«Ein Ungl;ck passierte mein Bruder Frank…» Вполголоса бубнила аудитория... «Jemand hat in Tomaten getroffen…»
- Что такое «унглюк»?
Придвинулась ко мне шепотом белокурая соседка.
- «Несчастье».
Перевел я ей, чувствуя, как легкая волна дрожи от прикосновения ее груди прокатилась по левой моей половине, начиная от локтя и заканчиваясь где-то между ног.
- А «гетрофен»?
Продолжала она испытывать мой левый бок резонансными колебаниями.
- Это прошедшая форма глагола «бросать».
Она хлопнула на меня восхищенными ресницами, а, на секунду задержавшийся взгляд, вызвал легкую волну дрожи и в правой моей половине. Обе волны заканчивались в одном месте.
- А почему от томата приключилось несчастье?
Она спрашивала меня таким заговорщическим шепотом, что я не мог не открыть ей страшную тайну.
- Он был упакован в консервную банку.
Перевел я ей следующую строку, водя карандашом по словам, а кистью руки нечаянно по бесстыдно торчавшим выпуклостям сарафана.
Она с такой благодарностью посмотрела на меня, что я вполне явственно ощутил и количество, и размер вознаграждения.
Шестичасовое занятие по ускоренному изучению немецкого языка пролетело, как шесть минут.
- Ты не проводишь меня?
Разрушила она заготовленную мной тираду о скоротечности приятного общения.
Я тоже умел говорить глазами и ответным взглядом рассказал ей, что готов ее не только проводить, но и проследить за тем, как она приготовится ко сну.
В этом плане мы понимали друг друга без слов.
В давке метрополитена я изображал галантность, обхватив ее одной рукой за талию и припечатав всей спиной к надписи «не прислоняться». Другой рукой я упирался в дверное стекло и иммитировал сдерживание натиска напиравшей толпы. Периодически ослабляя руку, я блаженно пружинил на двух шаровидных аммортизаторах, скрываемых легкой тканью ее сарафана. К окончанию поездки она с определенной долей уверенности представляла себе, где заканчиваются волны моих желаний.
Дворик ее пятиэтажки был тихим и уютным, но вид из окна выводил на какую-то фабрику, поэтому после беглого осмотра жилища я тут же переключился на нее, подловив ее за талию посреди одной из комнат. Она слабо отстранялась, давая понять, что временной интервал ухаживаний должен быть чуточку подлиннее.
У меня было другое мнение на этот счет, поэтому я добрался до ее губ и накрыл все, не успевшие слететь с них слова, долгим и томительным поцелуем.
Поцелуй заставил ее отрешиться.
Она закрыла глаза, обвила руками за шею и, вцепившись пальцами в мою шевелюру, начала бессознательно тянуть меня к себе.
Мои руки, за которые она держала меня в районе запястий и еще минуту назад пыталась не дать им совершать никаких вольностей, оказались свободны.
Хотелось сказать ей что-то ласковое, но опыт охотника подсказывал мне, что отпускать ее губы уже нельзя.
Очумевшие от свободы руки лихорадочно исследовали ее тело, по пути расстегивая, задирая и развязывая все, за что можно было зацепиться.
Отрешиться тоже хотелось, но мозг лихорадочно работал и я косил по кругу комнаты полуоткрытым глазом в поисках места приземления.
Места не было - мы стояли посередине гостиной, из всей мебели в которой была только книжная стенка, тумба с телевизором и бесформенный пуфик у стены.
Оставался только пол, и я начал медленно приседать, не отпуская ее губ и увлекая за собой.
- Та-а-а-а-а-н-я-а-а-а-а!
Влетел в открытую форточку истошный вопль со двора.
Она встрепенулась, очнулась от поцелуя и плохо понимающим взглядом попыталась оценить позу, в которой мы к тому времени уже полусидели-полулежали на полу.
- Это Димка... Жених...
Пришла она в себя.
- Он не уйдет, пока я не выгляну!
Перешла она на доверительный шепот.
Она быстро поднялась, стряхнула с груди задранный туда подол и открыла створку окна.
- Ну, чего ты там?
Перегнулась она через подоконник.
- Смотри, чего я нарисовал!
Орал снизу, свалившийся наказанием жених.
Наблюдать с полу на ее открытые ножки, мягкими линиями уходящие в колокол сарафана, не было никаких сил.
Я метнулся к окну, приподнял ей подол, сдвинул в сторону тонкую полоску кружев и направил в раскрывшееся, скользящее лоно то, что собирало весь день волны моих желаний, давно раздутое до неприличных размеров.
Она выгнула спину, подалась назад и вцепилась руками в отлив окна, чтобы удержать равновесие.
- Ну и дурак!
Уже не крикнула, а только выдохнула неизвестно кому она.
Я плавно таранил ее горячее нутро, наблюдая из за занавески, как внизу счастливый романтик, улыбаясь во весь рот, показывал ей малярной кисточкой в сторону кочегарной трубы.
В лучах заката на ее кирпичном боку аршинными буквами сверху вниз блестела свежая надпись: "ТАНЯ".