Вовка
Часть первая
Страшные военные годы Вовка помнил плохо, лишь отдельные неполные фрагменты сохранились в памяти. Это были звуки воздушной тревоги, аэростаты в небе, обмороженные лица девушек – зенитчиц, неуклюже двигавшихся возле своих орудий в полушубках и больших валенках, оглушительные звуки выстрелов и суматошное движение прожекторных лучей в ночном небе. Самым сильным и отчетливым воспоминанием той поры было постоянное чувство голода, не отпускавшее Вовку ни на минуту, даже когда в интернате, где он жил шесть дней в неделю, чем-то кормили.
Вовкина мама, парламентская стенографистка, работала в Кремле. Ее рабочий день и в мирное время не был регламентирован, а в военное - и подавно. Совещания шли постоянно, практически, круглосуточно, дома мама почти не появлялась. Вовку из интерната забирала по субботам бабушка, и это было самое счастливое время. В течение недели, когда детей вели на прогулку в парк, Вовка, проходя мимо дома, всегда задирал голову и, не отрываясь, смотрел на знакомые окна.
Редко маме удавалось выбираться в выходные дни домой. Радость от встречи с ней была не совсем бескорыстной. Иногда на работе маме и ее подругам, имевшим детей, давали бутерброды с сыром или колбасой, оставшиеся после совещания высокого руководства (по одному на ребенка), и, конечно, он доставался Вовке. Мама не спешила расстаться с бутербродом, сохраняла до вечера и отдавала сразу, если объявляли воздушную тревогу.
Вовкина семья в бомбоубежище не ходила, поскольку жили на четвертом этаже. Бабушке было трудно спускаться и подниматься по лестнице, порой, по нескольку раз за ночь, а мама так уставала на работе, что тоже была не в силах совершать эти походы. Чтобы Вовка не боялся в это время оставаться дома, ему предлагали полакомиться бутербродом. Когда заветный кусочек хлеба с маслом и сыром оказывался в его руках, все вокруг переставало существовать – война, воздушные тревоги, выстрелы зениток. Со временем пребывание дома во время тревог стало делом обыденным, и Вовка полагал, что его отец, наверняка, на фронте гордится таким бесстрашным сыном.
А скоро на фронт ушла и мама. Она хорошо владела немецким языком и в армейских штабах она переводила документы, захваченные у немцев. Вовка остался с бабушкой, и потекла жизнь, совершенно не оставившая в мальчишеской памяти ничего, кроме постоянного чувства голода, до самой Победы. В этот день был большой салют и угощали очень вкусной, сладкой пшенной кашей, какой во время войны не давали ни разу.
А потом вернулась с фронта мама в форме капитана, очень красивая и очень худая, в тот же день забравшая Вовку из интерната навсегда. Мама рассказывала, как 11 мая около еще дымящегося рейхстага встретила папу, и показывала маленькую фотографию, на которой были запечатлены Вовкины родители - молодые, смеющиеся, счастливые и настолько худые, что казалось, будто у них вместо лица одни глаза и зубы.
Осенью вернулся ненадолго отец, только для того, чтобы забрать семью с собой в Германию, где он еще несколько лет должен был продолжать службу. Собрались очень быстро и поехали поездом с Белорусского вокзала на запад по разоренной и разрушенной стране. Вовка сутками не отходил от вагонного окна, рассматривая безрадостные картины наших городов и сел, по которым дважды прокатилась война. Но самое сильное, неизгладимое впечатление на мальчишку произвела Варшава.
Поезд пришел в столицу Польшы рано утром, над перроном стоял туман, и перед глазами Вовки медленно из дымки появились два солдата в неизвестной форме, в каких-то странных четырехугольных фуражках и с примкнутыми к винтовкам широкими и плоскими штыками, зловеще блестящих во влажном воздухе. Он отпрянул от окна, но следить продолжал. Солдаты двигались неспешно вдоль состава и скоро снова скрылись в тумане. Вовка неотрывно смотрел в ту сторону, ожидая их возвращения. А в это время туман начал рассеиваться и открывать вид на то, что раньше было большим и красивым городом.
Когда Вовка посмотрел в сторону, он не поверил своим глазам. Живя в большом городе, потерявшем часть своих домов от атак немецких бомбардировщиков, он не ожидал увидеть в других городах, переживших ужасы войны, более сильных разрушений, но представшая перед ним картина потрясла его. Насколько хватало взгляда, не было ни единого целого дома. Не единого! До горизонта расстилалась огромная свалка битого кирпича и камня. Вовке стало страшно. А что же стало с людьми?
Совершенно ошарашенный увиденным, он растолкал спящих родителей и что-то стал бессвязно говорить. Мама растерялась сама, увидев состояние сына, а отец, крепко прижав Вовку к себе, повторял: «Это война, сынок, ужасная война. Берлин, приблизительно, такой же». Возвращавшиеся по перрону польские патрули, увидев стоявшего у окна советского офицера с плачущим ребенком, поднесли два пальца к козырькам своих четырехугольных фуражек, приветствуя отца.
