Роковое утро
Ничто не предвещало беды. Юсуп Фердинандович проснулся, смачно рыгнул, потянулся и сел на кровати. Утро было слегка прохладным, но нежным. Солнце складками запуталось в занавесях, и кот Эдуард грелся в его лучах, развалившись на подоконнике.
- Да, - подумал Юсуп Фердинандович, - даже скотинушка радуется солнышку. В такие теплые минуты жить хочется.
Очень хорошо все-таки было пожить на даче. Копаться в земле, полоть всякого рода зеленую поросль, щипать петрушку на щи со свежей свининкой. Лениво бранить Элеонору Ганимедовну за нерасторопность, когда та опрокидывала бидон с еще теплым молоком на пол, и Эдуард оказывался тут же.
- Элеонора Ганимедовна! Готовьте-ка кефирчику кружку, я уж проснулся, – прокричал Юсуп Фердинандович и, наскоро натянув штаны, бодрой трусцой побежал из избы. Очень любил Юсуп Фердинандович поутру отведать прохладного огурчика, сорванного прямо в огороде.
- А, вон ты где! – воскликнул Юсуп Фердинандович, отыскав, наконец, подходящий экземплярчик. Огурчик был обтерт, подброшен, обнюхан и с шумным хрустом откушен. Юсуп Фердинандович наслаждался огурцом, утром, свежестью, солнцем и вообще – жизнью.
- А ведь хорошо все же жить, - пронеслось в голове Юсупа Фердинандовича. Хрустя огурцом, он подошел к покосившейся коробке туалета, оглянулся, зажал огрызок огурца зубами, вынул причину и стал поливать лопухи, обступившие забор с обеих сторон.
- Эх, хорошо! – был возглас Юсупа Фердинандовича. Полив лопухи и подумав, что надо бы их все вырвать, он направился в избу, предвкушая наслаждение утренним холодненьким кефиром, который уже должна была принести из подвала Элеонора Ганимедовна.
Войдя в избу, Юсуп Фердинандович с радостью улыбнулся. Запотевший кувшинчик с кефиром стоял на столе рядом с большим блюдом, наполненным шанишками. Юсуп Фердинандович, немного фальшивя, замурлыкал какой-то веселый напев, присел у стола и налил полный стакан кефиру. И на синеватых гранях заиграло солнце, придавая им изумрудный блеск.
- Ух, хорошо, - вновь возвестил радость жизни Юсуп Фердинандович и выпил кефир, тщательно смакуя его прохладу. Кефир был не то что недурен, а и вовсе великолепен.
- А вот еще стака-а-нчик, - пропел Юсуп Фердинандович, поднял кувшинчик и стал шумно, с брызгами, наливать себе еще кефиру. Второй стакан Юсуп Фердинандович отправил в свои недра залпом.
- Эх, не распробовал, - пробормотал Юсуп Фердинандович и принялся наплескивать третий стакан. Кот Эдуард с надеждой околачивался у стола. Юсуп Фердинандович умилился.
- Элеонора Ганимедовна! Наляпайте-ка Эдику молочка в блюдце. Пусть тоже утречку порадуется.
Тяжело шагая, вошла Элеонора Ганимедовна с бидоном молока. Эдуард радостно заурчал, надеясь, что бидон будет опрокинут. Но, увидев, как молоко наливается в блюдце, он оставил надежды и жадно проскакал к угощению.
- Ну, теперь все довольны, - изрек Юсуп Фердинандович и вкусно поглотил третий стакан кефиру. В животе тревожно проурчало.
- Пошел процесс осваивания, - подняв палец, объяснил Юсуп Фердинандович Эдуарду причину урчания. Но тут немного ниже живота круто повело. Юсуп Фердинандович ощутил острый позыв к опорожнению. Тихо проклиная прохладный огурец, он второпях выскочил вон из избы. Пробежав шагов десять, Юсуп Фердинандович вспомнил, что не оснастил туалет бумагой. Но сейчас это было, право, не важно. Добежать бы. Опять сильно кольнуло в животе. Жизненная радость светлого утра как-то померкла. Пробегая мимо грядки огурцов, Юсуп Фердинандович почуял неладное. Давление на выходе достигло недопустимого значения. В отчаянии остановившись, Юсуп Фердинандович решил, как он это называл, «продуть клапаны».
Опрометчивость свойственна человеку в любом его возрасте и социальном статусе. При попытке избавиться от тяжести в животе Юсуп Фердинандович ощутил, как теплая липковатая струя оросила его вчера вечером еще свежие старомодные портки, которые он любил нашивать во время своего пребывания на даче. Резкая вонь осквернила свежесть утра.
- Эка досада, - прошептал Юсуп Фердинандович, - как я теперь-то?
Осознание тяжелой нелепости овладело Юсупом Фердинандовичем. Стирать он отродясь не умел, а представление Элеоноре Ганимедовне обгаженных порток представлялось и вовсе немысленным.
- Как же быть? – обратился бедняга к огуречным грядкам. Взгляд его упал на обступившие забор лопухи. Оглянувшись на избу (не вышла ли старуха погреться на солнце?!), Юсуп Фердинандович просеменил к лопухам и, пригнувшись, скрылся в их зарослях у забора. На каемку волос по краям лысины немедля нанизались колючие шарики созревших семян облепившего забор растения.
- Ы-ы-э, - надсадно взвыл Юсуп Фердинандович, стягивая с себя штаны. Утро теперь становилось ненавистным. Еще недавно смакующий радости жизни человек рывком дернулся, вырываясь из цепких объятий дряни, облепившей его редкие волосы.
В последний раз забор был заменен полностью семнадцать лет назад, еще при жизни тещи Юсупа Фердинандовича, причем лично им. Тещу он недолюбливал, поэтому особых стараний при сооружении дощатой конструкции не проявил.
И вот, семнадцать лет с небольшим спустя, не снявши штанов и уворачиваясь от цепких колючек лопуха, Юсуп Фердинандович с гнилым хрустом проломил истлевшие почти доски забора.
После пересечения забора утро вовсе потеряло свой облик. Сосед Жора, фамилия которого Юсупу Фердинандовичу была неизвестна, стоял в пяти метрах от забора, и, держа в левой руке небольшое ведерко, правой - рыскал в огурцовых грядках. Ведерко было пластмассовым и наполовину полно огурчиков в указательный палец величиной.
Юсуп Фердинандович, изрядно помяв грядки соседа Жоры, прилегавшие к забору, успел заметить ведерко в руках означенного соседа и притих.
***
Приехавшая пятью часами позже скорая констатировала смерть от инфаркта.