Цикл рассказов Бухта Варнек

                Приятного полета!

     Объявили посадку на самолет, выполняющий рейс по маршруту Москва - Амдерма - Норильск – Тикси – Чекурдах. Этот почти трансконтинентальный рейс по всему русскому Северу должен был доставить меня с семьей (женой и шестилетней дочерью)  в первый пункт своего назначения и дальше лететь уже без нас. Была еще одна пара, которая следовала туда же, куда и мы. Посадку в самолет мы ждали уже более двух суток в аэропорту Шереметьево а возможности покинуть его, хоть не на долго, не представилась ни разу, хотя дом моих родителей в Москве находился, практически, в зоне видимости – в районе Сокола. Иезуитский перенос вылета на 2-3 часа в течение  двух суток сначала воспринимался с пониманием и спокойно, потом с иронией и, под конец, с явным раздражением. Поэтому к самолету все шли хмурые и порядком заведенные.
     Рассевшись по своим местам и положив под язык мятные карамельки «Взлетные» (тогда еще давали их перед каждым взлетом и каждой посадкой), понемногу все успокоились и разговорились. Самолет взял курс на Амдерму. Приятного полета!
      Как нам потом объяснили, в правилах по перевозке пассажиров «Аэрофлотом» специально оговорена ситуация, при которой пилот самолета, выполняющий рейс с несколькими посадками, при получении предупреждения о невозможности совершить посадку в ближайшем пункте назначения, не имеет права лететь дальше. Он обязан повернуть на запасной аэродром или вернуться назад. Насколько это соответствует истине, утверждать не берусь, но факт остается фактом - наш пилот при подлете к Амдерме получил такое известие и повернул на Нарьян-Мар, чтобы там ожидать улучшения погоды. Пока добирались до столицы Коми АССР, погода испортилась и там, и мы благополучно вернулись в Москву. Милые пассажиры, летящие дальше, мигом превратились в диких зверей,  готовых нас растерзать. Ведь это мы, пятеро амдерминцев,  были виноваты во всех несчастьях, выпавших на их долю в этом путешествии.
     В Москве привычно потянулись часы ожидания. Я с офицером- попутчиком решили сходить к начальнику аэропорта, чтобы попытаться предотвратить повторение подобной ситуации при следующей попытке, - уж лучше ждать на земле в Москве, чем болтаться  в воздухе, совершая полет по известному уже маршруту. Тот обещал нам, что без гарантии посадки в Амдерме он самолет на трассу не выпустит.
     И вот этот счастливый миг настал. Все расстояние до нашего аэродрома от Москвы (где-то около 2000км) самолет покрывает за 3-3,5 часа. Именно через это время по внутренней связи командир корабля обратился к пассажирам с объяснением ситуации. Амдерма и Нарьян - Мар, конечно, закрыты и он принял решение лететь дальше на восток в Норильск и там дожидаться улучшения погоды в Амдерме. Однако все прекрасно понимали, что это пустая отговорка, никто никуда возвращаться не будет.  Это по километражу еще приблизительно столько же. Окружающие нас люди смотрели на нас с каким-то счастливым злорадством: «Вот вам, поделом, Теперь вы пострадайте (можно было подумать, будто раньше нам было лучше, чем им)».
     Мы были в полной растерянности. Самолет не такси. «Остановите, я выйду» не получится. Теплилась какая-то слабая надежда на честность командира, которая исчезла тут же, на земле Норильска, когда в салоне прозвучало очередное объявление, предлагающее на время дозаправки всем покинуть самолет, а пассажирам, следующим в Амдерму, сделать это предлагалось с вещами. Сомнений не оставалось - нас оставляют на земле. И мы решили не выходить из самолета. Тогда внесли поправку, мол, можно выходить без вещей.
        Держали в каком-то отстойнике, откуда ни с кем из официальных лиц связаться было невозможно. Но чувствовалось, что нами занимаются, бабу старались всеми правдами и неправдами все же скинуть с воза, периодически предлагая отправить нас то в Хатангу, то еще куда. Но я, по роду своей хирургической деятельности нимало полетавший по Северу, знал, что из  всех этих мест выбраться в Амдерму, будет просто невозможно. Мы должны оставаться на трассе, где сейчас и находились. Только отсюда нас могли привезти либо домой, либо в Москву.
 Через какое-то время загрузились в самолет. Куда летим? Никто из экипажа, якобы не знает, стюардессы отводят глазки, предлагая осточертевшие мятные леденцы. Наконец, ситуация проясняется, летим в Тикси! Еще 2000км на восток!
      Отношение к нам со стороны пассажиров диаметрально меняется. До них, наконец, дошло, что точно так же могут в следующий раз поступить и с ними. Некоторые из них начинают требовать от экипажа объяснить их позицию в отношении нас, именно то, что в течение  многих часов путешествия нам сделать не удавалось. Ответ на этот вопрос стал ясен на земле аэропорта Тикси. В динамиках раздался волевой голос командира корабля: «Дозаправка продлится 30 минут. Прошу всех покинуть самолет…с вещами!» В Норильске они не могли найти наши вещи, теперь, в случае нашего отказа выполнить распоряжение командира, сделать это будут намного проще после того, когда все остальные разберут свои. Естественно, что вновь попасть в самолет, которым мы планировали продолжать путешествие, не удалось.
       Мы стояли одинокие, уставшие, безденежные (после отпуска) на берегу Ледовитого океана в 6000 километрах от начала пути, наблюдая, как наш самолет, который мог бы, как минимум, вернуть нас в Москву, набирает высоту и скрывается в небе.
     Было лето, и, хотя часы показывали далеко за полночь, солнце, низко стоящее над горизонтом, светило во всю. До утра на общение с кем-то из официальных лиц рассчитывать было нечего. Дежурный устроил нас спать вполне прилично, на диванах в каком-то зале.
     Пришедший утром начальник аэропорта сказал, что отправить нас первым же рейсом в Москву через Амдерму не представляет для него никакого труда, нам  стоит только заплатить по 100 рублей за билет. Я ответил, что, если мы заплатим за чай, которым он, без сомнения нас угостит, то ему здорово повезет. Выслушав  наш рассказ, он понял, что на его плечи ночью  коллеги авиаторы сбросили трудно  решаемую проблему, и готовое решение пока не просматривается.
     Мы вызвались ему помочь, сообщив, что начальник Московского аэропорта Шереметьево, к которому обращались перед вылетом, предложил обращаться к нему в случае малейших неувязок, могущих возникнуть в пути. Неувязок у нас был полон рот, а возможности связаться  с ним ни одной. Наш новый  сообщник сообразил, что нежданно открывается новое направление перепассовки проблемы другому игроку, и тут же стал играть за нашу команду, по телефону соединив нас с Шереметьево.
     На том конце провода были «приятно обрадованы» нашим звонком, долго хмурили бровки и возмущались таким наплевательским отношением к пассажирам. Потом попросили  передать трубочку Тиксинскому коллеге. Не знаю, что уж там говорилось, но первым же рейсом (а это был до боли знакомый самолет, возвращающийся домой из Чекурдаха, с тем же экипажем и неиссякаемым запасом мятных леденцов) мы были отправлены домой по маршруту Тикси – Норильск – Амдерма.
     Как вы думаете, где, в конечном итоге, мы оказались? Правильно, в Москве, в Шереметьевском аэропорту. И Амдерма и Нарьян-Мар были закрыты. Мы зашли к начальнику аэропорта поблагодарить его за помощь, он, видимо такого не ожидал, был тронут и решил показать себя во всем блеске своего могущества.
     Позвонил на вышку и приказал без его личного разрешения самолет, готовящийся вылетать знакомым нам маршрутом на восток, не выпускать, пригласил к себе в кабинет экипаж этого лайнера и в нашем присутствии объяснил им задачу. И даже при таком расположении звезд на небе, наш самолет, почти добравшийся до долгожданной цели, был вынужден отвернуть в Нарьян –Мар. Север есть Север, и погода в течение дня может меняться многократно. Мы не долго обременяли «комиков» своим присутствием, буквально минут через сорок нам дали разрешение на вылет, а еще через час мы увидели под крылом тихую и какую-то очень близкую Амдерму. Нашему  пятидневному мытарству пришел конец.
    Несколько дней в ушах еще стоял равномерный гул авиационных моторов, а мятные леденцы не могу взять в рот и по сей день.






















                Бухта  Варнек

    Бухта Варнек, маленькая и уютная, открытая со стороны пролива Югорский Шар, располагается у южного побережья острова Вайгач. Этой бухточкой пользуются корабли, когда хотят переждать шторм в Карском, или Баренцовом морях, благо  остров находится как раз между ними. В маленьком одноименном поселке проживает всего  пару десятков человек, занимающихся, в основном, рыболовством и охотой на морского зверя.
   Я бывал там несколько раз по делам либо чисто хирургическим, либо судебно-медицинским, поскольку прозектор штатом нашего госпиталя, да и гражданской больнички предусмотрен не был. Вот и на этот раз меня и милиционера привели в этот Богом забытый поселок дела скорбные.       Прибыли мы туда морем на портовом буксирчике с командой из двух человек - капитана и механика.
     Дело было осенью, и в попутчики к нам на обратную дорогу попросилась партия геологов, закончившая к этому времени полевые работы на  Вайгаче. Что капитан даст согласие, у меня сомнений не было. Ларчик открывался просто: во время «поля» во всех геологических партиях неукоснительно соблюдался  «сухой закон», который автоматически заканчивался в момент, когда последний из геологов поднимался на борт корабля или вертолета. К радости  нашего экипажа, не ожидавшего такого огромного, нежданно свалившегося на них счастья, таким транспортом должен был стать их буксир.
    Закончив свои малоприятные дела, мы с Николаем, так величали моего приятеля - милиционера, вернулись на судно, вверяя свои судьбы и жизни в руки опытных моряков. Наш курс домой лежал по проливу на восток в Карское море, на берегу которого располагался поселок Амдерма. Совершая какие-то эволюции в бухте, увидели, как в нее вошел большой морской сухогруз «Южный Буг». Наш капитан подошел поближе и поинтересовался, что они здесь забыли. Ответ затрагивал и наши интересы, поскольку корабль зашел в бухту переждать шторм, гуляющий в Карском море. Договорились, что с сухогруза ракетой дадут нам знать, когда можно будет трогаться в путь, и стали ждать.
    Наш гвардейский экипаж решил времени зря не терять, спустился в кубрик к геологам и, судя по длительному их невозвращению, там, внизу было достигнуто полное взаимопонимание. Когда ракета с «Южного Буга» предложила всем трогаться в путь, наши флотоводцы уже были в полном «порядке». Первыми вышли мы, за нами с довольно большим интервалом «Южный Буг», т.к. маленькие размеры бухты потребовали от него определенного времени на разворот. В проливе Югорский Шар шторма не было, и наш капитан, объяснив вкратце, как управлять этим не очень сложным кораблем, ушел укреплять контакт со своими пассажирами. В рубке
остались только Коля и я.
     Карское море было совсем не спокойно. Если для «Южного Буга» волны не представляли большой помехи, то для начинающих мореходов, управляющих небольшим судном, каждая, волна, перекатывающаяся через палубу, а порой, и рубку, вызывала панический страх. Надо было звать капитана. Коля пошел за ним, но вернулся один – звать было нечего. Капитан, по образному описанию моего приятеля, представлял собой что-то тупо смотрящее и невнятно мычащее. Надеяться надо было только на себя.
       Уже темнело, с берега нам ободряюще подмигивали маяки, но о чем они говорили или предупреждали, мы не знали. Сначала надо было решить, на каком удалении от берега идти. Очень близко - можно налететь на камни, это не хорошо. Далеко - тоже не здорово. Если с нами произойдет что-то ужасное - не доплывем, замерзнем. Решили идти поближе к берегу, причем один из нас должен находиться снаружи и внимательно следить, не появятся ли камни. Держась за рубку, подвергаясь постоянному орошению  ледяной водой с головы до ног, долго продержаться на ветру и открытом воздухе было невозможно. Наши смены стали проходить все чаще и чаще. Кроме того, уже совершенно стемнело и с борта, практически, ничего не  было видно. Тогда решили положиться на судьбу и обоим остаться в рубке.
      Наш кораблик мотало и кидало, как щепку. Было ли страшно?  Не знаю. Вероятно да, но в это время в голове было так много других мыслей и вопросов, требующих немедленного ответа и решения, что на все остальное просто не оставалось времени.  Два мальчишки, мокрые и замерзшие, стуча зубами то ли от холода, то ли от страха, делали все, чтобы спастись самим и спасти этих счастливых, ничего не ведающих людей там, внизу.
    И вот, когда казалось, что все установилось в позицию шаткого, но какого-никакого равновесия, в рубке появился капитан. Заревев: « Не туда!», он схватил штурвал и стал вращать его, поворачивая корабль носом к берегу. Через пару минут нас бы выкинуло на мель. Отнять у него управление  было невозможно - сильный был, черт! Тогда Коля выхватил пистолет и выстрелил в воздух. На улице это на самом деле было бы в воздух, а в рубке - в стальной потолок и пуля пару раз срикошетировала, хотя в тот момент мне казалось, что она летала и свистела по рубке бесконечно. Капитан исчез, он просто дематерилизовался. Наверное, остатки затухающего сознания подсказали ему, что там, внизу все намного приятнее, роднее и безопаснее. Приятный круиз по Ледовитому океану продолжался.
      Световое зарево на небе впереди по курсу свидетельствовало о том, что мы приближаемся к какому-то мегаполису. Диксон и Тикси, если их таковыми можно считать, находились, по нашим расчетам, в несколько сотнях, если не в тысячах, километрах. Наша Амдерма ни с какого бока под это определение не подходила. В любом случае - туда, там люди!
     Все объяснилось очень просто. Это был остров Местный перед самой Амдермой, и за ним несколько больших кораблей с включенной иллюминацией, отраженной низкими облаками, пережидали шторм. Поскольку буксир - не автомобиль, и, как остановить его, ни Коля, ни я не знали, мы выключили двигатели и во все горло орали, чтобы нас поймали. На кораблях смеялись, думая, что это прикол. И только один, капитан танкера «Абрене» Силин каким-то внутренним чутьем уловил наше состояние и приказал вахтенному поймать и причалить буксир к борту танкера.
    Перелезать по шторм - трапу с маленького судна на большой корабль при отсутствии навыка  и приличной волне - дело совершенно не простое. Волны поднимают и опускают малое суденышко относительно борта большого корабля и, если ты не успеешь вскарабкаться по веревочной лестнице на несколько сантиметров выше того места, куда поднимается буксир, он может просто размазать тебя по борту гостеприимно ждущего корабля.
     Когда после горячего душа за ужином под рюмочку мы рассказывали свою Одиссею, чувствовалось, что все, что мы говорим, слушатели делят на восемь. Подтвердить было некому. «Южный Буг», как выяснилось, решил не идти в продолжающийся шторм и благополучно вернулся в бухту Варнек. Оказывается, он предлагал сделать то же самое и нам, посылая одну за другой ракеты в нашу сторону, но два молодых кораблеводителя были так увлечены борьбой со стихией, что ничего этого не заметили.
      Достоверность наших слов подтвердил капитан буксира, но не словами, а делом. Выбравшись из трюма и увидев свой лайнер, кем-то привязанный к борту какой-то посудины, возмутился, отвязался, запустил двигатели и потопал домой, поскольку местность вокруг была знакомая. При выходе в море из-за острова, его встретило  море приличным штормом прямо в зубы, волны перекатывались через суденышко. Жить стало неинтересно и скучно, действие адреналина кончилось, а алкоголь еще набирал силу. Он выключил моторы и заснул, где стоял, а море толкало его корабль в сторону берега, пока не выбросило на камни.
     Все корабли, наблюдавшие эту картину, включили сирены, прожектора, пускали ракеты, безнадежно пытаясь разбудить славного морского волка. Тщетно. Корабль выбросило на берег.
     Мы смотрели на это с борта «Абрене», и щемящая грусть заполняла душу. Не заслужил наш смелый буксирчик такой участи. 
             