Да, Берлин был такой же, только Вовка уже был готов увидеть его, поэтому прежнего потрясения не испытал. Тот страшный вид полностью уничтоженного огромного города, постепенно открывавшийся из тумана, останется в Вовкиной памяти на всю его жизнь.
Часть вторая.
На вокзале в Берлине семью встречал офицер с санитарной машиной, и оставшуюся часть пути Вовка проделал в кабине на коленях отца, наблюдая, как окружающий мир менялся на глазах, словно по мановению волшебной палочки. Чем дальше удалялись от центра города, тем меньше попадалось полностью разрушенных домов, а окраина города выглядела так, словно войны не было вовсе. Чистые, ухоженные участки с газонами и клумбами, цветы, аккуратно подстриженные деревья,- такая картина сопровождала их почти на всем пути до Финстервальде, маленького городка в ста километрах к северу от столицы.
Здесь, на немецкой военно-воздушной базе теперь располагалась крупная авиационная часть, в которой служил Вовкин отец. Советские самолеты – штурмовики заняли места в ангарах, в которых раньше стояли немецкие «Хейнкели» и «Юнкерсы», а советские офицеры разместились в домах, ранее принадлежащим пилотам Люфтваффе. На окраине города был целый квартал, в котором проживали военные. В большом коттедже на четыре семьи располагалась квартира отца.
В Москве семья проживала в небольшой, всего на три семьи, но коммунальной трехкомнатной квартире с общей численностью населения в двенадцать человек.. Теперешняя квартира тоже была трехкомнатной, но неизмеримо большей площади, и принадлежала только троим. Теперь у Вовки была своя комната, большая и светлая, с огромной голландской печью в углу, покрытой голубыми изразцами.
Квартиры были оставлены прежними хозяевами в спешке, мебель и предметы обихода оставались на своих местах и автоматически переходили в собственность новых хозяев. Вовка с сожалением смотрел на игрушки, доставшиеся ему в качестве трофеев. В этой комнате прежде проживала девочка и предметы, близкие ее сердцу, совершенно не вызывали у него никакого интереса: куклы, куклы, куклы…. Ну да ладно, надо внимательно осмотреть дом.
С одной стороны от Вовкиной комнаты располагалась гостиная с выходом на балкон и пианино у стены. На одной из стен висел красивый ковер, а на нем наискосок - палаш в ножнах с колесиком на самом конце. Видимо, хозяин этого оружия был человек невысокий и во время парада палаш ехал за ним по мостовой. С другой стороны находилась спальня родителей с очень широкой кроватью, к изголовью которой от потолка спускалась красивая лента. Если за нее дернуть, включалась люстра, и вставать для этого с кровати не было нужды. Коридор заменял большой квадратный холл, где можно было ездить на велосипеде, и на стенах которого висело множество оленьих рогов различного размера. Наверное, предыдущий хозяин увлекался охотой и стрелком был метким.
Еще две двери вели из холла в ванную и в туалет, а последняя – в просторную кухню с двумя чуланами, для утвари и продуктов. Первый чулан был забит почти полностью, а второй – пустовал, время было не очень сытное, и, кроме нескольких банок консервов, что отец получал в качестве пайка, муки и сахара, там ничего больше не было.
Наутро отец познакомил мать и Вовку с Шарлоттой, немолодой женщиной – немкой, выполнявшей дома функции приходящей домработницы. Отец рассказал, что ее муж и сыновья служили в Вермахте и погибли на Восточном фронте в 43 году. Вовке понравилась это спокойная и добрая женщина, он подружился с ней как-то сразу, по много раз в день заскакивая к ней на кухню. Случалось, что во время этих визитов ему что-то перепадало на зубок. У них выработался какой-то свой метод объяснений, недоступный никому из других членов семьи, помогавший полностью понимать друг друга.
Изучение дома завершилось где-то через полгода обследованием подвала, который был заперт на ключ, хранившийся у Шарлоты. Если ключ от чердака она просто навсегда отдала Вовке, поскольку там было светло и весело от света, льющегося через четыре мансардных окна, то в подвал она ходить не рекомендовала – там было очень темно, сыро и страшно. Но Вовка ходил, каждый раз продвигаясь все глубже и глубже по темному пространству. Дойти до самого конца сразу у Вовки не хватало храбрости, и он все время откладывал это путешествие, но, наконец, решился и со свечкой добрался до самой последней комнаты, куда никто из жильцов дома никогда не заходил. Его усилия, настойчивость и храбрость были вознаграждены.
Если все предыдущие помещения подвала были приспособлены под какие-то хозяйственные нужды, в них хранился уголь в брикетах, немного дров, старая мебель, какая-то утварь, то в последней комнате на двух больших колодах, как для рубки мяса, окантованных жестяными ободочками, стояло то, что заставило молодого землепроходца замереть на месте. Было ясно, что рассказать об этом он никогда никому не сможет, поскольку никто и никогда в это не поверит. Но оно существовало. Вот оно. Его можно было потрогать руками и даже попробовать на вкус. И Вовка попробовал.
