Я люблю

Софья Раневска
Как объяснить ощущения, когда тебе восемнадцать и ты открываешь глаза ранним летним утром? Которое уже вошло в твою комнату сначала косым лучом, миг спустя чириканьем и свистом, затем оживленной беседой водителя и грузчика, спешащих избавить грузовик от изделий молочной промышленности и утолить свои печали до наступления жары. И еще - ощущением свежести после ночного дождя, утяжелившего грозди сирени, обострившего запахи до почти невыносимого дурмана. Полчаса - и высохнет роса и дождевая влага, и воробьи, самозабвенно и шумно барахтающиеся в на глазах высыхающих лужах, закончат водные упражнения и перейдут к воздушным. И в этот момент какого-то радостного подъема ты вдруг вспоминаешь, что вчера закончилась твоя жизнь. Вспоминаешь, как, подняв плечи в секунды намокшей футболке от твоего дома медленно шел парень, подставив лицо дождю, глядя вверх, не под ноги, не по сторонам. А ты три часа шла на третий этаж и застряла в районе второго, выцепленная соседкой, трясущей тебя за плечи:

- Что ты плачешь? что случилось? Меня родители просили, как я им в глаза посмотрю, если с тобой что случится???
- А он сказал мне – Иди в монастырь или замуж за дурака...
- И все? Какое счастье! Какое счастье! Сам дурак и слова говорит дурацкие! Иди, я сейчас, возьму лекарство и поднимусь, не закрывай.

Она пришла с «лекарством», разлила по рюмкам, охала, выпила сама, целовала голову, говорила, все к лучшему. Что мальчик неплохой, зря говорить не надо. Но не то это все. Не убью же я родителей, не поеду с ним в какой-то чужой городишко. А ему здесь остаться будет трудно. И не останется, не тот характер, разве она слепая… А у меня тут все – дом, семья, друзья, соседи, которые иных родных ближе…Тут что ни случись – не страшно. Тут место мое. А Галку с первого этажа опять видала у Интуриста. Когда она родила своему южку мальчика, весь дом поверил, что Галка остепенилась. Но южок уехал и не приехал. А девка опять фарцует и вообще мается. Так журчала тихонько, вздыхала, курила, гладила по голове, пока не высохли слезы и не пришло какое-то отупение, что-то среднее между сном и забытьем. Потом замолчала, а дождь окончательно убаюкал… И не слышала, как укрывала пледом, уходила к себе, заперев дверь своим ключом.

И как после этого просыпаться утром? Как шагнуть в этот радостный мир человеку, умершему вчера? Хорошо, что сессия, не надо мчаться к началу занятий, обходить друг друга в тесном мире не самого большого института. Поплелась в душ, заглянула в холодильник. Надо все же сунуть нос на балкон, как там у молочного – толпа или можно сгонять за маслом. У телефонной будки, задрав голову и глядя на балкон глазами святого мученика Бонифация, стоял Марек.

- Он давно тут стоит - раздался снизу хрипловатый голос - Нина выкуривала свою обязательную утреннюю. Не звонит, не зовет… Характер!

Что сказать? Что мы рванули одновременно и от нашего топота и лепета и упреков и слез рухнул утренний покой маленького двора-колодца?.. Или что так любить и страдать и умирать и воскресать можно только в восемнадцать!..

Впрочем, двадцать лет спустя, моя после воскресного завтрака посуду и вполуха слушая любимую волну, на которой диктор буднично перечислял состав делегации, прибывшей то ли из дружеской то ли из вражеской теперь страны на книжную ярмарку, разве я не разбила тарелку?:)


(Дневник. Вырванные страницы)