                Вывих плеча

     Любое место на карте, куда когда-то вылетал по медицинской надобности, остается в памяти не только  благодаря своим красотам, но и тому клиническому случаю, что послужил основанием командировки. Поселок Варнек на острове Вайгач у меня стойко ассоциируется с вывихом плеча.
      Радиограмма сообщала, что медведь сильно потрепал охотника, просили прислать самолет с хирургом. Как обычно, попутчиком был мой приятель- милиционер Николай, потому что в качестве причин любых травм и даже убийств в радиограммах  почему-то всегда называли нападение этого зверя, что часто не совсем соответствовало истине. Медведь всегда старался держаться  подальше от человека, хорошо зная, что более страшного хищника на планете нет. Николай во всех случаях, когда здоровью человека нанесен какой-либо вред, обязан был проводить милицейское расследование. Причин для таких поездок было не мало, мы хорошо знали друг друга и дружили.
На Севере  при  очень низких температурах обычно тихо, но стоит барометру начать падать, а  ртутному столбику полезть вверх,  сразу же появляется ветер и начинается пурга. Поэтому нам вместо непродолжительного полета на Вайгач предстояла нудная и утомительная поездка в пургу в кузове потрепанного,  видавшего виды вездехода. Двое водителей расположились в теплой кабине, мы же, Николай, операционная сестра и я - в кузове, представляющий собой каркас из тонких  дюралевых трубочек, обтянутых брезентом. Холодно нам не было, одеты были тепло в меховые одежды, но длительная поездка в таких условиях могла быть отнесена к удовольствию сомнительного свойства.
     Поскольку пурга не утихала, и видимость была плохой, водители поочередно шли впереди вездехода, указывая путь в объезд расщелин и оврагов. Понятно, что скорость нашего продвижения была минимальная. Ровно гудел дизель, мягко покачивалась на рессорах машина и дрема незаметно подобралась ко мне. Примостившись спиной на узкой скамейке, задремал.
     Проснулся от сильного удара об землю и боли в правом плече. Пытаясь дотронуться до руки, на месте ее не обнаружил. В ужасе подумал, оторвало, что ли? Потом нашел ее где-то за спиной и слегка успокоился, значит обычный вывих, а с этим как-нибудь справимся, помолясь. Пришла очередь выяснять, что же произошло с нами. Мои попутчики и водители не пострадали совершенно. Это я один такой счастливый. Оказалось, что водители, хорошо знающие этот маршрут, решили, что опасная зона кончилась и дальше пойдет ровная тундра, поэтому они приняли решение больше из теплой кабины не вылезать. Но, к сожалению, ошиблись. Вездеход свалился боком в довольно глубокий каньон, сделал полный переворот на 360 градусов вдоль своей продольной оси и приземлился на гусеницы. Машина тоже не пострадала, мотор даже не отключился  и продолжал ровно и уверенно урчать. Я на секунду представил себе, что могло быть, если бы многотонный вездеход сделал переворот не на 360,а только на 180 градусов и приземлился бы на тоненькие дюралевые трубочки кузова. По глазам моих попутчиков понял, что ни одного меня посетили подобные мысли.
     Разобравшись с ситуацией, пора было приступать к моему лечению. Приняв внутрь общенациональное обезболивающее средство, разделся до пояса и, сидя на снегу, начал говорить Коле, какие движения он должен проделывать с моей рукой, Парень он толковый, и  через несколько мгновений раздался щелчок, говоривший о том, что головка плеча вернулась к себе домой. Мы могли продолжать свой путь.
     На мое счастье, медведь не нанес нашему пациенту серьезных, проникающих в грудную или брюшную полость ран. Произведя хирургическую обработку ран и,  наложив несколько швов, мы завершили официальную часть и перешли к неофициальной с особой тщательностью, поскольку плечо все сильнее и сильнее давало о себе знать. Потом уже в госпитале выяснилось, что, кроме вывиха имел место и небольшой перелом суставной впадины лопатки. Но в любом случае средства, применяемые во время неофициальной части, хорошо помогали и при переломах тоже.
     При следующем приезде в Варнек летом мне удалось подстрелить нерпу с далекого расстояния. Местный охотник похвалил выстрел и на мои сетования, что добычу достать не удастся, сказал, что к утру ее прибьет к берегу, и, если я хочу, то за небольшое спиртовое вознаграждение, которое у доктора должно быть, он снимет шкуру, обезжирит ее и принесет мне на корабль завтра утром. Мясо же нерпы пойдет собакам. На том и договорились. Забыли только определить точный час нашей встречи. Но тогда я как-то не придал этому пустяку особого значения, а напрасно.
     В начале пятого утра вахтенный, разбудив меня, сообщил, что на причале меня дожидается местный охотник. Не открывая глаз, я попросил передать, что он не прав, и пусть приходит позднее. Со сна я опять не сказал, когда точно. Второй раз меня разбудили через полчаса и просили напомнить, что я обещал вознаграждение. Поняв, что проще принять посетителя, я передал через вахтенного, чтобы охотник заходил. Через несколько секунд услышал специфический шум летящего вниз по трапу тела. Бедняга, он так торопился получить обещанное, что не заметил ступеньки.
     Надеюсь, не надо говорить, какую травму получил мой визитер? Правильно. Вывих плеча. Применяя все те же обезболивающие средства и те же ручные пособия, поставил, с Божьей помощью, плечо на место к  нашему обоюдному удовольствию. Размер вознаграждения мною был увеличен, т.к. считал полученную травму, без сомнения, производственной.
    С тех пор поселок Варнек в моей терминологии  стал именоваться не иначе, как поселок Вывихнутых Рук.      





                Леночка

    Амдерма - маленький поселок при аэродроме на самом берегу Карского моря. Малочисленный гарнизон составляет основу его жителей, небольшое количество гражданских лиц работает на метеостанции, в порту, в бытовых службах и сфере обслуживания.
     Я в качестве хирурга служил в военном госпитале, относительно комфортабельном и по тем временам довольно прилично оснащенном. Из других медицинских учреждений в поселке была больничка, располагавшаяся в одноэтажном бараке, врачами в которой работали две женщины. Одна из них хирург, она же главврач и специалист любой другой медицинской профессии хирургического профиля. Вторая – терапевт,  она же невропатолог, педиатр, дерматолог, психиатр и т. д. Короче, эти две дамы осуществляли  медицинскую помощь в полном объеме всему гражданскому населению. Мы дружили и работали с ними в полном контакте и понимании, будучи уверенными, что  всегда в трудную минуту могли рассчитывать на взаимную помощь, а в период летних отпусков или командировок мы подменяли друг друга.
    Звонок раздался ночью, женщина – терапевт очень просила придти в больницу и посмотреть больную девочку, что-то было не понятно, что-то не так.
     Идти до больницы было не далеко. Мороз стоял жуткий. В пол - неба полыхало розовато - голубоватое северное сияние. Ни в одном из домов не светились окна и они стояли, как - будто брошенные людьми. Всегда, глубокой ночью наблюдая такую картину, представлял себе города и села, по которым прошла чума. 
 На месте доктор рассказала, что четырехлетняя девочка находится в больнице уже несколько дней и получает лечение  по поводу воспаления мочевого пузыря. Но, несмотря на все старания врача, состояние ее продолжает ухудшаться,  У ребенка так болит животик, что она не дает к нему прикоснуться. И хотя анализы четко указывают на воспаление мочевого пузыря, что-то не похоже, что такая тяжесть состояния вызвана именно этим заболеванием. Добавила, что сейчас, по ее мнению, вопрос  стоит о помощи по жизненным показаниям.  Пошли в палату. На наше счастье, малышка дремала.  Состояние ее было крайне тяжелым. Я через одеяльце пальцем слегка надавил на животик и тотчас убрал руку, ребенок тут же проснулся от боли. Такой осмотр, конечно же, диагноза не уточнил, но стало ясно самое главное - в животе катастрофа и нужно оперировать, не теряя времени.
Функции анестезиолога в больнице выполняла все та же врач, поэтому мы тут же принялись за дело. До этого оперировать таких маленьких детей мне не приходилось, и видеть на большом операционном столе маленькое тельце нашей пациентки было очень непривычно. Поймал себя на том, что  волнуюсь чрезмерно. Мы оказались правы, операция была необходима - у девочки был гангренозно – перфоративный аппендицит и разлитой перитонит. Сейчас объясню. Если воспаленный червеобразный отросток во время не удалить, процесс внутри его идет дальше, ткани омертвевают, гнойник лопается и гной растекается внутри брюшной полости, а это уже очень плохо. Сам отросток у малышки был очень длинный и его кончик подошел и припаялся к мочевому пузырю, чем вызвал воспаление последнего. Было потеряно несколько дней на лечение цистита, а основная причина тяжелого состояния установлена не была. Такие вещи нередко случаются в хирургической практике, аппендицит - штука коварная и диагностика его подчас очень сложна.
    Я не буду больше утомлять вас, дорогие читатели, никакими другими медицинскими подробностями, кроме одной детали, очень важной для нашего рассказа. Эти события происходили в 1972 году, когда еще никто и  слухом не слыхивал о тех методах лечения гнойных ран, которые появились лет через 10 - 15. Тогда же существовала определенная тактика поведения хирурга при встрече с такой  патологией, и ее оперирующие врачи старались придерживаться. За этой тактикой стоял многолетний опыт врачей, спасший миллионы жизней. Поэтому  из живота мы уходили по - старинке, оставив там трубочки для введения лекарств  и марлевые тампоны, выведенные наружу через рану. Последняя, конечно, полностью не ушивалась. Теперь оставалось только уповать на Господа.
      Послеоперационный период был очень тяжелый, несколько дней наша малышка балансировала на грани жизни и смерти. Сама она, как могла, старалась нам помогать, и общими  усилиями мы справились с этим тяжелым недугом. При выписке я объяснил ее родителям, что через некоторое время юной леди желательно сделать еще одну операцию, простую и не опасную, с чисто косметической целью - исправить кожный рубец, который мы, при всем своем желании другим сделать не могли, тогда мы просто боролись за ее жизнь. Судя по их вытянутым лицам, мои слова понимания не встретили.
    Амдерма – поселок маленький, где все друг друга хорошо знают и при встрече здороваются. Леночка, увидев меня на улице, неуклюже бежала навстречу в своей шубке и валенках, широко раскинув ручки. Я подхватывал ее, целовал это ставшее почти родным существо и кружился с ней по снегу.
    Ее родителя всегда делали вид, что меня не видят, и не здоровались.