Топором, что стоял рядом с колодами он отрубил по кусочку того и другого и попробовал. Шоколад и халва! Два кубических метра мечты! Потом отрубил по кусочку побольше. Потом еще. И еще. А потом все, что он съел, вырвалось из него наружу, и полоскало его так сильно, как никогда в жизни. Бледный и изможденный, он выбрался на свежий воздух. Шарлота кудахтала над ним, обмывая и приводя в божеский вид, повторяя какие-то слова про этот страшный и темный подвал.
Придя в себя, Вовка вернулся к размышлениям о случившемся. Напрасно он с такой жадностью набросился на сладости, хотя шоколад скорее был горьким, чем сладким. Вовка с удивлением отметил, что мысли о шоколаде не вызывают у него отвращения, в то время, как мысли о халве вызывают приступы тошноты. И тогда он принял решение, позволявшее ему пользоваться своим богатством и не чувствовать своей вины перед товарищами: шоколад он потихонечку съест сам, а халвой поделится с ними.
К этому времени Вовка, как и все его сверстники, приблизительно в одно и то же время приехавшие в Германию, стал вполне сносно говорить по-немецки. Произошло это довольно быстро, с одной стороны благодаря контактам с Шарлоттой, а с другой – общению с местной детворой, которая тоже с интересом тянулась к вновь приехавшим. Нельзя было сказать, что эти детские контакты были идиллистически добрыми, часто спорные вопросы решались с помощью кулаков и палок, и тогда хрупкое перемирие наступало далеко не сразу.
Главным объектом споров и территориальных претензий был небольшой водоем на месте бывшего песчаного карьера, где первое время безраздельно господствовали хозяева. У них был мощный флот в составе двух металлических лодок, что позволяло им полностью доминировать на «море». А жарким летом Вовке с друзьями тоже хотелось побарахтаться в теплой водичке. А когда кто-то из ребят узнал в их лодках подвесные дополнительные топливные баки самолетов, которые на аэродроме валялись кучей, немецкому господству на воде моментально пришел конец. Пять мощных плавательных средства с красными звездами на бортах в один день появились на водной глади, проставив все точки над «i». Правда, Вовке не совсем было ясно, как бы проходили морские сражения, поскольку карьер был довольно глубокий, а плавать никто не умел. Но это были пустяки, на которые не стоило обращать внимание.
Но какие бы разногласия не возникали между детьми, в конце концов, восстанавливался мир. Все вместе барахтались у берега в воде, общаясь на какой-то ужасной смеси немецких и русских слов, грелись под солнцем на горячем песке, и ни один человек в мире не смог бы отличить голую детскую немецкую попку от такой же русской.
Часть третья
Во что играли дети послевоенной поры? Конечно же, в «войну». Нет, Вовка умел играть в «штандер», лапту и другие подвижные игры, но с «войной» никакая игра не могла сравниться по популярности среди мальчишек. А раз «война», то должны быть командиры, солдаты, оружие и штабы, и все эти вопросы решались совместными усилиями.
Сложность состояла в распределении должностей. Все хотели быть командирами и никто - солдатами. Вот тут-то приобретали весомость некоторые обстоятельства, влияющие на принятие соответствующих решений. Вовка предложил разместить штаб на чердаке своего дома, ключ от которого он носил в своем кармане. Само собой подразумевалось, что тот, кто являлся хозяином помещения, автоматически становился крупным военноначальником, и уже он начинал распределять другие должности.
Вовкин чердак под штаб подходил, как нельзя лучше. Он был очень просторен, полон различной, хоть старой, но все же мебели, с обзором через мансардные окна на все четыре стороны. В холодное время там было тепло, поскольку общий горячий дымоход от всех «голландок» проходил по центру помещения. Немаловажным фактором было и то, что в доме постоянно проживала только семья Вовки, да и та собиралась вместе только вечером. Все остальные офицеры все свое время проводили на аэродроме в 15 километрах от дома и ночевали там в общежитии. Так что чинить детворе препятствия в освоении чердака было, практически, некому.
Достигнув в одночасье вершины военной карьеры, Вовка стал думать о перевооружении своей Армии. Прежнее оружие, состоящее из автоматов, пистолетов, сабель и щитов, выпиленных из многослойной фанеры, необходимо было поменять на что-то более солидное, тем более, что и этот деревянный арсенал больше негде было черпать. Его создавал местный столяр – немец, который, вероятно, из-за страха перед оккупантами изготовлял для их детей эти деревянные шедевры. Но со временем, убедившись в том, что его профессиональными услугами стали интересоваться взрослые и даже хорошо оплачивать его работу, он постепенно стал сокращать бесплатный выпуск вооружения, доведя его до нуля.
