Тёплый, солнечный, майский вечер.… Я бы сказал, - слишком солнечный. Заходящее солнце зависло над дорогой, прямо перед глазами. Оно палит, что есть сил, и, как будто даже получает от этого удовольствие. Казалось бы, зачем так стараться? Скоро закат, и можно потихоньку сбавлять накал. Но солнце, словно стареющая шоу-звезда, стремится напоследок сверкнуть так, чтобы запомнилось навсегда. Солнцезащитные очки не помогают, я жмурюсь, но продолжаю ехать вперёд.
Предательски-прозрачное небо, как спящий пограничник или подкупленный таможенник пропускает солнечные лучи все подряд, без разбора, и без документов. Я почти слышу, как жестокое Солнце кричит своим солдатам: «Взять его!», и свора разъярённых лучей тотчас мчится на меня со скоростью НЕСУСВЕТА. Правда, нельзя сказать, что их - «ТЬМА, как много». Скорее - «столько, что аж ЖУТЬ». Что ж, я принимаю бой и выжимаю газ. И вот мой космический болид, в кузове бывалого жигулёнка, уже летит навстречу несметному потоку лучезарных воинов. Теперь наши скорости складываются, а, возможно даже и перемножаются. Кто знает? Стрелка моего спидометра не опускается ниже 80 км. Если больше, - наступит вибрация. Мечты о новой, в кредит иномарке, - окрыляют, темные очки, купленные года два назад у метро, в отделе «Всё по 100 руб.», - возвращают на землю. Ветровое стекло, снаружи покрыто паутинкой мелких царапин, а изнутри – налётом пыли и разводами от тряпки. И как волокна тряпки, вбирающие влагу, - узоры на стекле насквозь пропитываются светом. Ещё пару минут назад, когда я ехал вдоль леса, хищное солнце преследовало меня, скрываясь в деревьях. Но стоило лишь повернуть направо, как из-за угла (если бы в лесу были углы) в лицо будто плеснули ведро горячего, мутного, янтарного компота.
Я опускаю солнцезащитный козырёк, но уже вижу раскалённую каплю света, сползающую из-под него. До дома ещё полчаса, и я понимаю, что с каждой минутой будет только хуже. Я думаю, что это похоже на СТАРОСТЬ, когда уже ощущаешь всю неловкость своего положения, но знаешь, что перспективы – ещё сомнительней.
Я стараюсь не поднимать глаза, но, что-то привлекает взгляд. Смотреть на солнце невозможно и бессмысленно. Но, я думаю только о нём. Тем временем Светило уже почти на половину выползло из-под нижнего края козырька, но отчего-то, несмотря на мои опасения, уже не слепит мне глаза. И ещё что-то не так. Я не сразу обращаю на это внимание. Появившуюся часть солнечного диска - вертикально, прямо посередине, отчётливо разделяет красная полоса. Вроде галстука… Цвета кровяной колбасы... Хотя больше всего, - полоса похожа на чей-то язык, в натуральную величину.
Мозг не сразу воспринимает необъяснимое.…
Видимо что-то попало на стекло. Скорее всего, я сбил птицу. Летящую низко птаху коснулся краем крыши, и кровь её теперь стекает по стеклу.… Какая гадость, и как хорошо это я придумал.
Но вдруг полоска исчезает. Так не честно. Я приподнимаю солнцезащитный козырёк.… И тут же в ужасе захлопываю обратно. Притормаживаю и съезжаю на обочину. Надо отдышаться. Очень жарко... И очень страшно.
У меня никогда раньше не было галлюцинаций. Я, опустив голову, сижу в машине, и думаю, что лучше – поверить в то, что я увидел, или признать себя сумасшедшим. Я набираюсь смелости, и ещё раз поднимаю козырёк. Ну, всё, приехал.…
На меня с неба, вместо солнца, смотрело лицо. И это было лицо клоуна. Обычного клоуна – шевелюра, нос, накрашенные глаза. Я подумал – это возмездие за то, что давно не был в Цирке. И вот настигла кара. Но Цирк это ведь – не Церковь. Хотя тоже есть купол. И у людей бывает купол, но, иногда... Красные губы, щёки… Лицо огляделось по сторонам – никого нет, и ещё раз показало мне язык. Длиннющий язык как у Джина Симонса из группы КИСС. Но, по-правде сказать, в глазах клоуна не было той же звериной кровожадности. Лицо, конечно, усмехалось, но, я бы сказал, как-то доброжелательно. Может и бояться нечего?