                Пианино

    Мысль приобрести пианино навещала мою жену, умеющую играть, и меня, не умеющего это делать абсолютно, довольно часто, но останавливала сложность доставки покупки домой.  Мы жили далеко от цивилизации на берегу Карского моря в маленьком поселке Амдерма, куда не доходили ни железнодорожные рельсы, ни автомобильные дороги. Но когда дочка стала учиться музыке при Доме офицеров, покупка инструмента стала очень актуальной. И во время очередного своего приезда в Москву я решил вплотную заняться этой проблемой.
    В экспедиционно - транспортном агентстве на Ленинском проспекте разговор был короткий и очень конкретный:
- Вы возьметесь доставить купленное в Москве пианино в поселок Амдерма
  на берегу Ледовитого Океана?
- Да.
- Что для этого должен сделать я?
- Купить инструмент и принести нам квитанцию о покупке. Мы поедем в
   этот магазин, заберем пианино, упакуем его в соответствии с условиями
   будущих перевозок и отправим. Вы, естественно, должны будете
   оплатить все  наши услуги.
- Вы уверены, что все будет вот так легко и красиво?
- Да. 
Ошеломленный качеством предстоящего сервиса, поехал в музыкальный магазин, где был отдел комиссионной продажи. Меня, единственного там покупателя, встретил продавец:
- Здравствуйте, меня зовут Михаил Маркович. Интересуюсь, что желаете приобрести?
- Желаем приобрести недорогое пианино в хорошем состоянии, а главное- очень крепкое.
- Интересуюсь, Вы собираетесь использовать его в качестве музыкального инструмента или, извиняюсь, верстачка?
Оценив его юмор, я рассказал, улыбаясь, всю подноготную проблемы.
- Есть у меня такой инструмент,- совершенно серьезно заявил Михаил Маркович,- Это, конечно, не «Бекштейн» и даже не «Вайнбах», но  он точно подходит для Ваших целей, и могу дать гарантию, что он выдержит предстоящее ему путешествие. Он прекрасно держит настройку и у него очень прочная дека. Берите, не пожалеете.
Подведя к неказистому с вида инструменту производства, если мне не изменяет память,  Львовского завода музыкальных инструментов, продавец открыл крышку, сел и сыграл что-то очень красивое. Звук был приятный и чистый. Цена (150 рублей) тоже устраивала. Заплатив и получив необходимую квитанцию, с благодарностью распрощался с Михаилом Марковичем, договорившись, что покупка в магазине подождет «молодцов из Быстроупака».
   Дорога снова лежала в транспортное агентство к девушке, у которой был пару часов назад. Приняв квитанцию, она стала оформлять документы на груз. И тут-то из - под воды показались первые камушки. Ее начальник, который должен был поставить свою последнюю подпись на бумагах, притормозил наше победное шествие. Они, конечно, примут мой груз к отправке, в этом у меня не должно быть и тени сомнения, но только после того, как я принесу им письменное подтверждение Министерства Путей Сообщения, что  оно берется  доставить мой ящик к пункту перевалки.
     Я отправился в Министерство. Там много времени не потерял. Начальник отдела грузовых перевозок доходчиво объяснил мне, что, поскольку в конце железнодорожного пути мой ящик подлежит перегрузке на корабль (той самой перевалке) для продолжения движения морем, то им, путейцам, нужен сущий пустячок -  письменное подтверждение Министерства Морского Флота о гарантированном  приеме моряками груза на конечной станции. Вызвана такая необходимость была тем, что негативные прецеденты ранее имели место неоднократно.
     В морском ведомстве, переходя из кабинета в кабинет по указаниям опытных и ничего не решающих чиновников, стал ощущать, как мелкие подводные камушки на глазах вырастали в пороги внушительных размеров. Надо было менять тактику.
     Секретарше зам. Министра я отрекомендовался представителем Министерства Обороны по вопросу транспортировки военных грузов в порт Амдерма, и в огромный кабинет ее шефа был допущен  довольно скоро.
Он внимательно выслушал, улыбнулся и любезно сказал, что в порт Амдерма Министерство Морского Флота поставляет только грузы стратегического характера (продовольствие, фураж, горючее и т.п.),  мелочевку не перевозит.
С последним словом он придвинул к себе документы и погрузился в их изучение. Аудиенция была закончена. Это были уже не крупные камни, это была глыба, перекрывшая мне путь полностью. Брать этого чиновника на жалость, мотивируя свою просьбу стремлением как-то скрасить жизнь своей семьи, живущей на краю географии и не имеющей, практически, никаких других видов развлечения, не имело никакого смысла - его кожа была давно покрыта  бронированной чешуей, брезгливо отталкивающей все эти интеллигентские штучки. Надо было козырять, причем, крупно.
- Вы знаете, что мне непонятно. С высокой трибуны  Генеральный Секретарь и руководитель нашей страны на весь мир заявляет, что для Коммунистической Партии нет заботы более важной, чем забота о жизни и быте простого человека. А  Вы, крупный правительственный чиновник, просьбу этого простого человека считаете мелочью, не стоящей внимания. Не понимаю. Может быть в «Правде» мне сумеют это объяснить.
И по длинному ковру направился к двери. Это был блеф чистой воды и никогда и ни с кем из своих знакомых я не позволил бы себе так  низкопробно и оскорбительно поступить. Но здесь я не испытывал ни малейшего угрызения совести. Мало того, я был абсолютно уверен, что он тоже понимает, что я блефую, мужик то  был умный, но исключить малейшую опасность своему благополучию этот человек, уже давно привыкший мягко спать и сладко есть,  был обязан, и через секунду я услышал:
- Вы убедили меня, молодой человек,- и в селектор - Начальника перевозок ко мне.
Прибывшему чиновнику были даны указания принять к перевозке груз до порта Амдерма, маркировать его, как «Авиационные детали» и выдать документ, подтверждающий готовность ММФ принять груз от МПС.
С этой бумагой отправился к железнодорожникам, получив от них, в свою очередь аналогичный документ, для транспортного агентства, сдал его той самой милой девушке  и, очень довольный собой, полетел домой дожидаться
своей покупки.
     Здесь я вынужден сделать маленькое пояснение. Грузы отправляемые морем, располагаются в трюмах и палубах корабля так, чтобы их было легко, а главное, быстро найти и разгрузить. Поэтому груз, предназначенный в последнюю точку маршрута, всегда находится глубоко в трюме, а груз для первого порта - на палубе.
Время - важный фактор для моряков Северного Морского Пути. Навигация в небольших портах, не имеющих своего ледокола, продолжается короткое летнее время и, практически, в сентябре уже заканчивается. Наш порт относился именно к таковым, да и слово «порт» к нему как-то не очень здорово подходило. Гавани не было и, ввиду мелководья у побережья, корабли бросали якоря в паре – тройке сотне метров от берега, на рейде. Два стареньких портовых буксирчика трудолюбиво сновали между берегом и кораблями, таская за собой плашкоуты с грузами. На берегу их уже встречали получатели, разгружали и тут же развозили по хозяйствам. Так что и портовых построек, складов, как и мощных подъемных кранов тоже не было. Но персонал порта был, и начальник порта был, к которому я и отправился, видя, что время катастрофически убегает, а пианино нет.
     В кабинете знакомого мне начальника порта сидел  совершенно неизвестный человек, сообщивший, что предыдущий начальник назначен с повышением в  один из терминалов крупного порта Архангельска. Для меня это было хорошо, именно оттуда уже давно мой инструмент должен был быть отправлен в Амдерму. Взяв новый телефон своего приятеля, связался с ним и обрисовал ситуацию, добавив, что мой груз не переживет зимовку на открытом воздухе  морского терминала. Серега пообещал сделать, что в его силах. Через несколько дней получил телеграмму, что он нашел мой ящик и погрузил на судно, которое последним (!) рейсом навигации должно было привезти многострадальное пианино. Далее следовало название корабля и дата прибытия.
В этот день мы всей семьей отправились на пирс  встречать московского гостя. Один за другим разгружались плашкоуты, но моего ящика мы так и не дождались. Корабль издал красивый по тембру гудок и величественно скрылся с глаз в направлении своего последнего порта  следования на Новой Земле, откуда, уже никуда не заходя, потопает домой. Мне было ясно, что ящик был по ошибке помещен в трюм к грузам Новой Земли, благо тот порт назывался, вероятно, из соображений невероятной секретности, тоже Амдерма, но только с цифрой 2. Так что в любом случае следовала ждать минимум всю зиму. Мысленно  представив, что мне привезут на следующий год, я бросился к своему другу Борису, командиру авиационного полка и начальнику местного гарнизона, прекрасному летчику и изумительному человеку с просьбой о помощи, которая не  замедлила явиться в виде радиограммы капитану судна:
« По халатности Ваших матросов в порт Амдерма не был доставлен груз, маркированный «Авиационные детали», срочно необходимый Армии. Предлагаю обратный маршрут проложить через наш порт. В противном случае вся ответственность за срыв боевых дежурств истребителей противовоздушной обороны страны в этом районе полностью ляжет на ваши плечи. Повторяю, груз маркирован словесно  «Авиационные детали», по документам номера… Полковник…»
      Через  несколько дней Борис позвонил мне и предложил пойти в управление порта получить долгожданный груз. Но прежде, чем разрешили взглянуть на то, что было привезено,  предложили доплатить  470 (!) рублей. Оказывается инструмент доставили в Амдерму не просто так, а "… с ледокольной проводкой судна,  применением серьезной разгрузочной техники в виде крупных портовых кранов в порту назначения и длительным складирование на берегу."  Пришлось платить, но дома на семейном совете решили, что следует написать моему «приятелю»- мореходу из Министерства Морского Флота, что в это время у нас не было  льдов, и никогда не было  ледоколов,  портовых кранов и  складов. Если не верит, могу прислать фотографии девственно чистого, без единой льдинки Карского моря, акватории порта и самого порта с его инфраструктурой. За что с меня срубили большие деньги? Уж не на содержание ли крупных чиновников Министерства?
     В ночь на Новый Год, точно 31 декабря, принесли перевод от нежно любимого мною Министерства Морского Флота на 465 рублей с искренними извинениями за допущенные ошибки в расчетах. Да чего там, Бог  простит! Мой «друг» - флотоводец на этот раз выступал в роли Деда Мороза с подарками.
     Рождественская музыкальная сказка благополучно завершилась. Знай заранее, во что это, в конце концов, выльется, стал бы покупать  инструмент и принимать последующие муки? Не буду скрывать, где-то в сознании появлялись крохи сомнений, когда мысленно возвращался ко всему пережитому. Но с другой стороны, ощущения пульса жизни, череда различных событий, регулярные выбросы адреналина в кровь, уверенность в надежности друзей,- это дорогого стоит!
     Я сейчас смотрю на эти строчки и думаю, а ведь вполне вероятно, что наше пианино живо до сих пор, ведь ехать дальше ему просто некуда, а Михаил Маркович голову давал на отсечение, клянясь, что инструмент очень крепкий и послужит долго. И как когда-то маленькие пальчики моей дочери извлекали из него незамысловатые мелодии, так и сейчас,  быть может, к нему прикасаются чьи-то  ручонки все в той же Амдерме.
      На здоровье!      
          
               























                Перехват

К вечеру погода начала портиться, слегка потеплело, пошел снег, и, как следствие, начала ухудшаться видимость. Олег Климов и Левка Авакян, заступившие на боевое дежурство по охране воздушных рубежей нашей страны, не первый день служившие в Заполярье, прекрасно понимали, что скоро начнется пурга, погода станет совершенно не летная, а значит, время до смены можно будет использовать по своему усмотрению. А усматривали они товарищеский ужин с легким «возлиянием», вероятно, был у них какой-то повод.
     Полный тревожного ожидания боевого вылета, этот вечер для молодых парней, пилота и штурмана современного самолета – перехватчика, превратился в приятное времяпрепровождение и незапланированный отдых. Абсолютная уверенность в том, что на сегодня работа окончена, позволила им незаметно перейти грань дозволенного, а затем и недозволенного,- тяжелый хмель полностью овладел ими.
      Когда с командного пункта, расположенного за многие сотни километров от описываемого места событий, поступила команда о повышенной боевой готовности, требующая от экипажей находиться в кабинах своих машин, ожидая дальнейших распоряжений,  самостоятельно добраться до самолетов и разместиться в них наши герои уже не могли. Механики - верные друзья, помошники и няньки быстро экипировали их по полной программе и затащили в кабины, одев на спящих авиаторов маски и  подключив кислородное питание, - верный и проверенный способ кратчайшим путем выйти из опьянения. Они так же были уверены в том, что через некоторое время последует отмена готовности, и ребят надо будет извлекать из самолета.
     К сожалению, полный курс реанимации Олегу и Левке получить не удалось. Последовала команда «Взлет!». Спящие офицеры, подсознанием уловив звук боевой трубы, на внутреннем автопилоте начали выполнять все те действия, которым многие годы учились и оттачивали в постоянных тренировках и полетах.
      Механики схватились за головы, видя, что истребитель начал готовиться стартовать. Еле успев вытащить колодки из-под колес, убрав трапы от кабин и отбежав в сторону, они с ужасом смотрели, как боевая машина с полным вооружением начала выруливать на старт.
       Пурга  набирала силу, но ветер дул вдоль полосы, и истребитель помчался навстречу ему и своей судьбе. Механики, молясь за своих питомцев, отправились в домик ждать, что будет.
      Здесь считаю необходимым объяснить общую ситуацию. Все эти события происходили в годы, когда «холодной войной» были охвачены две мировые системы, тратящие неимоверные средства на запугивание друг друга. Американский стратегический бомбардировщик В-52 с атомными бомбами на борту, четко следуя по маршруту «Хромированного купола» вдоль наших границ в нейтральном пространстве, специально отворачивал чуть в сторону берега и тем самым нарушал эту воздушную границу, проверяя боеготовность, а главное, изучая частотное поле нашей противовоздушной обороны. Тут же с земли поднимались один или два перехватчика, американцы видели их на своих бортовых дисплеях, и к тому времени, как истребители достигали бомбардировщика,  спокойно продолжали свой путь, выйдя из территориального пространства СССР.. Наши сопровождали их, пока хватало топлива.
     Поскольку такие рандеву происходили довольно часто, пилоты уже знали своих оппонентов в лицо и жестами приветствовали, как игроки – профессионалы уважительно приветствуют друг-друга перед матчем. Зная все о нашей технике, пилоты В-52 через какое-то время совместного полета жестами показывали, что нашим пора отваливать и возвращаться домой, поскольку горючего, по их расчетам, у наших самолетов осталось только-только дотопать до дома. Сделав прощальный жест, наши ребята закладывали крутой вираж. До следующей встречи!
     Поверить в достоверность таких вещей может помочь понимание того, что за штурвалами В-52 сидела точно такая же молодежь, что и в кабинах истребителей. Свои обязанности парни выполняли исправно, но личной ненависти друг к другу не испытывали.
      До серьезных инцидентов, как правило, дело не доходило. Уверен, что точно такую же картину можно было наблюдать и с другой стороны океана. Но на перехват врага, нарушившего наши границы, вылетать надо было всегда, независимо от погоды. Опытный летчик обязан был взлететь при любой погоде и выполнить свой долг. При невозможности вернуться  на свой, или запасной аэродромы, он мог воспользоваться катапультой.  Поэтому на  командном пункте зачастую, учитывая  неблагоприятную метеорологическую обстановку, не всегда давали команду на взлет,- кому хотелось брать на себя ответственность за потерю дорогостоящей машины.
     Но в этот раз дали, видать, американцы забрались слишком глубоко, и наши герои помчались навстречу супостату.
     Что творилось в душах оставшихся на земле в «дежурном домике», могу себе представить, это ведь их друзья только что поднялись в воздух в состоянии, очень далеком от идеального, и не на воздушную прогулку, а выполнение боевого задания. Ждали молча, прислушиваясь к каждому звуку.
     Рев двигателей заставил всех выскочить наружу. Пурги, как не бывало. На Севере так бывает - пурга может внезапно начаться и  так же моментально кончиться. Было абсолютно тихо, весь небосклон был усыпан звездами, а  по полосе уже бежал перехватчик. Аккуратно вырулив на место своей стоянки, он затих. Прибежали с трапами, открыли кабины и увидели двух крепко спящих молодых пилотов. На руках их принесли в домик, раздели и потушили свет, До утра говорили в полголоса и ходили почти на цыпочках. Утром, умываясь, Олег сказал, обращаясь к стоящему рядом механику:
-Ну и накушались вчера, разве ж так можно. Вы – то куда смотрели? А если бы лететь?
Сначала механик подумал, что это прикол, но что-то в интонации пилота заставило его усомниться:
-Так Вы ж вчера летали.
-Смеешься?
-Богом клянусь. Вот Вам крест!
-Да ладно тебе.
Препирались долго, потом поспорили и отправились на вышку за ответом. Там подтвердили, что вылет в сложных метеоусловиях был, перехват и виртуальная атака состоялись.
         Я умышленно не говорю, на что поспорили ребята, дабы полностью не дискредитировать наш летно-технический состав. Но факт налицо, спор состоялся, и Олег с Левкой его проиграли, а я до сих пор не могу определиться, на чьей стороне были мои симпатии (это я лукавлю).
         Но как бы то ни было, лишний раз убеждаешься – такую Армию победить невозможно!
   
