверенно зашагал дальше. Его надменность подкрепляла тысяча рублей в заднем кармане джинсов.
Из ларька, скорей, обратно. Новый дом, перила. Знакомая бутылка стоит нетронутой. Только тут он заметил, что идёт дождь. Остальные редкие пешеходы, видимо, заметили это раньше, так как все шлёпали под зонтами. Один из них (зонтов) – двигался навстречу. Большой зонт, - он закрывал голову и половину тела. Зато видна нижняя часть – та, что выглядывала из-под юбки. Голые коленки, аккуратные пальчики в босоножках. Пётр не сводил с них взгляд, пока не подошёл вплотную…
…И не успел понять, не уловил, как вдруг возникло чувство. Полузабытый, неожиданный привкус прошлой жизни. Он ощутил себя тем прежним милым охламоном, остроумным дурашкой, подающим надежды, и поддающим засранцем, не обделённым вниманием девушек. Такое бывает, если взять, к примеру, бутылку с застоялым дрожжевым пивом, и взболтать её, как следует. Тот час всплывёт и явится на свет всё то, что долго оседало. Ведь он ещё совсем не стар. И тот молодой человек, способный на стихи и подвиги, как будто выпавший давно в осадок, улёгшийся на дне, и, кажется, смирившийся с этим, он оказалось – не исчез. Он здесь, он – тот же! Достаточно встряхнуть бутылку, и … тряхнуть стариной. Если рассуждать трезво и расчётливо, то имея в пакете одну полноценную, пол-литровую бутылку водки, и ещё малёк (0,25), на всякий случай, - он, безусловно, являлся завидным кавалером, для любой из женщин. Например, для этой. И даже квартира свободна до утра…
На самом деле, анализ этой ситуации занял не больше секунды, и результат, с математической точностью, был вынесен мгновенно.
Не вовремя всё это!
…Пётр не сводил с них взгляд, пока не подошел вплотную. Затем коленки поспешили по своим делам, а он, позвякивая пакетом, – по своим…
Вернувшись утром с работы, Зинаида, не раздеваясь, прошла в комнату, где обнаружила тревожный натюрморт. Посреди гладкой равнины полированного стола, одиноким обелиском, возвышалась пустая водочная бутылка. У её подножия, словно венки в память жертв алкоголизма, возлежали очистки полукопчёной колбасы. Рядом, возле дивана, валялась ещё одна испитая бутылочка, поменьше. Печальную картину дополняли огрызок яблока на полу, и многочисленные странные следы повсюду, напоминающие отпечатки маленьких копытцев. Венчал зрелище муж Пётр. Сегодня он встречал свою жену, как неоднократно делал это и ранее, - лёжа на животе посреди комнаты. Перешагнув через него, Зина метнулась к косметичке, которая, разумеется, оказалась пустой. «Что, гад, не вытерпел?», - заорала жена. «Я тебе сучонок, фуфырик этот в глотку запихаю, разобью, и жевать заставлю». Она пнула мужа сапогом в плечо, - тот не шелохнулся. «Я сейчас глазёнки тебе повыковыриваю, и яйца твои вместо них вставлю». Зина схватила мужа за волосы, и оторвала его лицо от пола. «Ты падаль, тварь такая…», - эта зарождающаяся фраза, вдруг прилипла к её языку. Вместо продолжения женщина вдруг дико, по-звериному, то ли завыла, то ли замычала. В ужасе, пятясь на четвереньках назад, она не отрывала глаз с бездыханного тела.
Скорая приехала через час. Врачи зафиксировали летальный исход, и увезли труп в морг. На следующий день оттуда позвонили. Спрашивали, не возражает, ли она против вскрытия тела и трепанации черепа, для выяснения причин смерти. Зина не возражала. К тому моменту, она уже начала понемногу отходить от шока. Ей даже становились очевидными некоторые преимущества такого исхода. Она оставалась хозяйкой двухкомнатной квартиры в спальном районе Питера. На отсутствие мужского внимания, Зина не могла пожаловаться, к примеру, у себя на мясокомбинате, она пользовалась большим успехом. Да и платили там хорошо.
Мысль о деньгах её чем-то насторожила. Сколько он вчера потратил? Пол-литра, рублей за сто, и ещё мензурка, - пятьдесят. А, где сдача, восемьсот пятьдесят рублей? В морге – сдача! Через полтора часа она уже стояла в мрачном вестибюле.
- Как вы говорите фамилия? Спиз…? - переспросила дежурная.
- Спинзин, Пётр Сергеевич, - нетерпеливо ответила Зина. Некстати ей вспомнилась старая дразнилка мужа: Спиноза – в голове заноза!
- Сейчас узнаю. После некоторой паузы, дежурная оповестила: Он в прозекторской, но туда сейчас нельзя, там вскрытие.
- А, что вы мне сделаете, убьёте? Вскроете, как всех? Мне его вещи нужно срочно забрать – не сдержалась Зинаида.
- Вам же выдадут вместе с телом.
- Выдадут, когда карманы обчистят, знаю я вас!
С этими словами, не обращая внимания на окрики дежурной, Зина бросилась по коридору к указателю «Отделение патологоанатомии».
Распахнув подряд несколько дверей, она, наконец, наткнулась на консилиум озадаченных мужчин в халатах, в гробовой тишине обступавших холодный металлический стол. Её муж, лежал распотрошённый, со вскрытой, черепной коробкой. Взгляды всех присутствующих были обращены на странный предмет, в руках у одного из патологоанатомов. Не поверив глазам, Зина узнала свою розовую косметичку, (или точно такую же, похожую на неё, как две капли крови), чуть подернутую прозрачной слизью.
-Я его жена, - сходу заявила она, - где вы это вяли?
-Это было у него в голове, - неуверенно ответил врач.
-Отдайте немедленно, она моя - Зинаида резко выхватила у него из рук косметичку, сразу определив, что та не пустая, - Так, а вещи где?
Получив одежду мужа, она проворно пробежалась по карманам, и облегчённо вздохнула, обнаружив недостающие деньги. Женщина быстро сунула их в свою сумочку, и, перед тем, как упрятать туда же и косметику, инстинктивно расстегнула на ней молнию. Внутри косметички, аккуратно уложенные, находились две банковские пачки абсолютно подлинных пятитысячных купюр.
«Ну, хоть так…», - рассеянно думала Зина, покидая смурое здание морга. Дождавшись троллейбуса, она проехала несколько остановок, и вышла возле нового супермаркета электроники и бытовой техники. Её интересовал отдел «телевизоры».