...Зачем пришла к гадалке – и сама не знала, не помнила (...не понимала?).
Но вот, в сверкающе-белом тумане, возникла, словно вырисовалась на полотне, лаковая поверхность (...круглый столик?). На тёмном фоне столешницы выделялись руки... нет, не руки – кольца, и блеск крупных камней лёгкими и неслышными ударами разгонял серебристый туман.
Тонкие загорелые руки гадалки что-то делали над столом (...карты?), двигаясь уверенно и ловко.
Руки старухи!... такие руки, однажды, видела у пожилой, высушенной солнцем, узбечки на хлопковом поле: она сидела на корточках, отдыхая, а выдубленные солнцем и ветром руки, перевитые венами и сухожилиями, устало поддерживали друг друга.
Но руки неведомой гадалки были сильными, уверенными, без лишних движений: руки старухи, которые двигаются, как руки молодой женщины...
Какая же она, эта гадалка?
Медленно перевела взгляд на лицо и замерла: да ей лет девяносто!
Бесцветные, слезящиеся глаза, запавший рот, выбившиеся из пучка седые кудельки... рот беззубо шевелился (...что-то спрашивала?), но странный туман не давал ничего расслышать.
Понимала, что надо ответить, что гадалка ждёт ответа.
Но вновь заворожено смотрела на выдубленные солнцем руки в массивных кольцах: по-кошачьи мягкие и сильные.
Теперь из серебристого тумана выступила горящая свеча на высоком старинном подсвечнике (...бронза?), слева от переливающихся радужными огнями перстней.
Что-то яркой точкой засветилось в руках гадалки (...карты?), да, это карты! какие-то неправильные: овальные, с матово-чёрной рубашкой обратной стороны.
Руки беззвучно перетасовывали странные карты, похожие на удлинённые жетоны.
С каждым движением овальная колода светилась ярче и ярче... потерявшаяся в новом свете свеча казалась ненужно-нарисованной, лишней.
Только исхудалые изящные руки в перстнях - и матово-тёмная овальная колода карт, ослепляющая внутренним светом, затягивающим, заполняющим всё вокруг.
Зачем сюда пришла?
Что хотела услышать?...
Чего испугалась?...
И почему так торопливо сбежала, проснувшись...