         











                Остров    Вайгач

Лето в Заполярье короткое и прохладное, ясных солнечных дней не много, а на островах Ледовитого океана и того меньше за счет туманов, наползавших с воды. Если погода безветренная, они могут стоять долго, несколько дней, а при ветерке – исчезнуть так же внезапно, как и появились. «Качества» они были превосходного, в метре от себя ничего уже видно не было; определение «как в молоке» подходило, как нельзя, лучше.
     На остров Вайгач, расположенный между Карским и Баренцовым морями, именно в такое время года занесла меня врачебная необходимость. Любое начальство, в том числе и мое, старается поделить расходы на транспорт с какой-нибудь другой организацией, испытывающей нужду в поездке в тот же пункт назначения. В этот раз моих попутчиков на портовом буксире представляли собой четыре различных ведомства. С экономической точки зрения это было хорошо, а с точки зрения возвращения – не так здорово. Тот, кто закончит свою работу первым, должен будет ждать последнего. Конечно, можно ждать  сколько угодно, проживая за счет фирмы в хорошем отеле, но наши условия жизни в поселке Варнек я даже описывать не буду, чтобы не лишать читателей иллюзий романтики Крайнего Севера.
     Закончив свои дела одним из первых, выяснил, что имею несколько дней незапланированного отпуска на острове Вайгач с возможностью проведения его на охоте, либо рыбалке. Последней заниматься не хотелось, запах рыбы и так преследовал тебя в этом местечке повсюду, а вот побродить с ружьишком по тундре и улучшить скудное питание всей нашей компании свежим мясом куропаток, – к этому душа лежала.
     С вечера у хозяина нашего дома попытался узнать наиболее хорошие места для охоты.
-Да здесь везде куропатка есть, без нее не вернешься. Только не ходи на ту сторону бухты, там места плохие, всякое может случиться.
Начал вытягивать из хозяина более подробные сведения о плохих местах. У врачей всегда есть способ сделать собеседника более разговорчивым. Не подвел он меня и в этот раз. Его рассказ коснулся времен не таких уж и далеких.
     Перед войной и в самом начале ее на острове было несколько лагерей, куда привозили заключенных для работы на местных рудниках. Добывали руду, содержащую свинец, медь и цинк. Говаривали, что встречался и флюорит, плавиковый шпат, ценный минерал, применяемый в качестве флюса для выплавки броневого листа. Условия жизни и работы заключенных были ужасные, смертность - огромная, но это мало кого интересовало, были нужны руды и флюорит, и рудники это мало-помалу давали. Один из таких рудников находился на высоком противоположном берегу.
     Так бы это и продолжалось, но в конце лета 1942 года в этих арктических водах появился тяжелый немецкий крейсер «Адмирал Шеер», топивший  все советские корабли не зависимо от того, военные они были, или гражданские, большие, или маленькие. С расстояния два – три  десятка кабельтов он послал несколько тяжелых снарядов и в небольшой порт Амдерма, который располагался совсем близко к Вайгачу. Лагерное начальство, испугавшись такой близости врага, решило «эвакуировать» лагеря. Погрузив заключенных на баржу, оно затопило ее в море.
     С тех пор никто там не работал,  рудники пришли в запустение и заросли скудной тундровой растительностью. Даже из местных мало кто туда ходил, так как молва приписывала этому месту зловещую славу. Побывавшие там, возвращались обязательно с каким – нибудь нарушением здоровья - то ушиб, то вывих, то перелом. А плохие люди вообще не возвращались. Поэтому всем приезжающим на остров и желающим побродить по окрестностям  местные жители не рекомендовали там появляться, не ровен час, можно провалиться  в заросший ствол шахты.
     Проверить достоверность всего услышанного было невозможно, так как очевидцев тех событий в поселке не было, но, слушая подобные рассказы в разных местах Севера, убеждался каждый раз – нет дыма без огня. Тем более, что исторически известен факт рейдерства «Адмирала Шеера» на линиях наших арктических морских коммуникаций в рамках «Операции Вундерланд»  (чудесная страна).
     Утром, выйдя из поселка, взял курс на север в глубину острова. Куропаток действительно было много, после выстрела они перелетали с одного места на другое, но не далеко, и я продолжал их преследовать.     Довольно скоро весь капюшон моей куртки был забит маленькими освежеванными тушками, завернутыми в полиэтиленовый пакет. Я специально не жалел времени, останавливался и приводил свои охотничьи трофеи в состояние полуфабрикатов,- так они занимали меньше места. После одной такой остановки я поднял глаза и ничего вокруг не увидел. Густой, как сметана туман обволакивал меня со всех сторон.
     Надо было спокойно, не волнуясь, определить, как поступать в дальнейшем. Самое главное – моей жизни ничего не угрожало, я тепло одет, полный капюшон пищи, зажигалка в кармане, оружие при себе. Для начала из одного ствола достал патрон с мелкой дробью на куропаток и заменил на картечь – береженого Бог бережет. На маленьком острове можно было бы идти в любую сторону и выйдешь к морю, а по берегу, так же идя в любую сторону, придешь к своему кораблю. Вайгач, конечно небольшой остров, но не настолько, все - таки три с половиной тысячи квадратных километров!
     Я себе простить не мог, что в пылу охотничьего азарта, гоняясь за куропатками, потерял точное ориентирование. Обычно я очень хорошо разбираюсь даже в мало знакомой обстановке. Но здесь густой туман лишал меня напрочь всяких предположений. И все-таки мне казалось, что пролив Югорский Шар находится от меня справа, и я пошел туда.
     Почему к проливу? Сейчас объясню. Карское море не Черное и здесь, если с судна любого водоизмещения заметят на берегу человека, стреляющего или подающего другие знаки беды, машины остановят, спустят катер или шлюпку и подберут человека на борт. Именно на это была надежда, кроме того, был уверен, что поиски меня начнутся с южной оконечности острова.
     Я неторопливо двигался в избранном направлении, оглядываясь по сторонам, потому что туман иногда на несколько секунд редел и освобождал небольшое поле для обзора, была надежда что-нибудь узнать.
     Наконец, добрался до воды. Весь вопрос, до какой? То ли это пролив, то ли бухта. Сделав на берегу пометку этого места, прошел сначала вправо по берегу километра два, затем вернулся и пошел влево столько же и с тем же успехом. Ничего. Значит это не бухта Варнек, иначе бы точно натолкнулся на поселок. Значит это пролив Югорский Шар. Надо подниматься на высокий берег и ждать, когда уйдет туман и появится корабль. На берегу, чувствуя ногами подъем, стал взбираться, как можно выше, оттуда и мне и меня будет лучше видно. Туман стоял недвижимо, ни малейшего поползновения ветерка.
    На вершине этой горушки нашел камень и собрался, было, обустраивать здесь себе место, как  вдруг совсем рядом с собой увидел огромную стаю куропаток, не выдержал и выстрелил. Подобрал сразу двух, но возникла непредвиденная проблема, – от выстрела металлическую гильзу патрона раздуло, и она сама из ствола не выходила, надо было извлекать ее с помощью ножа.  Пока доставал гильзу, свежевал, заворачивал и складывал в капюшон добычу, по сторонам не глядел, а когда поднял голову, случилось то, что пишут в приключенческих романах.
     Именно в этот момент туман на несколько секунд открыл видимость на большое расстояние, и я  с высоты своего места обитания увидел бухту Варнек, поселок и наш корабль, стоящий у пирса противоположного берега. Туман тут же сгустился, но все уже стало на свои места. Оказывается, я вышел не к проливу и не в знакомую бухту, а соседнюю, расположенную чуть западнее, поэтому не мог на ее берегу найти поселок, а местечко собрался себе оборудовать на высоком отвале в самом центре рудника, куда мне строго – настрого было заказано ходить.
     Именно в этом «плохом месте» мне единственный раз сегодня повезло с погодой. Тихонечко, внимательно смотря под ноги, я спустился к берегу нашей бухты и, не торопясь,  обходя ее, потопал на корабль. Лишь вплотную подойдя к судну, увидел, да нет, скорее услышал, что с его борта в небо постоянно посылаются ракеты. Это члены моей компании, которым я добывал свежее мясо, беспокоясь моим отсутствием в таких сложных метеоусловиях, сидя на кнехтах, стреляли из ракетницы.
     Более нелепого способа помочь мне придумать было сложно. Можно было только услышать, да и то, стоя рядом, шипение уходящей в небо ракеты и больше ничего.
     Вечером, закусывая водочку вкусным мясом северной куропатки, я пришел к выводу, что человек я, видимо, неплохой, раз зловещий рудник не только не наказал меня увечьем, а просто помог вернуться домой.
   




   











   
                « Пока не стары и не слабы…»

 

                Тревоги разорвав на части,
                Стоит заря над головой,
                И задыхаешься от счастья,
                Что ты действительно живой.
                И.Галкин   

