Я ложусь спать, и рядом со мной лежит мой светловолосый друг. Что-то есть женственное в его тощей фигуре и подчёркнутой манерности в жестах. Он фотограф, но совершенно не умеет пить, улетая буквально с первой бутылки пива.
Наша очаровательная спутница, Милашка Маф, заботливо уложена мною в постельку в соседней комнате, и, с большой долей вероятности можно утверждать, что уже сладко посапывает, уткнувшись мордашкой в подушку с ослепительно белой наволочкой - специально ради такого случая, сам-то я отрубаюсь где попало и как попало, и проснуться на полу кухни, свернувшись в лужи липкого разлитого виски, для меня не такое уж редкое дело. Впрочем, мои гости об этом не знают.
Мы прошатались всю ночь, заглядывая в чайные дома и ловя попутки, проделав путь от Парка Победы до Площади Мужества - символично, правда? - и теперь смаковали приятную истому рассветной, самой сладкой, грёзы в розовой дымке пробуждающегося фабричного города.
Ночь была полна событий и приключений, включавших в себя очаровательнейшую ссору Малышки Маф с её родителями, когда те отказались впустить нашу компанию, и, в целом, были правы. Я тогда с умилением смотрел на слёзы девушки, её крики "Вы меня не понимаете!" были музыкой для моих ушей - они подтверждали отчасти мою теорию цикличности поведенческих архетипов различных поколений. Я уверен, что многоуважаемая матрона Маргарита Михайловна, хранительница и гений домашнего очага Милашки Маф, в те достославные времена, когда её все звали "Риткой с Седьмого", точно так же объясняла своим родителям, почему она вернулась так поздно с танцев.
Милашка Маф была примечательна тремя гранями своей личности. Во-первых, и с этим согласятся многие, она упорно косила под интеллектуалку, то есть пила хорошие сорта чая, читала одухотворённую литературу, смотрела фильмы с претензией, писала неплохие стихи, вела блог, пробовала себя в прозе, и иногда могла поддержать умный разговор, очень странно себя вела - в попытках стать загадочной и таинственной - и была в курсе всех перипетий форума, на котором сидела, как на игле. Плюс ко всему она богемно бросила институт, и теперь вполне себе считалась частью андеграунда. Во-вторых, вращаясь в музыкальной тусовке, она упорно сопротивлялась, когда её называли "музыкантом", несмотря на то, что играла в группе и была задействована в нескольких околомузыкальных проектах. Не оригинально, однако, вся её тусовка занималась такими же отрицаниями - в перерывах между репетициями и выступлениями - и они имели на это полное право, так как играли все ужасающе плохо, а словосочетание "музыкальное образование" было если не моветоном, то чем-то очень неприличным, вроде отсидки. И, в-третьих, и это самое главное, она при всей своей миловидности двадцати трёх лет, фигуркой и личиком более всего походила на девочку лет шестнадцати, и была страстной и самой жаркой мечтой всех до единого педофилов форума, то есть всех кто на нём сидел. Это же мечта, поиграть с куколкой с внешностью и иногда поведением ребёнка. Не любили Милашку Маф многие, но отыметь хотели все. Признаться, я и сам на это повёлся.
За это её не любили все мои предыдущие и последующие девушки, кто хоть краем глаза был с ней знаком. Впоследствии, Милашка Маф невзлюбила меня так же, как и они все не любили меня.
Я лежу рядом с моим другом, и вяло и туго течёт разговор. Зачинался он о фотографиях, сделанных этой ночью, но я довольно умело вывел его на нужную мне стезю: мой долговязый друг-чудила с замашками то декадента-нонкомформиста, то младоконсерватора-аристократа тоже пытался ухлёстывать за Милашкой Маф, но делал это так несмело и неумело, что уличить его было практически невозможно, и я решил расставить все точки над "и". Не вышло, друг, как всегда, обернул всё в шутку, и я заткнул его фразой: "Это мой первый гомосексуальный опыт". Я начал проваливаться в ватный сон.
Я стоял на лугу влажной изумрудной травы, и свет был мягким на ощупь. Я сделал пару шагов; больше всего на свете мне вдруг захотелось упасть и зарыться лицом в зелень, взлететь в ярко-голубое небо, обнять весь мир. Я прочувствовал счастье, но не щенячий восторг, не похоть оргазма, не гнилой оскал промахнувшейся опасности; нет, это было похоже на воспоминание, память о самом счастливом лете моего детства, безвозвратно ушедшем. Я оробел на миг, ведь мне всегда снились кошмары либо пустота.
Я поднял глаза к горизонту, что стирал грань между небом и мохнатым ковром земли. И тут показались они.
Из-за горизонта на меня прыгало с десяток белых пушистых мячей с глазами. Я тихонько рассмеялся, в своём сне, мне вдруг захотелось бегать и хохотать, заливаться весёлым добрым смехом. Они пробудили во мне ребёнка, Пушистики, дав на несколько минут нескончаемое счастье. Белые пушистые мягкие баскетбольные мячи со смешными мультяшными глазами.
Я стоял и улыбался, а они резвились вокруг меня, сновали туда-сюда, водили хороводы. Я протянул руку к одному, и увидел, как Пушистики улыбаются. Он оскалился и его пасть была полна треугольных белых зубов циркулярной пилы. Я проснулся.
Милашка Маф тормошила меня за плечо и шептала: "мне пора на работу... пора на работу".
Пушистики - это демоны из детства, для тех, у кого не было счастливых лет безмятежной ребяческой радости. Бесы, которые мучают нас в радостном воспоминании, котёнок, который, когда его погладишь, откусывает тебе руку, и улыбается, глядя, как ты заливаешься кровью, пока он смешно тормошит жилы и лоскутья мяса.
Интересно, она избавила меня от ужаса быть растерзанным собственным кошмаром или наоборот, была причиной видения? Потом, когда Малышка Маф меня бросила грубейшим образом, а вслед за ней и мой друг, Пушистики ещё несколько раз навещали меня. Детство - что это? Я не знаю.