Вот тогда Вовка вспомнил о необыкновенной находке в лесу, совсем недалеко от дома. Как-то, собирая там грибы, ребята наткнулись на поляну, где, видимо, переодевалось в цивильную одежду целое подразделение немецкой Армии. На траве было аккуратно сложено немецкое обмундирование, сапоги, каски, сложено оружие и боеприпасы. Тогда ребята в ужасе убежали оттуда, боясь, что сейчас появятся солдаты и всех перестреляют. Ведь не могли же военные люди все это богатство просто так бросить в лесу!
И Вовка во главе своего войска отправился в лес на поиски известной поляны. Довольно быстро их поиски увенчались успехом. Все было точно так же, как и тогда, когда они все это увидели в первый раз, только в сапогах была вода от дождей, да на стволах оружия появилась ржавчина. Посовещавшись, решили взять по каске, одному автомату «Шмайсер» на каждого, один пистолет «Парабеллум» для командира и один ручной пулемет «МГ-42» для усиления огневой мощи всего войска. Это были дети войны и все названия оружия, как своего, так и немецкого они хорошо знали. Как догадались не брать с собой патроны и гранаты, одному Богу известно.
Кустами и перелесками добрались до Вовкиного дома и очень тихо перетащили все на чердак. Договорились встретиться на следующий день, чтобы привести оружие в нормальное боевое состояние.
Военный городок, в котором они все проживали вместе с родителями – начальниками крупного авиационного соединения штурмовой авиации, находился на окраине города рядом с небольшим полевым аэродромом. В нем располагались только хозяйственная и комендантская роты. Все самолеты, прочая боевая техника и гарнизон дислоцировались в 15-ти километрах от другой окраины города на большой военно-воздушной базе Люфтваффе.
Прекрасным летним днем, идя по улицам городка, начальник комендантской роты увидел картину, заставившую его застыть на месте. В одном из мансардных окон двухэтажного дома немецкие солдаты в касках, блестящих на солнце, устанавливали ручной пулемет. Тотчас рота была поднята по команде «В ружье!». В гарнизоне телефонным сообщением была объявлена тревога, усилены караулы и патрули возле самолетов, выслано вооруженное подкрепление в городок на нескольких машинах.
Это было счастьем, что в операции по ликвидации «фашистов» участвовали опытные, прошедшие войну солдаты, захватившие пацанов без особого сопротивления. Они даже не накостыляли им, как следует. Подкупила их, вероятно, очень деловая обстановка, царившая на чердаке во время чистки оружия. Зато родители потом поусердствовали от души. Ведь в то время не практиковались в семьях длительные душеспасительные беседы. «Ремень ребенка портит, если его редко применять». Этот постулат опробовало на себе в этот вечер все Вовкино воинство с ним во главе.
Нужно ли говорить, что с командных высот он был свергнут, разжалован в рядовые и исправно тянул эту лямку еще четыре года, лишний раз убеждаясь, что на свете нет справедливости.
Почему он получил ремня, а начальник комендантской роты – благодарность за одно и то же оружие на поляне?
Часть четвертая
Генерал занимал отдельный особняк недалеко от Вовкиного дома. Особняк был огорожен аккуратно подстриженным кустарниковым забором с железными невысокими воротами, и асфальтовая дорожка огибала дом со всех сторон. Сзади располагался обширный двор с хозяйственными пристройками и гаражом, в котором стоял почти новый красавец «Хорьх».
Управлять машиной генерал не умел, но очень хотел научиться, поэтому в редкие свободные часы он пытался совершать разные маневры на заднем дворе. То ли ему было неудобно брать уроки у профессиональных шоферов, то ли по каким - либо другим причинам, но генерал осваивал водительскую премудрость самостоятельно. В конце концов, его усилия в этом направлении завершились тем, что, двигаясь задним ходом, он вывернул из земли красавицу - елку, росшую точно посередине хозяйственного двора.
Когда убрали машину и хотели оказать помощь дереву, обнаружили под ней большой тайник, состоящий из многих ящиков и бочек. Покинувший особняк прежний хозяин, в надежде на скорое возвращение, упаковал все, что у него было ценного, и закопал во дворе. Чего там только не было! Предметы роскоши и живопись, ковры, гобелены и скульптуры, сервизы, хрусталь и керамика, одежда, обувь и различные предметы быта. Завершали картину консервы, бутылки и бочки с вином.
Молва о генеральской находке мигом разлетелась по городку, и кладоискательская лихорадка начала набирать обороты. Сначала за дело взялись жильцы особняков и коттеджей, обладателей какой-то ограниченной земельной территорией, а после обнародования сведений о первых успехах, в работу включилось все население городка. И стали находить! Количество и качество найденных сокровищ находилось в прямой пропорции с метражом занимаемой жилплощади. Некоторые находки ограничивались несколькими десятками банок компотов и варения.