     Мы познакомились прямо на взлетно – посадочной полосе. Проезжая мимо одиноко стоящего в стороне «ИЛ-14», наткнулись на маленькую группу людей, озирающихся вокруг в поисках хоть какого-нибудь транспорта. До поселка надо  было добираться еще несколько километров, и, хотя зима уже закончилась, с моря дул очень сильный и холодный ветер, превращая пешую прогулку в удовольствие сомнительного свойства. Остановив госпитальный «УАЗ», предложил подбросить их до гостиницы.
     Как я выяснил позже, это была группа сейсмологов Института физики Земли, состоявшая из двух мужчин и одной женщины, прилетевших сюда в преддверии испытаний атомных зарядов на Новой Земле.По тому, как они были одеты и как споро обращались со своим багажом, было ясно, что в таком составе они  выступают не впервой, что привыкли ко всем сложностям и трудностям кочевой жизни. У гостиницы расстались, пожелав друг другу удачи.
     Во второй половине того же дня в госпиталь поступила просьба от управления порта срочно прислать хирурга на причал,- сорвавшийся груз нанес травму одному из матросов буксира. На месте происшествия  лежал молодой парень, все лицо и голова которого были в крови. Рвотные массы, находящиеся в непосредственной близости от пострадавшего, тоже не украшали общую картину. Несколько человек, среди которых заметил и своих утренних знакомых, толпилось в отдалении.
      Но все оказалось не таким ужасным, как показалось сначала. Парнишка отделался сотрясением мозга и раной мягких тканей головы, являвшейся причиной обильного кровотечения. Должен сказать, что размер кровотечения из поверхностных ран головы, часто не соответствует размерам и тяжести повреждения, и первые ужасные впечатления от вида пострадавшего не всегда отвечают истине. Объяснение находится в  некоторых анатомических особенностях этого органа человеческого тела, его прекрасным кровоснабжением.
      Рана требовала хирургической обработки и ушивания, но сделать это надо было в госпитальных условиях, поэтому на причале ограничился только тем, что перевязал парня и обмыл его лицо. Придав ему, таким образом, вполне приличный товарный вид, погрузил в машину и уехал в госпиталь.
     Вечером, как обычно, пошел в Дом офицеров, где каждый день демонстрировался новый фильм. «Новый» - это не значит, что он был создан недавно, просто это был фильм не тот, что показывали вчера. И на том спасибо! Я знал много мест в высоких широтах, где один и тот же фильм крутили до посинения. В фойе ко мне подошел один из приезжих, высокий бородатый человек с очень добрым выражением лица:
- Здравствуйте еще раз, я Игорь Галкин, руководитель знакомой Вам группы физиков. В течение всего лета будем работать здесь. Сегодня должны были плыть на остров «Местный», но прибило ящиком нашего матроса. Мы были свидетелями, как Вы здорово с ним управились.
- Да помилуйте, я только умыл его и кое-как обмотал голову бинтом.
- Я не могу судить о профессионализме Ваших действий, я просто передаю свои ощущения. Вы – молодец!
- Хорошо излагаете. Жалко, что коротко. Спасибо. А где остальные Ваши спутники?
- Пошли на берег моря. Они впервые в Заполярье. Сами понимаете, Ледовитый океан, полярный день, солнце над горизонтом в полночь. Какое тут может быть кино?
- Это конечно так, но уверяю Вас, что через пару дней мы увидим их здесь.
     После фильма мы тоже пошли на пирс и долго разговаривали.  К вечеру ветер стих и полуночное солнце, низко стоящее над горизонтом, накладывало на все предметы желто-оранжевый оттенок. Был полный штиль и на море.
Каждый из нас кое-что рассказывал о себе. Он много, где бывал, и много, чего видел. Заглядывая в глаза, признался, что никогда не был в операционной, но очень хотел бы. Это его мечта.
- Приходите завтра в госпиталь. У нас - операционный день. Если обещаете ничего не трогать руками и стоять там, где поставлю, Ваша мечта осуществится. А после операций пойдем ко мне домой, и я угощу Вас Карским омулем. Кстати, это предложение распространяется на всю Вашу группу.
     На следующее утро он пришел в госпиталь намного раньше начала рабочего дня, и я сдержал обещание. Видя его примерное поведение, разрешил даже в какой-то момент приблизиться к столу и показал отельные органы брюшной полости. Разговоров потом хватило на несколько дней. А затем, встретившись с остальными, отправились ко мне домой.
     Жена с дочкой в это время года была на Урале у своей мамы, и неожиданный приход нескольких человек у меня не вызвал таких эмоций, какие появляются у женщины – хозяйки дома. Стандартный холостяцкий закусочный набор для особых случаев: малосольный Карский омуль – рыба, достойная царского стола, спирт, настоянный на лимонных корочках, хлеб и консервы, приводящие в восторг гостей Севера и не вызывающие никаких положительных реакций у лиц, постоянно там проживающих,- цыпленок в собственном соку и ананасовый компот. Вот если бы сейчас картошечки свежей с жареным лучком, огурчик, помидорчик! Мечты. Мечты. Джазовое музыкальное сопровождение и кошка Пуська, специально для гостей носящая «Аппорт» со шкафа, завершали картину.
     И вот тут я впервые узнал о фантастическом поэтическом даровании Игоря. Экспромт был создан моментально:



Все врут, что Амдерма – дыра,
Здесь светит солнышко с утра,
И голос Эллы Фицджеральд
Звенит и тает льдинкой,
И жизнь чудесна, как игра,
И каждый – бард, и каждый  - брат,
И излучает инфракра…
Прекрасная блондинка.
     А после ужина началось то, что осталось в памяти на всю жизнь и что в течение всего заполярного лета тянуло в мой дом совершенно незнакомых людей. Ребята повесили на стену простынь и с помощью слайдов стали показывать и рассказывать массу  интересного о нашей Земле, Луне, других планетах, космических путешествиях, «Аполлоне», «Скайлэбе» и прочем, сопровождая все это стихами Игоря под гитарный аккомпанемент «прекрасной блондинки». Кстати, именно тогда я впервые услышал в ее исполнении «Молитву» Окуджавы. Один из сейсмологов оказался йогом. Он демонстрировал нам различные позы, от которых моя душа бы навсегда рассталась с телом, и абсолютно спокойно и без капли крови протыкал себе руку иглой.
    Жизнь наполнилась новым смыслом общения с интересными людьми. Днем каждый из нас занимался своими делами, а вечера мы проводили вместе. В маленьком поселке посреди тундры ходить особенно некуда: к морю на пирс и немного вдоль берега. Это был наш стандартный маршрут с длительным перекуром на пирсе. О чем мы только не говорили, какие темы не обсуждали. Это надо же, на краю Земли нам удалось найти родственные души.
Айда, ребята, со двора,
Давно «по рублику» пора,
Я-морж, он-иог, вы-доктора,
Мы-профессионалы,
Не алкаши, а лектора,
И от души я другу рад,
В два слова – шаг, в три шага  - мат
От почты до причала.

     Слава о моих новых друзьях распространялась по округе, как круги по воде, отовсюду поступали предложения приехать в гости и выступить перед людьми: с полярных станций, разбросанных вдоль побережья, радиолокационных подразделений и пограничных застав, находящихся в отдалении, с кораблей, стоящих на Амдерминском рейде.
     Я тоже купался в лучах славы моих новых приятелей, справедливо считая, что благодаря своей активной миссионерской деятельности заслужил право греться у огня всенародной любви.
     Лето постепенно вступало в свои права, льдины отошли подальше от берега, хотя были видны в отдалении и, наконец, появились полчища комаров, которые уже не позволяли просто так, без крайней нужды, гулять по тундре. И как-то днем, когда солнышко начало почти по - летнему пригревать нас на пирсе, Игорь сказал:
-Странно, лето, солнце, море, а мы не купаемся. Следует немедленно исправить положение.
     И исправил. Выскочил из штанов, нырнул с пирса и поплыл, радостно отфыркиваясь.
- На самом деле. Вперед, ребята.- «Прекрасная блондинка» нырнула вслед за Игорем, а за ней последний из физиков. На пирсе остался я один.
- Вовка, ну что же ты? Вода - просто чудо, как хороша!
     Наверное, на самом деле хороша, раз они там сидят и не вылезают. В конце концов, я же - северянин, а они кто? Горожане несчастные!  Решительно разделся, подошел к краю пирса и нырнул.
     Я знаю, что существует масса всяких разных рекордов. Думаю, что есть и по самому длительному пребыванию в воде. Но я уверен, что в тот день я установил рекорд Гиннеса по самому кратковременному пребыванию в этой среде. Сказать, что вода обожгла меня,- это не сказать ничего. Я просто потерял способность что-либо соображать. На пирс я вылетел точно так же, как показывают в кино, когда пленку крутят в обратную сторону,- ногами назад. И только тут я вспомнил, ведь в стихах об этом что-то говорилось. «…Я – морж(!), он – йог, вы – доктора…»! Невнимательный осел решил покупаться с моржами!
      Мне было ясно одно. Безопасность этим милым морским животным я могу гарантировать только, пока они находятся в своей родной стихии. Тут на пирсе я им клыки пообломаю! Но по мере согревания моя агрессивность таяла, как льдинка, и скоро наступил момент, когда я крикнул:
-Ладно, можете вылезать. Останетесь живы.
     Ведь, по большому счету,  совсем неважно, сколько времени ты находился в воде, важно другое,- я купался в водах Северного Ледовитого Океана, можно сказать, среди льдов, и никто не сможет мне возразить! Что было, то было! И в этом я обязан своим друзьям. Так и быть, прощаю!
Долго сердиться на Игоря было просто невозможно. Крупный взрослый бородатый мужчина с глазами восторженного ребенка восхищенно смотрел на жизнь и окружающих его людей. Он просто жил взахлёб, хотя жизнь, как я чувствовал из его стихов, обходилась с ним, ох, как не сладко. Но, не смотря ни на что, он заражал своим неуемным оптимизмом всех, кто был рядом.
     Однако, всему приходит конец. Ребята собирались улетать. Мы расставались там же, где впервые встретились. Абсолютная уверенность в том, что ничто не сможет встать на пути нашей дружбе, переполняла нас. Мы были молоды и полны иллюзий.
Пока не стары и не слабы,
И пыл душевный не погас,
Пока арктические слайды
И песни вдохновляют нас.
Пока манят моря Селены,
Нам все земные – по колено.
Не оборвет моржовый душ
Полет завороженных душ.
     Но мы не слабы и не стары,
Не смоет штормом нас волна,
И в славной бардовской гитаре
Балдеет сладкая струна.
Мы слова не сгноим в кармане,
Нас газетенкой не обманешь,
Нас не поработишь, пока
Ярка строка Пастернака.
   
   Пока арктической зарею
Ведет трепещущий восторг,
Еще не подведен итог
Бессмысленной игре с Судьбою,
Пока мы живы и дружны,
Пока друг другу мы нужны.

       Жизнь распорядилась иначе, разбросав нас по разным частям света. Расстояния, быт и житейские заботы встали на пути, как льдины в арктических водах. Сначала мы пытались находить возможности для встреч, потом это становилось делать все труднее и труднее. Со временем наши встречи прекратились совсем. Никого в этом винить не приходится.
      Когда в этом году, уже много лет проживая вдалеке от России, я зашел в Интернете на сайт Игоря Николаевича Галкина, то нашел там некролог, помеченный прошлым годом.





























                Самолет с яйцами               



     Что-то произошло с шасси «ИЛ-18» при посадке в аэропорту Амдерма, и самолет, съехав с полосы и уткнувшись в препятствие, остановился,  повредив еще лопасти винта. Из экипажа пострадал только один человек, которого второй пилот привез в госпиталь в мое дежурство. Оказались сломанными два ребра, и пока рентгенолог возился со снимками, я с летчиком сидел в коридоре, обсуждая детали происшедшего.
     Самым интересным в этой истории было то, что самолет перевозил куда-то далеко на восток большое количество яиц,  небольшая часть из которых побилась при аварии, и грузовой отсек самолета сейчас представлял из себя емкость с меланжем. Что делать дальше с этими яйцами никто не знал, и ждали ответа из Москвы от Главного Управления торговли.
      Нашу беседу прервал начальник гарнизона, он же командир авиационного полка, он же мой хороший друг Борис, зашедший в госпиталь сообщить, что сейчас совершит посадку спецрейс, за полетом которого по телевидению следит вся страна. На этом самолете совершает облет всех наших границ группа журналистов, ежедневно выходя в эфир с очередными репортажами о счастливой жизни национальных меньшинств, проживающих в этих местах. Один из членов этой группы нуждается в медицинской помощи, и нужно быть готовым оказать ему помощь.
      Через какое-то время двое молодых ребят и девушка под руки привели пожилого пациента. Ничего очень серьезного у него я не нашел,- обычное растяжение связок голеностопного сустава. Пока сестра накладывала иммобилизацию, а рентгенолог проявлял снимки, разговор вели уже вшестером. Ведь мы все были москвичами, встретившимися на краю земли. Начали выяснять где, кто и когда  учился, в каких районах города жили и работали. И тут выяснилось, что второй пилот этого злополучного самолета с яйцами окончил ту же школу, что и я. Мало того, окончил ее в один год со мной, только учился он в 10-ом классе «А», а я – в «В». И было у нас несколько общих знакомых. Стало совершенно ясно, что все эти сведения требуют более детального обсуждения уже за столом в домашней  обстановке.
      Позвонив своему приятелю и попросив подменить меня на дежурстве, всей компанией отправились ко мне домой. Стояло лето, и народа в поселке было не много: женщины давно уже вывезли детей до начала учебного года «на Большую Землю», у мужчин начался период отпусков. Любой оставшийся в поселке офицер мог похвастаться связкой ключей от пустых квартир своих знакомых и друзей, в которых он должен поливать цветочки  и кормить домашних животных. Мужики, которым я показал связку ключей от трех квартир, понимающе переглянулись, вот такую бы  иметь в Москве, цены б ей не было.
      Мои домочадцы тоже в это время пребывали на Урале у бабушки – матери жены. В доме из еды ничего не было, поэтому необходимо было сначала зайти в магазин и приобрести некоторые вещи, способствующие более быстрому достижению взаимопонимания за столом.
- Наши яйца, похоже, едут в Ваш магазин,- сказал Генка Привин - второй пилот, указывая рукой на цепочку автомобилей, идущих от стоящего в стороне от полосы самолета в сторону поселка. Все, что происходило на аэродроме, из поселка хорошо было видно, поскольку дома располагались намного выше полосы,- Похоже, кто-то в Москве принял мудрое решение.
      Большого ума принять такое решение, иметь не надо было, потому что на ремонт самолета с заменой винтов необходимо было время, а яйца, как известно, продукт с довольно ограниченным сроком годности. Не реализуй быстро хоть какую-то часть их здесь, в поселке, не развези их маленькими самолетами по округе, не перегрузи партиями на проходящие на восток самолеты,- и через какое-то время мы бы начали ощущать все явственнее и явственнее такой же запах, что ощущали жители Доусона – свидетели коммерческих успехов Смока Белью и Малыша.
     Купив коньяк, консервированного цыпленка в собственном соку, ананасовый компот и, конечно, яйца, отправились ко мне домой. Дверь нам открыл Левка Авакян -  штурман боевого самолета, сегодня утром сменившийся с дежурства, которому я на лето давал ключи от своей квартиры, чтобы он мог пользоваться пианино. Левка окончил музыкальную школу, и его родители уже видели его во фраке, сидящего за  инструментом на сцене, но он своей судьбой распорядился иначе. Детская мечта о полетах на боевых сверхзвуковых самолетах привела его в летное училище.  Но тяга к музыке осталась, и летом он почти все время жил у меня. Мокрые волосы и мой махровый халат, говорили, что он только что из душа.
- Ой, я тоже хочу в душ! Пожалуйста!- прямо от порога стала просить девушка, молитвенно сложа руки на груди. Видать, длительная командировка со всеми вытекающими отсюда комфортными прелестями северных поселений встала ей поперек горла.
- Боюсь, в титане не осталось горячей воды, Ведь я же не знал…-лепетал Левка.
- Не беда, сейчас мигом подогреем.
   Мы жили в кирпичных домах с почти всеми удобствами. Отопление у нас было централизованное, а вот воду для ванны надо было нагревать самим. Для этой цели стоял титан, который, по идее, надо было топить дровами. Вот только дров в тундре не было. Но зато был полк истребителей – перехватчиков, двигатели которых работали на прекрасном керосине. Каждое утро, когда дежурные смены возвращались домой, и вечерами после полетов можно было наблюдать людей, идущих с канистрами в руках, несущих для своих титанов топливо.
       Механизм устройства был прост до примитивного. Жестяная большая банка с краником внизу ставилась на подоконник. От краника вниз тянулась резиновая трубочка с металлическим наконечником, сплющенным в самом конце, через который в металлическую миску, установленную в топке титана, поступало топливо. Такая примитивная форсунка и высококачественный авиационный керосин прекрасно делали свое дело и нагревали титан в течение четверти часа.
      Правда, был один минус в использовании этой конструкции, но гостям о нем знать было не обязательно. Температура горения этого топлива была настолько высока, что внутренняя конструкция титана, не рассчитанная на такой жар, иногда не выдерживала и прогорала. Тогда, приблизительно, бочка горячей воды выливалась прямо к вам в комнату.
      Пока нагревалась вода и нежилась под душем наша единственная женщина, мы готовили яичницу, резали хлеб, раскладывали по тарелкам цыпленка и ананасовые дольки, накрывали праздничный стол. Из собственных запасов достал несколько тушек малосольного карского омуля и коробку шоколадных конфет. Все эти приготовления и дальнейшую трапезу сопровождала прекрасная музыка классического джаза, негромко льющаяся из старенького пленочного магнитофона.
     За столом нас сидело восемь человек: Левка Авакян, Генка Привин, его товарищ из экипажа с поломанными ребрами, двое здоровых молодых журналистов, один с порванными связками голеностопного сустава и молодая женщина.
    Поскольку Левка только что пришел после боевого вылета по перехвату супостата, то все, разинув рты, слушали и принимали на веру его байки, проверить или опровергнуть которые никто из присутствующих не мог. Еды и напитков было куплено с запасом, так что ничто не могло помешать нашему приятному времяпрепровождению.
    Апогей нашего вечера наступил в тот момент, когда Левка подошел к инструменту и стал играть этюды Скрябина. Пожилой журналист с порванными связками молча слушал, а потом сказал:
- Господи, о чем мы пишем? Придумываем какие-то несуществующие истории о прекрасной судьбе ненцев и нганасан, которым, наверняка, было бы лучше, если бы нас тут вообще не было. А вот написать о том, что сидел в доме и пил вино с военным хирургом, живущим на краю света не по своей воле, пришедшим после операции, и летчиком – перехватчиком, только что вернувшимся из боевого вылета, в халате и шлепанцах подошедшим к пианино и исполнившим этюд   Скрябина, не имею права. Мы мирные люди. Мы живем здесь не за счет военных гарнизонов, а потому, что разводим оленей. И не вымираем мы в этих бесконечных полярных просторах от беспробудного пьянства, а благоденствуем день ото дня. О чем мы пишем?
      Возразить ему нам было нечего. Вскоре стали расходиться. Сначала двое молодых помогли уйти пожилому. Затем Левка вызвался проводить девушку. Как мне показалось, наш бравый  штурман, слегка ошибся в расчетах, прокладывая курс к гостинице, где остановились журналисты, все более и более забирая в сторону своего жилья. С Генкой мы еще сидели долго, вспоминая наших общих знакомых и учителей.
      Наутро журналисты продолжили свой маршрут по национальным окраинам. Рейсовым самолетом на Москву улетали и летчики аварийной машины, оставив здесь своего техника. Генка вручил мне свои московские координаты, взяв слово обязательно дать о себе знать, когда появлюсь в столице.
    В небольшом городке даже малое событие вырастает до размеров большого. Еще много лет после того случая женщины, общаясь между собой, говорили: «Это было тогда, когда прилетал самолет с яйцами…»