На всякий случай, я зажмуриваюсь, и сижу так немного. Мне видится та же дорога, сосны вдоль обочины.
Открыв глаза, я замечаю на опушке ежа.
Он выбежал из леса, чуть ступил на дорогу, остановился, принюхался. Ёж посмотрел налево, как правильный пешеход, но передумал и ринулся обратно.… Но солнце успело его заметить. Оно словно ждало новую жертву, и без промедления и без промаха вонзило в него один из своих лучей. Ёж был поражён. Но он был жив, и он не сдался. Он стал отстреливаться. Я наблюдаю, как ёж выпустил сначала одну, и тут же вторую иглу, которые устремились в небо. Он на секунду поднял мордочку, проследил за направлением полёта своих стрел. Затем ёж, как стреляный воробей – сгруппировался в клубок, и по обочине скатился в своё лесное укрытие.
Через какое-то время я прихожу в себя, и снова завожу машину. Смотрю на часы - около семи, и понимаю, что уже давно проголодался.
А, интересно, что сейчас на ужин в психбольнице? Вряд ли это – пара бутылочек пивка, борщ со сметаной и печёные пирожки с рыбой на десерт. А я, ведь, уже привык к домашней пище. Врачи и так называемый обслуживающий персонал, - я подозреваю, что они относятся к своим пациентам как к дуракам. И, если, выбирать окружающий коллектив – члены семьи всё-таки ближе…
Я трогаюсь. И потихоньку еду. На небо больше не смотрю. Взгляд мой рассеян, а сам я, несколько задумчив.
Дорога же, как-бы сама заползает под колёса. Я решаю, что ничего не скажу жене. Приеду как обычно, буду ужинать, и смотреть телевизор. И забуду об этой мерзкой роже. Тем более что может, её и нет совсем. А проверять ещё раз я не собираюсь.
Я и не заметил как подъехал к дому. Двор весь уже был занят машинами. Оставалось лишь одно свободное место – в самом центре площадки. Я поспешил его занять…
Во сне мне рисовалась больничная палата. Последнее пристанище шаманов и вождей. Около десяти кроватей. По углам – располагались «вожаки» - привилегированные или особо буйные, но сразу видно – люди серьёзные. Остальные – вели себя оригинально, не заботясь об имидже. В центре комнаты – пустая кровать. Никто не хочет жить на всеобщем обозрении. Быть на посмешище у психов. Но эта кровать, словно одинокая женщина, давно ждала кого-то, и вот уже готова принять меня. Уголок одеяла соблазнительно приподнят. Нет, пусть ещё подождёт. Наверняка не засидится в девках. Да и, скорее всего – я у неё не первый. Кто-то уже спал, жил, или даже умер на ней. В любом случае – кроватям старость не грозит.
Затем мне снился фокусник. Он улыбался…
Вот он вытянул перед собой руки. Сейчас произойдёт фокус. А может он меня обманет, и я готов к этому. Но всё же, - я немного верю в чудо. И фокусник тоже верит. У него пустые рукава и руки без перчаток. Работа не из лёгких. Попробуй, достань из воздуха карту. Я чувствую, что это сейчас произойдёт. И он тоже надеется…
Грань между реальным миром и сверхъестественным не видима глазам. Но её можно нащупать рукой. Мы думаем, что нам показывают фокус, – на самом деле происходит чудо. А волшебник лишь из скромности называется фокусником. Запах свежей типографской краски на лощёной бумаге уже кружится в воздухе. Но мы не видим шкафа. Он – прозрачный. На нем стоят книги. Лучшие книги из тех, что появляются в мире – по одному экземпляру попадают на полки этого необыкновенного шкафа. И на всякий случай, на средней полке справа – всегда новая колода карт (обновляется сразу после того, как вынутая карта возвращена в колоду). Упаковка каждой колоды – открыта, внутренняя обёрточная бумага – отсутствует. Расположение карт в колоде неизменно. Задача фокусника – отсчитать нужную карту, достать её и предъявить зрителям. (Другие фокусы исполняются по иным, но схожим технологиям). В тот момент, когда карта извлечена из потустороннего мира, она становится материальной. Повертев картой в воздухе, фокусник вставляет её обратно в колоду. На невидимую полку в прозрачном шкафу. Вот она есть, а вот её нет. А мы просто думаем, что фокусник прячет её в кулаке или рукаве. И почти совсем не верим в чудо ...
