Сидит Человек за столом. На табуретке, такой, с черными деревянными ножками, одна из них надтреснута, так как хозяин табуретки часто любил качаться на табурете в минуты задумчивости; теперь, к сожалению Его, качаться Он не мог, это был последний предмет мебели в его квартире, на котором можно было сидеть за столом. Приходилось Ему себя ограничивать даже в этой мелочи. Он сидел на кухне, на маленькой кухоньке, с одной стороны старая плита, покрытая грязью, гарью и жиром. Там же рукомойник и втиснутый между ними небольшой столик. С другой стороны окно на двор и противоположный дом, с третьей выход с кухни, а Он сидел за квадратным небольшим кухонным столом, находившемся в единственном свободном углу.
Человек сидел в этой маленькой советского образца кухоньке, где и поворачиваться лишний раз не хотелось. А стены, казалось бы сходящиеся в попытке задавить человека, нагоняли депрессию.
Он, нагнувшись над столом, что-то писал, быстро, неразборчивым почерком; две-три строчки, секундное замешательство, и черная ручка зачеркивает половину из написанного, иногда все. Нервное выражение лица, периодически закусываемая губа.
«Не то, не идет мысль…и здесь, это лишнее…тут, не знаю…»
Рядом, на столе лежит пачка сигарет, Он купил ее только сегодня. Пачка раскрыта, фольга сорвана, но все сигареты на месте. Обычно Человек не курил, всячески избегал, но под гнетом этого мира, в депрессивные и нервные периоды Он курил, иногда и по полпачки за раз. А теперь… пока не хотелось.
«Черт, ну почему так…может быть здесь стоит заменить…ааа! Нет, опять не так…»
Вырванные клетчатые двухлистники лежали на столе. Обычно Он писал именно на вырванных листах, не любил делать этого в тетрадке, считал, что в этом есть нечто творческое. Листы были подмяты, левой рукой он, не замечая их мял. Строчка, следующая, очередная страница заполнялась текстом, но то тут, то там были зачеркнутые слова, предложения. Корявый почерк был различим только самому автору.
«Стоп, не туда я пошел…слишком непонятная фраза…так, вроде подходит, или…»
Неожиданно Человек вперил взгляд в потолок, закусив зубами колпачок и слегка откинувшись на табуретке – та предупреждающе скрипнула, а Он сбился с мысли, перестав накренивать табурет. Что-то важное было упущено. Он еще раз закусил губу, а потом со злостью откинул ручку на стол; та, подпрыгнув пару раз, Покатилась по столу к краю и упала на пол, закатившись под плиту. Автор чертыхнулся, и сев на четвереньки, кряхтя, полез рукой за ней под печку. С трудом достав ее и оттерев от скопившейся под плитой пыли, Он снова сел за лист.
«Так, вот тут будет смена…здесь надо закончить линию событий…совсем не то, что же такое?!»
За окном вечерело, и света в кухоньке становилось все меньше, но Автор не замечал этого, Он быстро писал, а почерк становился еще более понятным. Вот уже страница была написана без единого зачеркивания. Из закушенной губы потекла тоненькая струйка крови, капнув на лист; только после этого автор почувствовал боль в губе. Слишком увлекся, а эта мелочь опять сбила его с мысли. Небольшое пятно крови впитывалось в бумагу, закрывая слово. Сколько же еще мелочей станут на его пути?! Человек зло что-то проворчал, стуча ручкой по столу; впрочем, продолжалось это секунд 10, потом очередная мысль пробила голову.
«Тут стоит уточнить…слишком грубо…наконец-то дошел…»
Летняя ночь окончательно поглотила свет, и Автору пришлось встать и включить свет. В эти секунды он удерживал в голове одну ценную мысль. Быстро усевшись, Человек услышал еще более предупредительный хруст в ножке табурета. Мысль почти ушла, но в последний момент Он ухватил ее за хвост и стал воплощать на бумаге. Легкая улыбка появилась на лице Автора. Редко, когда Он гордился отдельными своими штрихами текста, и в эти секунды ощущал себя немного гением. Мысль шла: ходко, плавно, без преград и неровностей. Казалось – рождается шедевр. Даже появилось специфическое чувство эйфории; но всего лишь пять минут оно заполняло голову. Потом пришел ступор, глухая стена, мысль не хотела развиваться дальше. Сначала разочарование, потом злость и даже ярость пролетели в Его голове. Раздалось глухое рычание. А потом – урчание в желудке, спустя день голод напомнил о себе настойчиво. Какая-то парочка за окном затеяла ссору. Та ценная мысль ушла окончательно. Оставалась лишь легкая неопределенная обида… и возвращение в реальный мир. Автор кинул взгляд на исписанные листы бумаги. Произведение было почти закончено, но концовка не шла. Что-то было упущено Человеком в этих строчках, что-то важное, чего у Него уже долгое время нет. Голод снедал, но желание закончить текст было гораздо сильнее.
Автор вспомнил утренний звонок. Ведь в тех словах было нечто такое. Он знает, уверенность все более крепнет.
«Звонок…это не было пустотой…»
Ручка занеслась над бумагой в ожидании исполнения окончательного приговора.
«Еще секунда…да…должно быть так…как раньше я не мог понять…дурак»
Текст вначале не слишком быстро, проявлялся все скорей черными чернилами на синих клетках, перескакивая на следующую строчку, заезжая за красную линию. Текст шел: скоро, споро, неразборчиво, криво… но красиво. Поставлена последняя точка. Нет. Многоточие, так должно быть.
Автор вперил невидящий взгляд в окно. Из левого глаза вылезла одинокая слезинка. Ночь за окном сгустилась окончательно. Он продолжал смотреть; там была мечта… надежда… неизвестность… тьма и свет.
Парочка за окном обнялась: девушка плакала улыбаясь, парень сдерживался, лишь еще крепче обнимая ее. Была тихая и темная… волшебная и сладкая летняя ночь.
Автор пришел в себя. Мечты мечтами, а кушать хочется всегда. Он улыбнулся своим мыслям. Потом полез в холодильник, там Его ждала пачка пельменей и немного сыра, в хлебнице – полбуханки подсохшего белого хлеба. Поставив кипятиться воду, он аккуратно сложил исписанные листы в одну стопочку, положив ручку сверху.
«Утренний звонок. Дурак. Я забыл о нем, а в нем все. Надежда…и свет.»
Его глаза были зелеными и глубокими, а там, в их глубине что-то плескалось; счастье или тьма?
Человек сел на табуретку, а она неожиданно подломилась под ним – ножка не выдержала испытаний. Но Он когда-то выдержал. Пустота сменилась чем-то более лучшим.
Сидя на холодном полу, Он смеялся: ярко, заливисто, весело.
«Жизнь идет; она запечатлена на этих листах с синими решетками. Только текст за этой преградой, а я свободен, я живу…»