Общее состояние не могло не сказаться на Вовином мироощущении. Неужели его находки ограничиваются только халвой и шоколадом. И он решил исследовать территорию коттеджа и прилегающего сада системно, внимательно и не торопясь, благо остальных жильцов дома было не видать.
Чердак и подвал можно было сразу исключить из зоны поисков, так как Вовка уже много времени потратил на их изучение. Дворовых пристроек было четыре: прачечная, угольный склад, сеновал, мастерская с верстаком и кладовая с разным барахлом и садовым инвентарем. Искать следовало только в саду.
Взяв висевший на стене в доме парадный палаш, Вовка стал метр за метром протыкать землю в саду и через какое-то время его трудолюбие и настойчивость были вознаграждены. Вовка нашел свой клад! Правда, не такой богатый, как у генерала, но все же. В ящиках были упакованы ковры, посуда, хрусталь, вино и очень много книг на немецком и каких-то других, Вовке не ведомых, языках.
Поисковая активность граждан городка закончилась так же быстро, как и началась, но разговоры о находках продолжались еще долго. Вовка тоже делился своими впечатлениями с друзьями о своих успехах в кладоискательстве, но что-то мешало ему напрочь отбросить от себя и забыть эту историю. Объяснить себе, что конкретно мешало, он не мог, но знал точно, что оно существует, и пока он не поймет, о чем идет речь, оно будет преследовать его постоянно. Так уже с ним было пару раз.
Приближалось Рождество. В свои семь лет, из которых большая часть пришлась на годы войны, Вовка и понятия не имел, что есть такой праздник. Новый Год — это понятно, а вот Рождество — это что-то совсем из другой жизни. Вовка с друзьями любил гулять в это время по улицам города, рассматривая фантастически украшенные витрины. Красочные гномы различных размеров, невероятно красивые игрушки, иллюминация, действующая железная дорога и много всякого другого, чего Вовка и его приятели в своей жизни не видели никогда. Они стояли, прижавшись носами к витринным стеклам, не в силах оторваться.
Елку у него в доме тоже наряжали, но не так, намного проще, и лампочки на ней не горели, а тем более не мигали различными цветами. Игрушки в основном были из картона, два — три стеклянных шарика, несколько конфет и мандаринчиков, которые он потом срезал ножницами с завязанными глазами.
Но никогда не ездил по полу их коммунальной квартиры веселый паровозик с вагончиками, в которых восседали маленькие гномы и различные звери. Состав ехал по равнине, нырял в туннели, подъезжал к перрону небольшой станции и останавливался. Потом раздавались два звонка дежурного по станции, и поезд продолжал путь.
И никогда не видел Вовка такого количества всевозможных замечательных предметов, собранных в одном месте и предназначенных в подарки кому-то. Денег у него не было, да он и не представлял, сколько могло стоить такое совершенство. Конечно, ему хотелось бы иметь кое-что из того, что было на витрине, и чем был гружен состав, но военное лихолетье уже приучило маленького человека довольствоваться малым, и вот сейчас он уже был счастлив тем, что своими глазами видит это великолепие. Ему было вполне достаточно того, что имеет возможность вот так просто стоять и, наслаждаясь, смотреть на все это.
И совсем непонятно ему было, почему хозяин магазина, говоря что-то на непонятном языке, оттягивает его от витрины, к которой он приник и застыл в неподвижности много времени назад. Он стоит тихо и никому не мешает. Все оказалось намного проще,- своим сопливым носом и раскрытым от восторга ртом он пачкал зеркальные стекла витрины.
Конечно, в их домах на Новый Год тоже будут красиво украшенные елки, и среди подарков, что дед Мороз положит под елку, утром тоже можно будет найти что-нибудь из того, на чем сейчас остановился взгляд. Но это когда еще будет, а здесь уже сейчас все сверкало, играло и светилось.
Под Новый Год мама собирала кое-что из вещей для обмена на продукты. Чаще всего это были предметы военного обмундирования отца, на что особенно охотно немецкие крестьяне обменивали продукты своего труда и живность. Мама с Вовкой садились на велосипеды и ехали по близлежащим хуторам и к вечеру возвращались с запасами, которых хватало надолго.
В этот раз длительной поездки не должно было быть, так как хозяин одного хутора взял в прошлый раз с мамы слово, что он будет первым на ее пути следования и попытается полностью удовлетворить ее запросы. Так и случилось.
Когда хозяин пригласил маму с Вовкой в хлев, чтобы они смогли посмотреть и выбрать то, что им было надо, произошло именно то, чего Вовка так долго ждал. Он понял, что мучило его все эти месяцы, что мешало жить, забыв про поиски клада. Сено! Для чего в дворовой пристройке их дома в городке сено? С какой целью там сеновал? Ни коровы, ни лошади, никакой другой живности, потребляющей сено, там и в помине не было. А сено было, оно точно что-то скрывает! Надо переворошить его все!