На следующее утро мы едем вместе с женой. Настроение нормальное. На небе ни одного облачка, и ни одного клоуна. Солнцезащитный козырёк опущен. Из-под него выглядывает солнце. Но оно восходит, и скоро совсем скроется под козырьком. Я чувствую уверенность. Это похоже на МОЛОДОСТЬ, когда ещё только поднимаешься на ноги, но впереди – вся жизнь, и, конечно, - счастье.
В моём телефоне раздаётся двойной короткий сигнал. Пи-пи. Потом ещё и
ещё раз. Пришла эсэмэска, но не могу же я читать за рулём. Жена просит посмотреть. Я вытаскиваю трубку из нагрудного кармана и отдаю ей. Но через пару секунд уже жалею об этом.
- Что это значит: «Неплохо вчера повеселились? Твоё Солнышко» - читает она текст. Ах ты сволочь. А я-то и думаю, где ты так долго вчера пропадал. Подлец! Я тебе покажу солнышко. У него дочь растёт, А он по бабам.
- Не кричи дорогая, я всё объясню. И я тут же начинаю свой правдивый рассказ о вчерашнем необычайном событии…
***
С тех пор я проживаю в Сумасшедшем Доме. И именно в той палате, которая мне виделась во сне. После того, как я начал показывать врачам карточные фокусы, мне разрешили занять освободившуюся кровать в углу, возле окна. (Раньше я размещался на койке, по центру палаты.)
А прежний обитатель угловой кровати, во время сеанса медитации, превратился в птицу. Мы знали, что он давно стремился к этому. Помню, наш товарищ, покружил тогда под потолком, - попрощался, и, легко преодолев решетку на окне, вылетел в открытую форточку. Он радостно парил в воздухе, наслаждаясь свободой, но быстро устал с непривычки, и присел отдышаться на асфальт, где-то там, внизу, под нашими окнами. Расслабившись, он временно сбросил с себя облик птицы, и стал опять похож на обычного пациента психбольницы, отдыхающего на земле. В этот неудачный момент его и застали санитары. Видимо не разобравшись, они погрузили его на носилки и отнесли в морг.
А, я, со временем стал замечать, что моих соседей не сильно интересовали фокусы с картами. Во-первых, они были заняты более важными заботами и мыслями, глобальными и личными. А я же, напротив, ещё с детства не отличался особой серьёзностью. И, во-вторых, они тоже прекрасно знали о прозрачном шкафе, стоящем в нашей палате.
Ещё, я развлекался тем, что «цитировал» врачам и санитарам невидимые для них книги. По секрету сказать, я их тоже не видел. Просто, когда я открывал книгу, то содержимое страницы тут же оказывалось у меня в голове (правда, стоило захлопнуть книжку, - оставались лишь сбивчивые воспоминания, как от прочитанного). А ещё, скользя рукой по корешкам стоящих на полке томиков,
я узнавал названия книг, и их авторов (а, так же, год издания и количество страниц). И, если я дотрагивался до последней книги на полке (но не вынимал её, а только дотрагивался), и касался ребром ладони края шкафа, то пальцы ощущали, как включалась «перемотка». Из стенки шкафа появлялись новые и новые книги, не уместившиеся на полке, и, разумеется, расположенные в алфавитном порядке фамилий их авторов. Должен признаться, что ещё не разу мне не удавалось дойти до самой последней книги ни с одного края, ни на одной из полок, за исключением правой стороны средней полки. Она не перематывалась, так как здесь стояла колода карт.
Меня уважали за начитанность. Однако, если я брался декламировать, например, любимую мной взрослую прозу Даниила Хармса, - это воспринималось, как, привычный слуху лекарей клинический бред, и мне назначали дополнительный укол.
Между тем центральная кровать пустовала недолго. Вскоре туда прописали одного клоуна с яркой внешностью. Он был рыжий и немного светился в темноте. Из его подбородка торчали две толстых щетины, похожие на ежовые колючки. Он объяснял, что пытается их сбривать, но они вырастают снова. И ещё он утверждал, что он – Солнце. Я сразу узнал его. Но я больше не сердился за те его проделки в небе. Ведь он помог мне по-новому взглянуть на мир. Я стал думать, что неважно, какими путями мы приходим к истине. Я ощущал себя мудрецом в расцвете лет. Когда ещё есть силы двигаться, и уже знаешь, куда нужно идти.