               









 
             Это было недавно, это было в кино.

    
     Однажды, где-то в середине семидесятых годов, в экране телевизора я увидел фильм о докторе – хирурге, работавшем в Заполярье. События фильма развивались таким образом, что доктору для оказания помощи пострадавшему необходимо было  совершить прыжок с парашютом. С тех пор прошло много лет, и я сейчас не помню достоверно всех деталей того фильма. Скорее всего, он, как и большинство остальных, закончился благополучно, прыжок состоялся, проведена  сложная операция в совершенно не приспособленных для этого условиях, жизнь раненого, нуждавшегося в помощи хирурга, была спасена, и глаза женщины, ранее почти не смотревшей в сторону главного героя, наполнились любовью и совершенно иным  смыслом.
      Почему я заговорил именно об этом фильме, явно не представлявшим особой художественной ценности и не являвшимся лидером проката? В то время фильмов, прославлявших трудовые подвиги советского народа, создавалось много, и по развитию основной сюжетной линии они были похожи, как близнецы. А вот надо же, вспомнился этот.
     Дело в том, что со мной, работавшим в качестве хирурга военного госпиталя именно в тех широтах и именно в то время, произошли события, абсолютно идентичные тем, что пришли в голову сценаристу. В отличие от таковых в картине, эти, реальные, в моей памяти сохранились очень отчетливо.
     - Товарищ капитан, Вас начальник гарнизона вызывает.
     Борис был моим другом, командиром полка истребительной авиации ПВО и начальником гарнизона. Если ему хотелось пообщаться, то так официально вызвать не стал, сам пришел бы. Значит, на самом деле какое-то дело. Штаб полка был рядом, только дорогу перейти. В коридоре стояли летчики, что-то обсуждая. Со всех сторон слышались добродушные, почти ласковые приветствия, что вкупе с дружескими похлопываниями по плечу моментально заставили внутренне подобраться.
«Такая нежность в обращении неспроста,- предупредил внутренний голос, знакомый со всякого рода приколами молодых, здоровых, хорошо откормленных пилотов,- готовится какая-то каверза, будь внимателен». Но оказалось все не так.   
     - Привет, Володя, садись. То, что скажу сейчас – это не то приказ, не то просьба нашего командования, сам пока не разобрался. Дело в том, что оно хочет получить твое согласие лететь и прыгать с парашютом вот на этот остров, - он ткнул пальцем в маленькую точечку где-то в просторах Ледовитого океана,- Там кто-то нуждается в помощи. Кадровики прошлись по всем нашим лечебным учреждениям в Заполярье и нашли только тебя, как хирурга, имеющего десантную подготовку. Это так? Ты прыгал с парашютом?
     - Да было дело, но очень давно. Сказать, что прошел полный курс воздушно – десантной  подготовки, не могу, но несколько раз прыгал. Правда, тогда я был  вдвое моложе и в четыре раза легче.
      Я вкратце рассказал Борису свою воздушно-десантную историю. На первом курсе Военно-Медицинской Академии, находясь в наряде  со своим приятелем Шуркой Близнюком, дурачились и показывали друг другу различные приемы борьбы. Шурка, маленький и легонький, любая половинка от меня, что-то такое сделал, я пролетел по воздуху и оказался на полу с вывернутой набок коленной чашечкой. Не дав мне опомниться, Шурка долбанул по ней с другой стороны, и чашечка заскочила на свое место. Но сустав быстро увеличивался в размерах. Несколько дней я провел в клинике. Второй раз такая же травма произошла во время баскетбольных соревнований, а третий, когда уже учился на  воздушно-десантном факультете. Врачи поставили диагноз: «Привычный вывих коленной чашечки» и благополучно отчислили меня из рядов крылатой пехоты в обычную, что с моей стороны больших претензий не вызвало.
     - Понятно. А теперь, Вовка, о самом главном. Я сейчас тут собирал летный и штурманский состав. Обсуждали возможность десантирования на этот, будь он неладен, остров. Скрывать не имею права, условия неважные, голые скалы, припорошенные снегом, у земли сильный ветер. К единому мнению так и не пришли, голоса разделились. Большая часть считает, что ты имеешь полное моральное право отказаться, а другие считают, что нет, надо прыгать, раз человек нуждается в помощи.
     - Так может, эти моралисты покажут мне, как это делается, чтобы остаться не только живым, но и дееспособным для оказания этой самой помощи. Я не знаю, что сказать. Лететь и прыгать,- очень страшно, не лететь,- представляешь в какой атмосфере потом придется жить, я уже слышу эти разговоры? "Этакий бугай, а когда дело коснулось чего-то серьезного, сразу в сторону, не пошел оказывать врачебную помощь, исключительно, из-за трусости".  Хорошая перспектива. А ты-то как считаешь?
     - Кто и что будет говорить, я не знаю, но считаю, что надо отказаться. У тебя вес перевалил за центнер, тренировки никакой, да и навыки, которые когда-то были, давно утеряны. А самое главное, степень оправданного риска зашкаливает за все допустимые пределы. Именно так я буду докладывать своему командованию.
     - Боря, если ты думаешь, что я горю желанием туда лететь и прыгать, так ты ошибаешься. Честно говоря, я просто боюсь. После того, как ты тут наговорил всяких ужасов, у меня штаны полные. Знаешь что, давай для начала попробуем узнать детали о пострадавшем. Кто, что, какая травма, насколько угрожает жизни? Может, после этого легче будет принимать решение.
     Хочу напомнить вам, дорогие читатели, что события разворачивались в то время, когда современных парашютов, позволяющим приземляться со скоростью, не мешающей чтению газеты, тогда и в помине не было. Чтобы вы могли приблизительно представить себе ваше взаимоотношение с силой земного притяжения, то скажу, что приземление на парашютах того времени очень напоминало обычный прыжок на землю с высоты второго- третьего этажей. Плюс к этому, скалы, прикрытые снежком, и довольно сильная поземка, характерная для открытых пространств в Арктике. Было, поверьте, чего бояться.
     Ответ пришел довольно быстро. Оказывается, на метеостанции этого острова в архипелаге Земли Франца - Иосифа работала семья, муж и жена. Когда выяснилось, что у них должен появиться ребенок, женщине предложили в навигацию покинуть остров, но перед отъездом она передумала и осталась. Родила, но послеродовый период осложнился кровотечением. Учитывая тот факт, что медицинская помощь на острове была представлена в лице старенького пьянчужки - фельдшера, который давно все позабыл, перспектива у молодой матери остаться в живых, была минимальной. И тем не менее, ни у кого бы никогда не возникла идея посылать на остров врача с помощью парашюта, кабы ни одно обстоятельство.
      В верхних эшелонах партийной власти стало известно, что родился ребенок на широте, где никогда доселе человек не рождался. Естественно, это стало возможным только в стране Советов. Придворные борзописцы мигом известили о таком радостном событии весь мир. Но когда стало известно, что молодая мать, а вслед за ней и ребенок могут отправиться в мир иной, стрелки перевели на Министра обороны, который должен был принять экстренные меры по спасению. Вызванный в штаб главком ВВС доложил, что использовать вертолеты по какой-то там причине невозможно, и предложил возложить решение этой простой проблемы на воздушных десантников. Главнокомандующий воздушно-десантными войсками категорически возражал против отправки врачебной бригады на остров – слишком большой риск потерять сразу несколько человек. Но Министр был строг и настойчив, хотя параллельно распорядился выяснить, есть ли  врачи с десантной подготовкой в его сухопутной епархии. Именно таким образом вышли на меня.
     Но нам в Амдерме обо всех страданиях высокого начальства было не ведомо, а после того, как стало известно, что в помощи нуждается  женщина – роженица, сомнения в необходимости отправки на остров исчезли сами собой. Стали готовиться к полету.
     Борис, как будто ощущая какую-то вину передо мной, старался оперативно убирать с нашей дороги любые препятствия, решил сам пилотировать транспортную машину и руководить всей десантной операцией, начиная с выброски «Ваньки» (специальной куклы, по полету которой точно определяют снос  и делают поправку на точность приземления) и кончая подготовкой упаковок медицинского имущества. Я же отправился домой, надо было, на всякий случай, аккуратно попрощаться с семьей. Сказал, что предстоит срочная командировка на срок, о котором,  даже приблизительно, ничего сказать не могу. А что я мог сказать, если при самом благоприятном исходе мог вернуться домой только с пароходом в следующую навигацию.
     Но как я не старался скрыть истинную причину отлета, Светка что-то почувствовала и побежала к своей подружке, жене Бориса. Там они вдвоем взялись за него, и, видать, что-то выведали, потому что домой вернулась без лица и тихо стала помогать мне собираться.
     Я потом много раз пытался разобраться в своих чувствах: была ли эйфория в действиях, или, наоборот, опустошенность, испытывал ли страх, или полную апатию. Народная мудрость гласит, что пессимист – это хорошо информированный оптимист. Здесь же все было наоборот. Конечно, страх был, но не очень сильный по причине малой осведомленности о предмете. И как мне сейчас представляется, это был  страх не столько  возможной  гибели, сколько страх сломать шею и на всю оставшуюся жизнь стать инвалидом, превратившись в растение. Такого, очень возможного поворота событий боялся больше всего. Но в том, что лететь и прыгать надо, у меня уже не было никаких сомнений. Было даже какое-то пижонское чувство гордости собой за то, что, вопреки всем предупреждениям, принял правильное решение.
     Хочу еще напомнить вам, мои дорогие читатели, что я был типичным продуктом совковой системы и гениально придуманные кем-то слова: "Если не я, то кто?",- принимал буквально, не оставляя себе выбора. Это сейчас с позиции прожитых лет на этот простой вопрос у меня находится такой же простой, а главное, довольно правильный ответ: "Да никто, и я в том числе". Но, если быть искренним до конца, абсолютной уверенности в этом у меня нет.
      С улицы раздался гудок командирской машины. Стараясь не смотреть в глаза совершенно потерянной Светки, вышел за дверь. Встречавшиеся по пути люди делали различные подбадривающие жесты,- в маленьких местечках любые новости разносятся быстро. Дежурный офицер на аэродроме доложил Борису о готовности к вылету и добавил:
     - На максимальной дальности обнаружен военный борт. Идет вне плана.  Направление – к нам.
     - Ждем. Не гулять же сюда летят.
     Когда военно-транспортный «Ан-12» подрулил к стоянке, по лесенке на землю спустилось несколько человек – воздушных десантников, которых легко было узнать по специфической экипировке. Это были молодые врачи, добровольно вызвавшиеся  выполнить задание своего Министра. Ни один  из них не был знаком, но все   уже были мне родными людьми. Мы переглянулись с Борисом и, чего греха таить, облегченно вздохнули, наша миссия на этом заканчивалась. Теперь уже я ощущал какую-то не понятную самому себе вину перед этими ребятами. Пока заправляли самолет, разговорились, нашли нескольких общих знакомых, перемыли им косточки. Но наступил момент, и ребята скрылись в чреве самолета. В добрый час, друзья мои!
    Мы еще стояли на полосе, глядя уже в пустое небо, как прибежал радостный дежурный офицер и доложил, что на острове все закончилось благополучно. С помощью ручного пособия пьянчужки - фельдшера отошел кусок последа, и кровотечение остановилось. Действиями старичка руководил и продолжает руководить по радио опытный акушер из Норильска. Необходимость в прилете врачебной бригады отпала.
     - Срочно сообщите на борт. Приказываю развернуться и лечь на обратный курс. Посадка в Амдерме обязательна. Повторяю - обязательна.
     Дав мне соответствующие инструкции, Борис уехал с аэродрома. Я же встречал десантников и членов экипажа. На это раз их настроение было несравненно лучше, ведь они были профессионалами и прекрасно понимали, на что шли и чего избежали. Я передал им приказ начальника гарнизона прибыть в поселок. Поехали.
     Возле предприятия общественного питания, днем выполнявшего функции обычной столовой, а вечером – роль ресторана, нас встречал Борис. В пределах видимости находились два патруля, рекомендовавшие населению временно обходить стороной это архитектурное сооружение малой формы.
     - Товарищи офицеры,- обратился к нам Борис,- Кто мне ответит, что делает нормальный человек, когда серьезная проблема, стоявшая перед  ним  и требовавшая массы физических сил  и нервного напряжения, разрешилась? Правильно. Согласен. Поэтому не вижу объективных причин, которые помешали бы нам выпить за здоровье нового человека планеты и его матери. Лично я считаю, что мы просто обязаны это сделать. Сегодня был тяжелый день, но это был ваш день!