Пребывание на хуторе потеряло для Вовки всякий интерес. Это счастье, что мама сумела произвести товарообмен в одном месте, и никуда больше ехать было не надо. Скорее домой! Пока добрались домой, стемнело, и из дома Вовку больше не выпустили. Ночью спал плохо. Наверное, так чувствует себя ученый, сумевший сделать открытие в какой-то области, но лишенный возможности проверить это на практике.
Наконец, забрезжило утро, и наскоро позавтракав, Вовка выскочил во двор. Как собака, закопавшая про запас в землю мозговую косточку, он стал руками и ногами разрывать сено. У дальней стены пристройки, под двухметровым слоя сена стоял автомобиль. Полуспортивный двухместный БМВ небесно-голубого цвета, с откидывающимся верхом, обшивкой из красного сафьяна, рулевой колонкой и панелью управления цвета слоновой кости. Вовка визжал от восторга. Он был счастлив, что в их семье теперь будет автомобиль. Но не менее он был горд тем, что этот автомобиль он не просто нашел, а сумел его вычислить. Это льстило ему больше всего на свете.
Вовкин отец, которого он вытащил с работы и привел к своей находке, тоже был рад безмерно. Как любой нормальной мужик, он спал и видел себя в качестве водителя красивой машины, а тут - нате Вам, вот она.
Первая поездка состоялась через несколько дней. Отец взял с собой Вовку в Дрезден, и они мчались по прекрасным немецким дорогам в открытом кабриолете прекрасным зимним, но очень теплым днем.
А потом в автокатастрофе погиб друг семьи, и мама, не слушая никакие возражения отца, заставила его продать машину.
Часть пятая.
Новый воинский начальник, в отличие от Вовки, обладал характером исследователя и невероятной любовью к боеприпасам. Его всегда интересовало, что там внутри, как оно стреляет, за счет чего летит? Вся его Армия собирала по округе щедро разбросанные боеприпасы и стаскивала их в новое помещение штаба – чердак генеральского гаража, куда можно было забраться из сада. Гаражом генерал почти не пользовался, за ним каждое утро приходил «Виллис» с шофером, и в помещение гаража, где стоял почти новый «Хорьх», никто не заходил.
Большую часть времени ребята проводили на ближнем полевом аэродроме, наблюдая за взлетами и посадками самолетов. Сюда не прилетали штурмовики, лишь транспортные и почтовые самолеты, он был домом для нескольких маленьких машин, на которых инструкторами давались «провозные» пилотам, долго не летавшим по какой-либо причине. Аэродром был небольшой и представлял собой поляну, со всех сторон окруженную лесом.
Мальчишки садились на опушке в стороне от стоянки самолетов и оттуда наблюдали за аэродромной жизнью. Их новый командир, кроме любви к боеприпасам, обладал еще каким-то необыкновенным чутьем при их поиске. Однажды он встал, отошел немного в сторону, взял большой сук и стал копать землю. На глубине всего в несколько сантиметров обнаружилось несколько десятков ящиков с патронами и снарядами для самолетных пушек и пулеметов. При отступлении немцы зарывали в землю все, чем рассчитывали пользоваться при возвращении. Командование за такой щедрый подарок наградило ребят полетом на самолете вокруг аэродрома. Оно ведь не знало, что ящик с патронами к крупнокалиберному пулемету они уже спрятали в кустах для своих нужд.
А нужда в боеприпасах была огромная, особенно при игре в «Партизаны». Территория городка с одной стороны ограничивалась железной дорогой, на которой должны были активно действовать «партизаны». Конечно, пускать под откос поезда они не могли, но нападать на них были обязаны. Для этой цели нужны были патроны различных калибров, и они у ребят были. У патронов свинчивались пули, досыпались порохом и вновь вставлялись на место. Вырывалась длинная траншейка, наполненная порохом, на склон которой укладывались патроны пулями в направлении железной дороги и при подходе состава порох поджигался.
Патроны взрывались и пули летели в состав. Поскольку компрессия в патронах была уже нарушена, убойной силой пули не обладали и могли набить только шишку. Но было много шума, летали пули и били по стенам вагонов! Во избежание непредвиденных недоразумений, для этой цели выбирались только грузовые поезда.
Но однажды случился конфуз. Сначала все развивалось по сценарию. «Партизаны» приготовились к атаке грузового состава, и, когда он поравнялся с ними, открыли огонь. Только в этом товарняке везли не грузы, а возвращались домой демобилизованные советские солдаты, прошедшие войну и оставшиеся в живых. Они остановили эшелон, выскочили из вагонов, моментально скрутили нападавших и от всей души «объяснили» орущим благим матом «партизанам», что такое хорошо, а что такое плохо. Спас ребят какой-то сержант, признав в одном из них сына своего начальника.
Управление железной дороги сообщило военному командованию о вынужденной остановке эшелона, то выразило свое «неудовольствие» родителям именинников, и дома в этот же вечер воспитательная работа продолжилась.
