После шторма
Долгих семнадцать суток теплоход «Зыряновск» пробивался к родным берегам через осенний Тихий океан. Океан в это время года совсем не тихий, штормит постоянно, один циклон сменяется сразу же другим с такой регулярностью, как день сменяется ночью. Девятибалльный шторм не затихает ни на минуту, мотая судно в своих смертельных объятиях. И нет никакой возможности вырваться, некуда спрятаться, негде отстояться, на сотни миль вокруг одна ревущая стихия. Судно, загруженное под «жвак» канадским зерном, ныряет по надстройку в огромные волны, сотрясается под их ударами, раскачиваясь с борта на борт до тридцати градусов. Волны со страшной силой бьют в люковые закрытия и, не в силах проникнуть внутрь трюмов, с шумом скатываются назад в океан. Не дай Бог найти им хоть микронную щелочку, последствия будут непредсказуемы и, скорее всего, трагичны. Моряки вслушиваются в работу главного двигателя, надежная работа которого вселяет в людей уверенность. И ничего, что он иногда взвывает, когда волна, подкинув корму, оголит винт. Двигатель не встанет в самый ответственный момент, не подведет, потому что экипаж - профессионалы, они знают свое дело, они единое целое с судном, один организм. И другие «органы» - механизмы не дадут сбоя, сработают четко и надежно. Океан отступит в бессильной ярости, свирепо огрызаясь циклонами, шквалами, волнами перед победившими его людьми. Но это будет еще не скоро, до берега далекие и далекие мили. И моряков не отпускает страшное напряжение, они сейчас бок о бок со стихией, в прямом смысле. Граница между ними и Океаном двухсантиметровая толщина стального борта - это граница между жизнью и смертью. Это соседство не дает людям расслабиться ни на минуту, против которого изматывающая качка - пустяк, когда невозможно не только уснуть, но и отдохнуть, пытаясь расклиниться на уходящей из-под тебя койке. И питание всухомятку, когда из горячего только чай, ни одна кастрюля не может устоять на плите. И прочие другие физические и бытовые неудобства. Это соседство и порожденное им напряжение заставляют моряков жить в ожидании каких-то неприятностей, не известных, но вполне возможных. Ведь Океан не стихает, а высота и сила бьющих в судно волн селит страх в душах моряков. Его немного, чуть–чуть, и нет никаких сил прогнать его, выдавить из себя, внушая, что все будет в порядке и нет причин волноваться, все ведь отлажено и проверено сто раз. Долго–долго тянутся штормовые сутки под тяжестью стресса, с одним желанием, чтобы это поскорее закончилось. Темно–серая мгла дня почти не отличается от ночи, и кажется, что судно стоит на месте, совсем не двигается в этой давящей на сознание мгле, в этих черных тучах, опустившихся на воду. Но время идет, вахта сменяется вахтой, миля за милей уходят за корму, циклон смещается севернее, ослабив свою смертельную хватку. И наконец утром семнадцатых суток судно вышло в Японское море. А это уже дом, и пятибалльная зыбь в сравнении с океанской при ярком солнечном свете кажется ласковой, до родного порта всего-то чуть больше суток ходового времени. Но это будет завтра, а сегодня отдраили водонепроницаемые двери, и в надстройку хлынул свежий морской воздух, моряки проверяли и устраняли последствия штормового перехода. Из этой переделки вышли с честью, люди и механизмы сработали на отлично.
Прекрасное настроение и расслабленность закончились сразу после обеда, когда воздух рванула пугающе громкая трель аварийного звонка, а по трансляции старпом объявил общесудовую тревогу. Сама тревога никого не удивила, обычное мероприятие перед приходом в порт, где, как обычно, нахлынет толпа проверяющих самых разных мастей, и надо быть готовыми к встрече с ними, все вспомнить, все подработать. Удивила дальнейшая команда, отменившая обычную в таких случаях герметизацию судна, а приказывающая всем немедленно собраться в столовой команды. Моряки как были в спасательных жилетах, так не спеша и потянулись к столовой. Через пять минут все были в сборе, последними появились капитан с помполитом. Капитан прошел и встал так, чтобы видеть всех и чтобы его видели все. Он внимательно осмотрел свой экипаж, и под его взглядом притихли моряки, почувствовали какую то непонятную тревогу, а то и беду. Капитан не спешил говорить, прошелся в три шага взад-вперед, как бы примериваясь к месту и, наконец, сказал такое, что тяжелый штормовой переход показался каким-то несущественным и уже далеким. Его короткое сообщение повергло всех если и не в шок, то в крайнюю растерянность точно. На судне произошла кража, это явление надо пресечь в корне, а посему создается комиссия, которая произведет осмотр всех кают без исключения. Никакие возражения не принимаются – это приказ. Народ переваривал услышанное в тягостном молчании, соображая, что к чему. Для большинства досмотр–обыск - мероприятие нежелательное, да и любому нормальному человеку неприятно, когда роются в его вещах. Но понимали и другое, хочешь – не хочешь, от тебя это не зависит, обыск проведут в любом случае. А начнешь «дергаться», получишь неприятности стопроцентно, найдут воришку или нет, так что лучше молча сидеть, надеясь на лучшее и проклиная вора. Капитан не сказал, что именно украли, и у многих всплывают бредовые мысли: а вдруг это самое украденное подкинут ему, ведь каюты открыты круглые сутки. И сразу начинают судорожно вспоминать, с кем и когда ругались и что сказать, если такое произойдет. В общем, часть моряков заполучила легкое нервное расстройство, не говоря о тех, у кого, как говорится, «рыльце в пушку» конкретно.
