Люблю молодые годы вспоминать. Да и кто не любит? Это сейчас, когда жизнь на вторую половину перевалила, надо думать, напрягаться, приспосабливаться. А в молодости все само собой получалось. Везло, наверное?
Помню, после армии пришел я на кабельный завод, так меня, как самого молодого сразу секретарем комсомольской организации поставили. На общественных началах, естественно.
Стал я с молодежи в день зарплаты комсомольские взносы собирать, а народ от меня в разные стороны. Попробовал «Комсомольский прожектор» с фамилиями прогульщиков вывесить, так его в тот же день порвали, как Тузик грелку. О подъеме трудящихся масс на перевыполнение годового плана я уж и заикаться не стал – в лучшем случае не поймут. В худшем – физиономию начистят. Сижу в комитете комсомола с умным выражением лица, черкаю на листочке, что в голову придет, и для солидности вслух озвучиваю:
- Укреплять трудовую дисциплину надо... Бракоделам поставить заслон... Организовать борьбу с пьянством и алкоголизмом...
Парни смеются, девчата пальцем у виска крутят, а я со злости телефон горкома комсомола набираю и в трубку то же самое для видимости твержу... А через два дня выходит постановление ЦК КПСС «Об укреплении социалистической трудовой дисциплины»! На заводе стали сразу же ужесточились меры к прогульщикам, бракоделам и пьяницам. В магазинах, кинотеатрах и банях в дневное время начались облавы на тех, кто в рабочее время там оказался. А меня сразу на повышение двинули – инструктором в горком комсомола.
Месяц в горкоме работаю, второй, все какие-то отчеты составляю, а о чем – не пойму. Чувствую, что начальство ко мне присматривается: свое ли я, дескать, место занимаю. И чтобы не лишиться отдельного кабинета, как только кто-нибудь заходит, я сразу телефонную трубку в руку и бубню, что в голову придет:
- Надо порядок в стране наводить... Хапают все, кто может... Некрасиво это, нехорошо… Пора нетрудовым доходам поставить заслон…
Комсомольский актив в соседнем кабинете пиво с воблой глушит и надо мной посмеивается. Но, как говорится, хорошо смеется тот, кто смеется последним. Через два дня открываю «Правду», а в ней на первой полосе постановление ЦК и Совмина СССР «О мерах по усилению борьбы с нетрудовыми доходами». Директора кабельного завода тогда посадили, второго секретаря горкома комсомола партбилета лишили. А меня в горком партии взяли на работу, инструктором в промышленно-транспортный отдел. Персональную «Волгу» с водителем закрепили.
Я и рад стараться. Спускаемые сверху бумаги вниз направляю, идущие снизу – наверх. В трудовых коллективах выступаю, на партсобраниях о гласности и перестройке говорю. Вот только не всем мои слова по душе. Чувствую, что копают под меня, компромат собирают, жене про любовницу рассказывают, любовнице - про трех моих несовершеннолетних детей. А уж когда я в своем служебном кабинете с дворником дядей Колей его день рождения отметил, и вовсе заявили, что мне придется партбилет на стол положить. Дядя Коля, оказывается, был внештатным сотрудником 5-го управления КГБ, и все мои разговоры записал на магнитофон:
- Ну и кому нужна после этого ваша партия? – возмущался я, схватив по привычке телефонную трубку. – Закрыть ее на хрен надо! Распустить к едрене фене!
Меня, естественно, в вытрезвитель отвезли. А через три дня Борис Ельцин подписал Указ о запрете КПСС!
Как работник партийного аппарата, я сразу попал под сокращение.
Страна встала на рельсы рыночной экономики, и, увы, увы, мне с моими мыслительными способностями в ней места не нашлось. Все руководящие должности в мгновение ока заняли люди с другим складом ума.