Наутро последовала смена военного руководства. Новый командир предпочитал спокойный отдых у водной глади запредельному экстремизму предыдущего военноначальника. Однако, для того, чтобы вести такой сибаритствующий образ жизни, надо было преодолеть некоторые сложности.
Дело в том, что в водоеме, расположенном буквально в нескольких десятках метров от Вовкиного дома, недавно сумел утонуть немецкий мальчишка, и родители, как немецкие, так и русские, запретили всем ходить туда купаться. Другой источник водного наслаждения находился в городе, но это был платный бассейн, что делало его посещение невозможным. Еще один бассейн был на военно-воздушной базе, но до него надо было добираться на машине. Эту проблему можно было решить, так как машины хозяйственной роты постоянно туда ходили и водители не отказывали мальчишкам в проезде, но родительское «вето» распространялось и на тот бассейн.
Распространяться то оно, конечно, распространялось, но купаться от этого меньше не хотелось. Новый Вовкин командир был человек дисциплинированный и предложил вместо купания загорать в саду около штаба. В войсках произошло брожение, вылившееся в полный раскол и неповиновение: часть ребят осталась в городке с командиром, часть, и Вовка в том числе, поехали купаться на базу.
Стоя в кузове «Студебеккера», опершись руками на кабину, они издалека заметили двигавшуюся им навстречу санитарную машину Вовкиного отца. Присев на корточки, долго гадали, увидел он их, или нет. Но как бы то ни было, бассейн был рядом, и разочек искупаться все-таки следовало. Этот «разочек» затянулся до вечера.
- Где ты был? – Вопрос был задан таким тоном, что полной уверенности у Вовки в том, что отец их видел, не возникло, поэтому ответил, что был в штабе. Расправа последовала моментально. Такой скорости перехода от слов к делу Вовка не ожидал и никак не мог понять, за что ему так здорово достается. Чувствуя, что здесь что-то не так, и воспитательная активность отца со временем не уменьшается, Вовка изменил показания и признался, что ездил в бассейн, за что тут же получил дополнительно полновесную порцию отцовских прикосновений. На этот раз - за вранье и слабодушие.
Лишь позднее он выяснил, что среди оставшихся в штабе был и прежний его командир – любитель исследовать боеприпасы изнутри. Вот и на этот раз он сидел на ступеньках, ведущих на чердак, и раскручивал какую-то гранату. В ней что-то щелкнуло, и парнишка, не долго думая, кинул ее, в открытую дверь чердака, а сам кубарем скатился по лестнице вниз. Граната взорвалась в генеральском гараже, уничтожив его полностью вместе с новеньким «Хорьхом». Возникший пожар оставил в целости только стены гаража.
Дознание провели быстро, генерал доходчивым русским языком выразил восхищение успехами своих офицеров в воспитании молодого поколения, и те, в прекрасном настроении возвратясь домой, роздали всем сестрам по серьгам.
Впереди маячила новая смена военного руководства.
Часть шестая.
В школу Вовку определили сразу по приезду в Германию, хотя до окончания учебного года оставалось всего каких-то четыре месяца. Поэтому на следующий год ему следовало снова идти в первый класс, чтобы овладеть учебной программой полностью. Мама решила, что будет лучше, если ребенок, вместо того, чтоб болтаться по улицам, в это время будет находиться в школе. Но так как он умел понемногу читать, считать и писать, его перевели со всеми вместе во второй класс.
Ходить в школу приходилось почти через весь город, порой, при нарушении мира между детскими державами, с боями прорываясь к очагу знаний. Учителя справедливо считали, что дети, жившие на военно-воздушной базе, несравненно пунктуальнее, дисциплинированнее и опрятнее детей из городка. Хотел бы Вовка посмотреть, как бы выглядели те дети с базы после десятиминутного боя с превосходящими силами противника.
В связи с учебой первая половина дня у него была занята. Но второй он мог распоряжаться по своему усмотрению, главное, чтоб уроки, на случай их проверки отцом, были сделаны. Домашних заданий, обычно, было не много, с ними Вовка справлялся быстро и перед ним открывался широкий выбор реализации свободного времяпрепровождения.
Культурная жизнь и общение взрослых вне службы протекала либо в семье, либо в огромном Доме офицеров, расположенном в самом центре города. Вовке с друзьями прятались где-нибудь на балконе и с удовольствием наблюдали за репетициями художественной самодеятельности и работой творческих кружков. Жизнь в Доме офицеров не стихала ни на один день, постоянно готовились к каким-нибудь концертам или смотрам. Концертов художественной самодеятельности было много, они сопровождали каждый торжественный вечер в честь различных событий.
Программа вечера всегда была одинаковая: сначала торжественный доклад, затем - концерт, и в заключение – новый фильм. Любая кинокартина, «…взятая в качестве трофея…», для зрителей, собиравшихся в этом зале, была новой, несмотря на год выпуска. Вовка с друзьями через лазейку на балконе пробирались в зал без билетов и смотрел картину десятки раз, зная и повторяя все реплики персонажей.