                Пуська

     Светка принесла ее в дом за пазухой своей шубки, завернутую в тетрадный лист. Где она нашла и подобрала ее, сейчас уже и не вспомнить, но все это происходило в Заполярье, зимой, поэтому их встречу надо считать счастливым поворотом в судьбе котенка. Ее имя «Пуська» даже не обсуждалось, если не ошибаюсь, все кошки, жившие в доме родителей жены, носили это имя; вероятно, поэтому решили не оригинальничать и на этот раз.
     Внешне Пуська выглядела очень заурядно:  черно-белого окраса, с длинным тонким, как у крысы, хвостом,- таких кошек в каждой подворотне десятки. Полярной зимой большинство из них погибает, не найдя себе хозяев, но эта малышка, видимо, чем-то приглянулась Всевышнему.
     К моменту их появления в доме я лежал на диване и читал. Светка извлекла из-за пазухи и положила котенка мне на грудь. Тот чуть-чуть прополз наверх к шее и устроился спать под правой щекой, мурлыкая и слегка впиваясь в кожу остренькими коготочками.
     С этого момента и вплоть до нашего расставания через несколько лет мое правое плечо станет законным местом Пуськиного отдыха. Никакие ревнивые попытки Светки перетащить ее к себе не приносили успеха, кошка шипела и упиралась всеми четырьмя лапами. Лишь вернувшись ко мне под щеку, успокаивалась и затихала. Даже когда я был на дежурстве в госпитале, не позволяла Светке затащить ее к себе в кровать. Видя приготовления ко сну, заблаговременно пряталась туда, откуда извлечь ее не представлялось возможным, и не за какие коврижки сама оттуда не вылезала.
     С приоритетами она определилась четко. Мне она позволяла с собой делать все, что угодно, Светка, души в ней не чаявшая, где-то даже немного побаивалась Пуську. Видя кошку, притаившуюся на шкафу с прижатыми в сторону ушами (ни дать, ни взять - тигр, готовящийся к атаке), грозила ей пальцем, строго что-то выговаривала и уходила из комнаты, постоянно оглядываясь. Это помогало, но только на несколько секунд. Стоило отвернуться и следовало моментальное нападение с прыжком на спину. Никакого вреда атака не причиняла, но сам факт! Самое интересное, что все бытовые кошачьи проблемы, как-то питание, мытье, а в дальнейшем - приготовление к родам и сами роды,- Пуська отправлялась решать только к Светке, справедливо считая, что только женщина может ее понять.
      Для меня у нее было приготовлено другое – особый ритуал встречи, который повторялся каждый раз, как я входил в дом. Кошка неслась через всю квартиру и с разбега запрыгивала сначала на грудь, затем на плечо и устраивалась вокруг шеи в виде пелерины. Для нее было все равно, горел свет в прихожей или нет, но представьте мое состояние, когда в первый  раз  в темноте был проделан этот номер. Мой военный полушубок, покрытый лаковым водоотталкивающим слоем, спереди имел такой вид от Пуськиных когтей, удерживающих ее тело на мне после первого прыжка и дающих опору для второго, что начальство недоуменно пожимало плечами. Никто, кроме моих друзей, не знал и не мог понять причин возникновения сотен мелких повреждений овчины. Я объяснял командованию непотребность своего обмундирования низким качеством специальной обработки кожи.
     Ритуал моей встречи был не единственным коронным номером нашей любимицы. Она выполняла команду «Аппорт», но только с единственным предметом – ученическим ластиком. Вероятно, он обладал каким-то специфическим запахом, позволяющим кошке находить его даже в закрытых емкостях, куда мы его прятали. Любого желающего посмотреть на этот аттракцион в исполнении Пуськи мы ставили между шкафом и пианино. Затем с криком «Аппорт!» кидали ластик через всю комнату на шкаф. Любопытный зритель, естественно, поворачивал голову вслед за ним в сторону шкафа, а тем временем Пуська стремительно отправлялась в путь по привычному маршруту: пол - пианино - плечи зеваки - шкаф. Когда тот, ошарашенный таким с ним обращением, поворачивался к хозяину дома, Пуська с ластиком возвращалась обратно тем же путем, через те же плечи. Гости нашего дома, уже знакомые с этим концертным номером в качестве «зрителей», всегда сами просили показать его кому-нибудь непосвященному. «Артистка» настолько любила это занятие, что мы часто использовали его в качестве поощрения.
     Но пришла пора, Пуська повзрослела и появилась острая необходимость в коте. Перед каждым человеком, входящим в наш дом, она начинала ползать, переворачиваться на спину и орать страшным голосом. Делать было нечего, пошли за котом. Первых двух сладострастцев она сильно избила, а перед третьим, серым красавцем, сразу легла на пол и замурлыкала. Жених забрался на стул и никак не проявлял своих чувств. Пуська ходила вокруг стула и лапкой пыталась расшевелить лентяя. В конце концов, ей это удалось, и у них все сладилось.
     Готовить место для родов в шкафу кошка пригласила Светку, да и в качестве повитухи она ее тоже устраивала. Общими усилиями они принесли в дом четверых котят. Выхаживали они их тоже на пару, так что  можно было не сомневаться, что с развитием у животных все будет в порядке. Одного из котят, серого пушистого амбала, прозванного Бабаней, отдать не поднялась рука, и он остался в доме.
      Выше нас этажом проживал кот тигровой масти по кличке Шуршик, по уши влюбленный в нашу  Пуську. Его хозяева рассказывали нам, что они с трудом удерживают его дома до 8 часов утра, после чего он стрелой мчался вниз, усаживался под нашей дверью и орал, в ожидании возможности увидеть свою возлюбленную. Иногда его впускали в дом, и тогда Пуська с одной стороны, а Бабаня с другой нещадно трепали его. Бедный Шуршик сидел на задних лапах в позе боксера, прижавшись спиной к стене, и пытался передними лапками отбиваться от ударов. Получив свою дневную порцию, он, довольный, покидал наш дом. Мазохист какой-то. На следующий день картина повторялась.
      Поскольку квартира находилась на первом этаже, окнами на другую от подъезда сторону дома, Шуршик высчитал окна кухни, и всегда приоткрытая форточка позволила ему стать нашим постоянным посетителем. Когда подошло время, страдания нашего соседа были полностью вознаграждены, Пуська сменила гнев не милость, подарив миру еще четверых «красавцев» совершенно немыслимых расцветок. Не знаю, каких усилий стоило Светке пристроить их всех.
     Приказ о моей замене пришел летом, это не было для нас неожиданностью, поэтому хозяина Пуське и Бабане     подобрали заранее. Это был наш приятель, он часто бывал в доме и был знаком с нашими любимцами. Они ему нравились, и первым разговор о новом доме для них завел он сам. Так что беспокоиться о нежном отношении и их благополучии не приходилось. И все-таки какой-то осадок на душе оставался. Казалось бы, ну что стоит взять с собой двух маленьких живых существ. Конечно, можно, если знаешь, куда едешь и где будешь жить. Мы знали лишь, куда едем, а жить пришлось в съемной комнате большой квартиры. Ни о каких животных речи быть не могло.
      Улетали вечером, оставляя навсегда эти края, Пуську и Бабаню.