Нервничает плотник, удачно поменявший рубли на доллары по фантастически низкому курсу у эмигрантов. И теперь эти доллары, еще не спрятанные от таможни, спокойно лежат в рундуке, и только слепой их не найдет. И как будешь объяснять, что их количество превышает оклад моряка за целый год. При хорошей раскрутке можно года на три оказаться по ту сторону «колючки». И как хитро сделали с этой тревогой, теперь не зайдешь в каюту, не сунешь валюту в карман.
Тревожно на душе у токаря, в каюте с десяток порнографических журналов, которыми щедро одаривали экипаж канадские докеры. Полгода проболтаться на Севере, один рейс на Канаду - и прощай, заграница. И это в то время, когда начинается главная работа с лесом на Японию, где катит отличный бизнес. Может, еще все обойдется, помполит вроде мужик неплохой, не станет шум поднимать, выкинув всю порнопродукцию за борт. Но опять же, он не один, с комиссией, в которой четвертый механик – комсорг, профорг – боцман и докторша. Непонятно, за что ее включили в эту «компанию», милую, тихую женщину. В общем, проблема и сплошная головная боль, теперь уже ничего не изменишь, не исправишь, остается только ждать, уповая на случай и везение.
Дневальная, молодая беленькая девчушка, чтобы отвлечься, накрывает чай, ей тоже не хочется видеть посторонних в своей каюте, где полная раковина грязного белья. Еще прослывешь в экипаже грязнулей, кому нужны объяснения, что нет никаких сил в одуряющую качку заниматься еще чем-то, кроме работы. Ведь только сегодня хотела все «генералить» и стирать, пока установилась погода, как не вовремя этот обыск.
Комиссия во главе с помполитом ищет, остальные в мучительном ожидании, никто не притрагивается к чаю, дымя сигаретами. Капитан разрешил курить в столовой, видя, как люди нервничают в ожидании результата. Самое интересное, что нервничать и ждать пришлось совсем недолго, каких-то пятнадцать минут. Комиссия вернулась в столовую, и помполит сообщил, что украденные вещи найдены, и пусть виновник объявится народу. Тишина громовая, никто не верил, что могут найти пропавшее, - и вдруг такое. А может, на «понт» берут, надеясь таким способом вывести воришку на «чистую воду», все молчат, все ждут. Если помполит сказал правду, а оно, скорее всего, так и есть, то через мгновение кто-то окажется по другую сторону. Сейчас он еще друг, кореш, коллега, а через минуту будет выброшен из сознания каждого, все шарахнутся от него, как от очумелого. Люди смотрят друг на друга, решая в уме – кто. Прошло пять минут и все та же тишина, тогда помполит оборачивается к молодому матросику: «Что молчишь, скажи товарищам, покайся». И тот, опустив мгновенно ставшее пунцовым лицо, вышел из столовой, следом, с молчаливого согласия капитана, скользнули два моториста. Эти кулаками объяснят, что хорошо, а что плохо.
Все закончилось благополучно, в пострадавших один воришка, к каюте которого выставили вахту, чтобы тот по «запарке» с собой чего не натворил. Так и будет до прихода находиться в каюте, с настежь открытой дверью, и вахта в два человека не отойдет от него ни на шаг.
Через час на собрании, учитывая молодость парня и незначительность украденного, решили и проголосовали единогласно жизнь парню не ломать, а отправить в армию, как раз идет осенний набор. Армия - хорошая школа жизни, многим не дала свернуть на «кривую дорожку», может, и этому матросу поможет. «Гроза» прошла мимо, и теперь все спокойны и благодушны, и само воровство кажется мелким и наивным. Парень украл белый тонкий свитерок - «водолазку» и легкую осеннюю курточку, взял изрядно ношеные вещи, когда в карманах других «шмоток» были и рубли, и доллары. Понятно, что это его первое «дело», может, доброта экипажа не даст ему споткнуться еще раз, может, сделает выводы. Парень только пришел из мореходной школы, он и жизни не знал - не видел толком, украденное спрятал в давно засвеченном таможней тайнике. Потому и нашли быстро, не успев вогнать в неприятности добрую треть экипажа. В общем, недавние страхи прошли, настроение у народа хорошее, и уже никто не хочет ни долгих разборок, ни крутого наказания для провинившегося.
Потом была недельная стоянка в родном порту, и береговые заботы отодвинули в сторону проблемы и трудности рейса. Матроса–воришку списали и, как думали в экипаже, он ушел в армию. А спустя три месяца узнали, что тот ни в какой ни в армии, а в тюрьме. И кто посуетился в этом вопросе, осталось неизвестным, то ли помполит, то ли капитан, а скорее всего оба. По крайней мере, они этим «геройством» не хвастались, и этот вопрос больше никогда в экипаже не поднимали. Зиму проходили на Японию и Магадан, и тот осенний рейс из Ванкувера подзабылся. Правда, до моряков доходили слухи, что как будто в пароходство приезжала мать того матроса, из далекой приморской деревеньки. Видно, хотела понять, как сын на «зону» попал. А с кем она встречалась, кто ей что объяснял, в экипаже не знали, с ними она не увиделась. А еще через год, опять же поздней осенью, кто-то из экипажа встретил бывшего коллегу в Находке, где тот отбывал срок на «химии». Говорят, шел веселый и счастливый в больницу, лечить что-то венерическое. Всем сразу вспомнился его вид тогда, жалкий и потерянный, вид человека, готового умереть от стыда. Никто, конечно, не жалел парня, своих забот предостаточно, но горький осадок остался в душе у многих. Ведь обещали пацану армию, не просто обещали – голосовали, а закинули на зону. Вывели, так сказать, конкретно на «кривую дорожку», не дали шанса, хотя и громко «базарили» за это. Выходит, именно «базарили», а не говорили. И кому какая выгода со всего этого, непонятно, ведь поступили хуже, чем тот матрос по молодости и недомыслию.