Уже тогда Вовка стал замечать, что во многих фильмах присутствуют моменты, не соответствующие тому, что должно быть в действительности. Ну почему Черчилль в картине «Русский вопрос» прикуривает сигару спичками фабрики «Гигант»? Что, в Лондоне не было своих спичек? Почему при шторме на море, от которого гибнут корабли, вода на переднем плане кадра плещется, как в тихую погоду у берега. Конечно, сначала фильм смотрелся взахлеб, и никто не обращал внимания на эти мелочи, но потом, когда интерес к нему ослабевал, поиски таких несоответствий превратилось для ребят в дополнительное развлечение, и королем ходил тот, кто находил их больше.
Программы всех концертов были, приблизительно, одинаковые, и Вовка помнил их наизусть. Первым номером была кантата о Сталине:
«От края, до края, по горным вершинам,
Где горный орел совершает полет,
О Сталине мудром, родном и любимом,
Прекрасную песню слагает народ…».
Потом следовал солдатский перепляс, потом – стихи о «Советском паспорте», музыкальный номер, отрывок из «Любовь Яровая», выступление фокусника, монолог Василия Теркина, художественный свист, частушки, украинский гопак, «Соловей» Алябьева. Иногда концерт дополнялся чем -нибудь еще, но то, что помнил Вовка, присутствовало почти всегда. Он не мог ошибиться, ведь на всех концертах он присутствовал, потому что в них выступала его мама, играя на аккордеоне. Высокая, в красивом вечернем платье до пола, она вместе с партнером, игравшем на баяне, исполняла «Турецкий марш» Моцарта.
Однажды она вместе с концертной бригадой уехала на смотр художественной самодеятельности в Берлин, и Вовка вместе с отцом весь вечер сидели перед радиоприемником «Телефункен», пока не дождались, когда из него потекли звуки знакомого «Турецкого марша». Вовка слушал и видел перед собой, как на сцене стоит и играет его мама.
Часто в доме собирались друзья Вовкиных родителей и к этому готовились заранее. Если перед этим офицеры выезжали на коллективную охоту или рыбалку, то на столе в доме обязательно присутствовали их охотничьи трофеи: мясо зайца, оленя или кабана. Но чаще такой вкуснятины не было, все было много проще - винегрет, рыбные консервы, селедка, отварная картошка и домашние пироги. К чаю – традиционный Шарлоттин знаменитый «Наполеон». И как здорово все обставлялось!
Мама купила в городе в каком-то магазинчике специальные комплекты для приема гостей. Каждому входящему в дом на грудь вешалась маленькая брошечка с изображением чего-нибудь - голубя, рыбки, арфы, домика и т.д. Точно такое же изображение стояло на столе возле того место, где должен был сесть гость. А в процессе застолья каждому зачитывалось послание-пожелание в стихах, написанное на маленькой картонной карточке с точно таким же изображением. Гости много музицировали, пели и танцевали.
Вовке редко разрешалось присутствовать среди взрослых на таких сборищах, но он все слышал и был в курсе всех событий, о чем шла речь за столом, ведь его комната была рядом, и дверь в гостиную не всегда была закрыта плотно.
Справедливости ради, надо отметить, что все Вовкины Дни рождения, проходили на таком же высоком уровне с обязательным маминым музыкальным участием и Шарлоттиным тортом.
В доме была большая библиотека, в ней было достаточно много книг на русском языке, и отец, каждый раз возвращаясь из командировок, обязательно привозил новые. Настоящая любовь к чтению у Вовки появилась где-то в классе во втором, когда он понял, что ему не надо дожидаться чьих-то рассказов или новых фильмов о приключениях и путешествиях. В любой момент он может отправиться, куда захочет, и пережить невероятно волнующие события с помощью маленькой книжки, стоящей на полке и ждущей, когда Вовка начнет с ней разговаривать.
Его увлечение чтением дошло до того, что родители стали запрещать ему читать после 11 часов ночи, а однажды отец всыпал ремня за электрическую проводку под одеяло. Но как бы то ни было, и какие невзгоды не приходилось Вовке преодолевать, с книгами он дружил по настоящему крепко, ведь они помогали постигать ему многое из того, что по жизни не поддавалось пониманию.
Например, Вовка не понимал, почему гости часто повторяли фразу: «Господи, когда уже мы уедем из этой проклятой Германии?» Неужели скучная жизнь в комнатенках коммунальных квартир советских городов лучше и интереснее здешней, в «проклятой Германии»? Он не знал тогда, что открытая демонстрация патриотизма – это такое же обязательное блюдо, как винегрет за праздничным столом.
Но Вовка очень хорошо запомнил растерянное мамино лицо, когда пришедший с работы отец со странной улыбкой на лице сказал: «Вот и все, ребята, пора собираться домой».