                Север – любовь моя 

     С тех пор, как навсегда покинул Заполярье, прошло, без малого, полвека. Часть этих лет я прожил в огромном мегаполисе – столице России, часть - в городе маленькой и  жаркой страны на побережье Средиземного моря.  Но, удивительная вещь, каждый раз, когда вижу в экране телевизора кадры, где метет пурга, и человек, прикрыв лицо воротником , пытается идти, сильно наклоняясь вперед, преодолевая сопротивление ветра и глубокого снега, всегда ощущаю легкое волнение. Услужливая память тут же  подсовывает до боли знакомые картины теперь уже далекого, но почему-то очень близкого прошлого.
     Бесконечные белые  пространства тундры с низко стоящим над горизонтом солнечным шаром, обжигающе холодный воздух, полное безмолвие, слепящие кристаллы снега, собаки, свернувшиеся комочком и уткнувшие свои черные носы в собственную теплую шерсть, урчание двигателей вездеходов и заиндевевшие ресницы и брови людей. Или другой видеоряд - ночь, срочный вызов на операцию в госпиталь, резкий скрип снега под ногами, особенно хорошо слышимый в такое время суток, ни души, темные глазницы окон домов, а в небе – фантастическая вакханалия цвета и света в немыслимых вариациях формы. Северное сияние во всей своей красе на половине небесной сферы! А разве может оставить спокойным возникшая в памяти картина широченной сибирской реки, с обеих сторон окруженной тысячами квадратных километров абсолютно нехоженой тайги, и ты, одиноко стоящий не каменном утесе и сверху обозревающий это великолепие.
     Что тут лукавить, это, без сомнения,  - первая любовь, ни с чем не сравнимая и запоминающаяся на всю жизнь, редко счастливая, но всегда прекрасная.
     Думать, что все эти чувства, вызваны щемящей грустью по молодости, по временам, безвозвратно минувшим, не кажется мне единственно правильным. В этом есть, конечно, что-то, но не все. Ведь в Москве и Питере я жил тоже,  будучи молодым, но, тем не менее, при виде теле- и кинопрограмм об этих местах, таких эмоций не возникает. И не потому, что, мол, мало люблю или равнодушен к их красоте. Это не так. Я очень люблю Москву, правда, не эту, сегодняшнюю, более красивую, но более холодную, а ту, мою, близкую, теплую, хорошо знакомую. Что касается града Петра, то вообще считаю, что более красивого города встречать не приходилось, и всегда, когда о нем отзываются с пренебрежением, бросаюсь на защиту, как в бой.
     Нет, любовь к Северу – это что-то особое, не идущее в сравнение ни с чем другим, она, как болезнь, не поддающаяся полному излечению ни лекарствами, ни временем. Но, если быть до конца откровенным, я и не желаю быть здоровым.
     Казалось бы, ну, что тут любить? Зимой – темнота, холод и ветер, летом – гнус. Любоваться здешними красотами без ущерба для здоровья можно только через иллюминатор низко летящего самолета. Бескрайние тундровые пространства и зеленые поля тайги, разрезаемые блестящими на солнце руслами рек, и круглые, как глаза марсианина, блюдца озер. Иногда можно видеть одиноко бредущего сохатого, а на льдинах Ледовитого океана – белого медведя, давно привыкших к авиационным шумам,  В тундре, говорят, встречаются большие стада мигрирующих диких оленей, но мне такого видеть не удавалось, хотя по роду своей работы летать приходилось много, в любую погоду и в любое время года.
       Не все, вероятно, знают, что самолетики малой авиации под воздействием ветра и воздушных потоков, независимо от того, куда они направлены, ведут себя так же, как щепочки, попавшие в бурный водный поток. Каждый такой полет, протяженностью более 20 минут, воспринимался мною, как очередная пытка, поскольку не обладаю крепеньким вестибулярным аппаратом. Говорят, что его можно тренировать, но пример всемирно известного адмирала Нельсона, всю свою жизнь проведшего на мостике военного палубного судна и постоянно кормившего рыб содержимым своего желудка, да и собственный опыт почему-то убеждают в обратном. Поэтому при длительных перелетах над неописуемой природной красотой чаще всего меня можно было найти где-нибудь в хвосте «Аннушки», строго в положении «лежа» на мешках с мороженой рыбой. Этот малоинформативный способ передвижения, конечно, не укреплял среди сидящих пассажиров имидж бравого советского офицера, но, в то же самое время, и не низводил его до нулевого уровня. Всем своим видом я показывал, что предстоящий титанический объем работы просто требовал от меня обязательного, пусть кратковременного, но отдыха. А там, пусть думают, что хотят.
     Итак, с любованием северными красотами в непосредственном контакте с ней и с высоты птичьего полета мы разобрались. Переходим к другим составляющим любви к этому изумительному широтному поясу Земли.
     Мороз. Я знаю, что полярные исследователи Антарктиды на собственной шкуре познали, что такое минусовая температура намного ниже 50 градусов. Это, конечно, героизм, экстрим, называйте, как хотите, все это будет правдой, и перед ними мы просто обязаны снять шляпу. У нас же речь идет об обычном «бытовом» морозце, градусов 30-40, при котором приходится жить и работать тысячам северян. Умные головы ученых придумали для них такое понятие, как «жесткость погоды», при которой каждые два метра скорости ветра приравнивался к дополнительному градусу мороза. Сложив просто мороз со скоростью ветра, деленной пополам, получалась цифра, соответствующая «жесткости». Местные власти сами решали, при какой «жесткости» прекращать наружные работы, при какой – не пускать детишек в школу. Услышав по радио, что сегодня занятия из-за  суровости погоды отменены, дети радостно подпрыгивали и срочно тепло одевались, чтобы тут же мчаться играть на улицу.
     Каждый, проживший на Севере несколько лет, мог с точностью до 2-3 градусов определить температуру воздуха. Я, например, мог сказать, насколько ниже 30 градусов опустился ртутный столбик термометра. Эта отметка находилась в прямой зависимости от временем, необходимого для того, чтобы у меня «треснуло», то есть отмерзло, ухо, не закрытое клапаном шапки. Таких пижонов, стесняющих опускать клапаны, или считающих, что от этого блекнет их неотразимый внешний вид, можно было опознать сразу – их уши были ярко розового цвета, а по форме напоминали сваренные пельмени.
     И все-таки, мороз, как таковой, не является самой грозной компонентой русского Севера. На мой взгляд, ветер, а точнее, замечательное сочетание ветра и холода представляет собой более страшную силу. Даже в немногочисленных современных городах, редко разбросанных на колоссальных территориях этих широт, улицы которых защищены мощными каменными стенами домов, пурга является  противником, борьба с которым требует и сил, и смелости. Как-то, благодаря сногсшибательной силе ветра, «переходил» улицу на спине, выставив вперед обутые в унты ноги, дабы смягчить удар о стену дома. Моя жена, находясь в интересном положении, долго стояла, обняв двумя руками фонарный столб, не решаясь от него оторваться, пока за нее не зацепился кто-то из проходящих мужиков, и быстро сообразив, что беременной женщине требуется его физическая мощь и смекалка, помог  переползти улицу.
      Всегда, когда речь заходит о силе ветра, память моментально высвечивает на экране моего «бортового» компьютера два эпизода, о которых я вам расскажу.
     Первый имел место в новом аэропорту Норильска, только что открывшегося и представлявшего собой большой пакгауз, в котором собирались пассажиры, проходила регистрация билетов и всякие багажные мероприятия. Все бытовые удобства, естественно, были во дворе, наискосок от входной двери метрах в пятидесяти. Была, как обычно, задержка вылета по метеоусловиям Норильска, т.е. мела пурга. Люди, сколько могли, терпели, но потом острая необходимость заставила несколько мужчин и женщин скопиться около входной двери  и, не стесняясь, начать вырабатывать совместную тактику преодоления этих пятидесяти метров. Кто-то взял на себя командные функции, и по его команде вся группа, крепко держась друг за друга, выскочила из дверей и побежала в точку, находящуюся где-то в стороне от туалета. По мнению нашего командующего, корректировку курса должен был сделать ветер. И наш Сусанин не ошибся. Все мы благополучно, а главное, очень быстро прибыли в долгожданный пункт назначения. Как добирались обратно, я сейчас точно не помню, кажется, с помощью всех четырех конечностей.
     Второй эпизод не оставил в памяти такого фривольного оттенка. Представьте себе довольно крупный поселок в форме квадрата посреди необъятной тундры. Наша часть находилась за городом, приблизительно, в километре от него, чуть в стороне от одного из углов этого квадрата. К поселку вела дорога, на которой легко могли разъехаться две машины. В тот вечер после работы офицеры собрались вместе, чтобы решить, идти домой, либо остаться ночевать в части. На улице бушевала пурга. Но дорогу было, хоть плохо, но видно, да и до поселка было рукой подать, ведь при хорошей погоде весь маршрут преодолевался минут за 15. Решили идти, не выпуская ближайшего соседа из поля зрения. Очень скоро дорогу перемело полностью, и было не ясно, идем мы по ней, или пробиваемся по целине. Минут через двадцать наткнулись на стоящий с работающим двигателем и включенными фарами вездеход, битком забитый людьми, даже  не представляющими, в какой стороне поселок. Снег стал очень глубоким, каждый шаг давался с большим трудом. Что в этой ситуации воспринималось, как стимул к действию, так это осознание того, что назад дороги уже нет и останавливаться нельзя. Прошло больше часа медленного продвижения вперед, когда раздался крик самого крайнего в нашей цепочке человека – он наткнулся на самый угловой дом. Промахнись он на пару метров, и мы никогда не вернулись бы домой. Думается, даже наших останков никто не нашел бы. Песцы все бы разобрали на составные части.
     Полагаю, что примеров «благоприятного» воздействия на человека холода, ветра и их конструктивного сочетания, достаточно. На очереди не менее увлекательная часть повествования, целиком и полностью относящаяся к  короткому, но теплому времени года на Севере. Речь пойдет об очень милых крошках, не дающих скучать ничему живому, обитающему в этих широтах, речь пойдет о гнусе.
     Во всех справочниках говорится, что это собирательное название двукрылых кровососущих насекомых, питающихся кровью человека и теплокровных животных. Я не знаком со всем семейством этих Божьих созданий, но мне хватает присутствия на этом свете комаров, мошки и слепней. С представителями этих видов я имел удовольствие познакомиться особенно близко, живя и работая на Севере.
     Первый серьезный контакт с ними произошел на Таймыре, вскоре после нашего приезда туда.  Мой родственник пригласил нас поехать в субботу на его машине за город, на природу. Приехали. Очень красивое место. В поле зрения находилось еще несколько машин, но людей почему-то видно не было. Причину этого безлюдья мы поняли сразу же, как только вышли на свежий воздух полюбоваться красотами. Я где-то слышал, что кусают человека только комариные самки, мол, у самцов челюсти не то недоразвиты, не то поломаны в кулачных боях. Как бы то ни было, но при выходе из машины создалось впечатление, что мы попали в  женское комариное царство. Любование природой продолжалось не долго. Через пару минут мы все четверо находились внутри автомобиля и отчаянно чесались. С собой в салон мы занесли очень приличное количество комаров, так что первое время нам было, чем заняться. Потом мы должны были съесть и выпить все, что привезли с собой, потом мы все четверо курили, почти не открывая окон, и на этом наше пребывание на свежем воздухе закончилось.
     Вам, дорогие читатели, хочу сказать, что все это происходило в те далекие времена, когда действенных средств защиты от комаров, мошек и их родни, практически, не существовало. Был крем «Тайга» и раствор диметилфтолата. Оба эти средства оказывали очень кратковременный защитный эффект и очень хороший раздражающий. Постоянно находиться в накомарнике в теплое время года, а особенно совершать какие-то движения, будь то просто ходьба,- очень некомфортно, душно и жарко.
     От гнуса страдают не только люди. Никогда не забуду, как пес заскочил в открытую дверь дизельной, забился в дальний угол ее  под работающий агрегат и пролежал там в лужице капающего сверху горячего масла в течение суток, ничем себя не выдавая, не прося ни воды, ни еды, только чтоб его не выгнали снова на улицу.
     Подготовка ко сну в казармах и домиках офицеров, расположенных в тайге на берегу Енисея, проходила по следующему сценарию. Сначала зажигалась противокомариная шашка, затем давалась возможность всему дыму естественным путем исчезнуть из помещения, затем надо было быстро раздеться и нырнуть под полог. Можно было шашку не зажигать, тогда скорости раздевания и ныряния должны быть максимальными, а кроме того, в процесс включался новый элемент – уничтожение комаров под пологом. Спать под пологом -  почти то же самое, что находиться в накомарнике, – удовольствие сомнительное, особенно в летнее время, невероятно душно. Ведь тонких тюлевых пологов у нас не было, обыкновенные марлевые .А в холодное время он не нужен.
     Однажды, ожидая, когда выветрится шашка, я познакомился с одним очень симпатичным псом. Он как чувствовал, что его возьмут в дом, и всем своим видом демонстрировал мне свою преданность и благодарность. Решив, что времени прошло достаточно, пригласил своего нового друга в дом. Он заскочил моментально в начисто лишенное комаров помещение и сделал такое движение телом, какое собаки делают, когда хотят отряхнуться от воды. Боже мой! Комната моментально наполнилась тучей комаров только женского пола, до поры, до времени скрывавшихся в густой шерсти пса, как воины – ахейцы в утробе Троянского коня.
     Утверждать, что комары страшнее мошки, или наоборот, я  не берусь. Если комар садиться на открытые участки кожи и прокусывает ее, то мошка, как правило, устраивается в тех местах, где тесно, где манжет рубашки, или ворот прилегают к телу вплотную, и выкусывают кусочки плоти. Вы уж сами, дорогие читатели решите, что лучше.
     Их родственник - слепень живет около рек и атакует с хода, создается впечатление, что кто-то чем-то засадил тебе в лоб. Потом на этом месте взбухает шишка, сначала она горит и болит, потом чешется и тоже болит. Как-то уезжая почтовым катером из одного нашего подразделения, расположенного на реке, я получил в подарок от жены своего фельдшера сверток с провизией в дорогу. Плыть надо было около суток. Дело было летом, стоял полярный день, и солнце уже не скрывалось за линией горизонта. Мы с инженером полка пристроились на палубе в самом носу катера. Сразу у основания флагштока стоял длинный металлический ящик, где хранилась ветошь, швабры и прочий не хитрый инвентарь для уборки. Мы положили плащ-палатки на выступы якорных клюзов и сели на них. Столом служил этот самый ящик. Развернув подарочный сверток, обнаружили там вяленого осетра и свежеиспеченный домашний хлеб. А у нас, как говаривал классик, «с собой было», и путешествие началось.
     Как я уже говорил, катер был почтовый и останавливался у каждого поселка и даже одиноко стоящих домов по обеим сторонам реки. Во время первой остановки мы, как неопытные туристы, остались на палубе и тут же за это поплатились. Любвеобильные самки комаров тотчас дали нам прочувствовать всю серьезность своих намерений. В ужасе мы скатились в трюм, нашли какую-то каптерку и задраили дверь. Выбрались оттуда лишь после того, как катер выгреб на фарватер и взял курс на юг. Комаров на середине широкой реки нет. Если же какой и доберется ненароком, то встречный ветер не даст ему, точнее ей, устроиться с комфортом не нашей коже.  Расположились на прежнем месте, достали свое богатство из железного ящика, куда спрятали перед остановкой катера, и продолжили пиршество.
     Представьте себе: река, солнце, невероятной красоты берега, вяленый осетр с бутылочкой конька на столе, приятная компания и ни одного комара. О таком можно было только мечтать. И тут мне в лоб что-то ударило. Мы сидели на носу катера, и впереди было совершенно пустое пространство. С берега ничего долететь не могло. Сомнения в происхождении травмы исчезли через несколько секунд, когда на лбу стала вздуваться здоровенная шишка, и появилось жжение. Слепень! Ну, надо же, не одно, так другое. И тут достали! За время нашего путешествия я еще дважды, а мой приятель пять раз подвергались атакам этих камикадзе. На берег мы сошли далеко не в презентабельном виде.
     С тех пор мало, что изменилось, разве что появились новые эффективные репелленты. Но, если в радиусе нескольких километров от моего дома появляется самка комара, сомнений ни у кого быть не должно, эта девочка меня найдет. Иногда мне кажется, что Всевышний создал гнуса специально для того, чтобы человек особенно не расслаблялся летом, чтобы помнил, что скоро, очень скоро вновь ударят холода, и ветер пойдет гулять по свободным тундровым просторам, что не за горами время, когда вновь потребуется выдержка, терпение и сила.
     Так почему же мы, прожившие в этих холодных и ветреных местах много лет, искусанные почти всеми видами двукрылых кровососущих насекомых, не можем сдержать  сердцебиение при виде знакомых северных картин в телевизорах, расположенных в теплых и уютных квартирах домов больших городов? Чем вызван этот внутренний трепет сидящего в широком кресле человека, чуть подавшегося вперед, как будто помогая продвигаться вперед тому, другому, на голубом экране, преодолевающему глубокий снег? И почему о тех местах и временах  нам  говорить легко и просто, свободнее дышится и шире расправляются плечи?  И что такое можно было так любить, ведь судя по тому, что рассказал,- ничего, достойного любви, там не было. В чем же состоит эта магическая, притягательная сила Севера?
     Скорее всего, в том, что позволяет ликовать собственному тщеславию, загнанному нами куда-то очень глубоко, подальше от посторонних глаз, дает право сказать громко, гордо и без утайки: «Да, я там был,  через все это прошел, выдержал и не сплоховал, не дал слабину, и друзья знали, что на меня можно положиться, что в тяжелую минуту подставлю плечо и не подведу».   
     Собственное эго стыдливо потупило глазки и застеснялось, мол, так нельзя, не скромно, об этом надо, конечно, говорить, но как-то иначе. А как иначе? На другом языке? На иврит, что ли? И чего здесь стесняться?
     Да, я там был. Да, я через это прошел, выдержал и не сплоховал.