Когда Роману Сорогову исполнилось двенадцать, родители решили свозить его в Ленинград. Просто так, на прогулку. Так сказать, культурную столицу нашей необъятной Родины показать, где творили Пушкин и Достоевский, Чайковский и так далее. Они долго водили его по различным музеям, побывали в Эрмитаже, видели «Аврору». Рома, конечно же, был в восторге. И казалось, ничто уже не в силах затмить восторга уставшего от впечатлений ребенка. Его уже вели к автобусной остановке, чтобы отправиться на вокзал, откуда через полтора часа поезд повезет их обратно в один из небольших поселков Рязанской области... И вдруг Рома остолбенел. Он услышал музыку! Чудесная мелодия лилась из прохладной серой ямы одного из подземных переходов Невского проспекта.
– Что-то случилось? – обернулась мама, заметив, что сын остановился.
Но Рома не слышал ее. Все звуки мира для него умолкли, осталась лишь эта протяжная музыка. Он вмиг позабыл усталость. Все красоты культурной столицы отступили на задний план, стали какими-то невзрачными и неинтересными, словно вытесненные этим льющимся откуда-то из-под земли чудом.
– Что это? – едва слышно спросил Рома.
– Это труба, сынок, – со знанием дела ответил папа.
– Давайте подойдем, посмотрим?
– Некогда! – отец потянул его за руку, но Рома уперся и продолжал стоять.
– Ну, пожалуйста!..
– Может, правда подойдем? На минуточку... – мама с мольбой взглянула на мужа, чувствуя, что сынуля вот-вот разрыдается. Тот насупился, но, все же, махнул рукой:
– Только не долго.
Музыкант стоял у стены посреди перехода. Одет он был в черный потертый костюм. О том, что в руках у него была не труба, а саксофон, Рома узнал много позже. Но в тот момент для него это было не важно. Он, раскрыв рот, замер перед музыкантом, не сводя восхищенного взгляда со сверкающего в тусклых лампах инструмента.
– Ну все, идем. На поезд опоздаем, – нетерпеливо дернул его за рукав папа. – На, кинь дяде денежку, и пошли...
Он вложил в ладонь Ромы пятак. Тот взглянул на него, и сразу даже не сообразил, что с ним нужно делать. Но тут заметил, что перед музыкантом лежит раскрытый чехол с россыпью мелочи. Он осторожно подошел, и пятак со звоном брякнулся в центр чехла. Родители едва ли не силком повели его к лестнице. На выходе из перехода Рома еще раз оглянулся и успел заметить, что к музыканту подошли два милиционера и тот начал быстро прятать инструмент в чехол.
Всю дорогу до дома Рома доставал родителей восхищенными расспросами о «волшебной трубе». Казалось, что из всей поездки он не запомнил ничего, кроме этого уличного музыканта. Не унялся он и дома.
– Может его в музыкальную школу отдать? – пошутила мама.
Но Рома шутку воспринял на полном серьезе. Раньше он даже не задумывался, что смог бы и сам научиться так играть. Но когда понял, это желание овладело им полностью. Он с утра до вечера осаждал родителей нытьем на все лады и даже засыпал с музыкальными мыслями. Папа сдался первым.
– Чем бы дитя не тешилось... – махнул он рукой и отвел Рому в музыкальную школу. – Может, со временем перегорит?..
Но он ошибся. Не перегорело. Рома рьяно занялся изучением нотной грамоты и даже заслужил похвалы преподавателей, которые отметили исключительный слух нового воспитанника. Вскоре родителям пришлось раскошелится и на инструмент. К тому времени Рома уже знал, что мечта его называется – саксофон.
– Вот увидишь, он его бросит через неделю, – сетовал папа, глядя на ощутимо ударивший по семейному бюджету золотистый инструмент.
Но вид сына, бережно прижимающего к груди это сокровище, будто саксофон и правда был сделан из чистого золота, несколько растопили отцовскую прагматичность. К тому же, к саксофону отношение у Ромы не изменилось и через неделю, и через месяц, и через полгода. Наоборот, он рьяно давил на клавиши, днями напролет мучая родню страшной какофонией. Но шло время, и извлекаемые Ромой звуки становились все стройнее, обретали красоту и гармонию. Однажды даже папа заслушался и, при всем своем музыкальном невежестве заметил, что сын действительно «кампазитр»! И он ни сколько не удивился, когда окончив школу, Роман заявил, что собирается поступать в консерваторию.
Небогатая семья Сороговых ничего не могла дать сыну, кроме жалких грошей на билет до Ленинграда и пожелания удачи. Честно сказать, родители не особенно верили, что паренька из глубинки могут принять под сень какого-нибудь престижного заведения. И все же, к их удивлению, вскоре они получили письмо о том, что Романа Сорогова зачислили!
Больше года Рома поражал преподавателей талантом и рвением достичь музыкальных высот. Ему очень помогали идеальный слух и терпение фанатика. Неоднократно слышал он в свой адрес лестные слова, о том что «у мальчика большое будущее», и даже именитые маэстро, оценивая его игру, одобрительно кивали. На счастье, юный талант не был склонен к честолюбию, видел как свои достоинства, так и недостатки, и еще с большим рвением старался усилить первое и устранить второе, пока еще особо не задумываясь, какую сцену украсит в будущем своей игрой.
Но, как выяснилось, не только сердца любителей музыки удалось покорить молодому саксофонисту. На одном из выступлений в зал случайно попала Катерина Литвиновская – студентка-филолог одного из ленинградских вузов. Она была не столько впечатлена мастерством исполнения, сколько каштановыми кудрями и ясными синими глазами исполнителя. В какой-то миг серьезный взгляд Романа встретился с ее восторженными глазами, и он едва не выдал несколько фальшивых нот – между ними словно проскочил электрический разряд. Юное дарование было сражено наповал. После выступления Рома нашел в себе смелость подойти и познакомиться с прекрасной незнакомкой. А полгода спустя он уже вел ее под венец.
С самого начала судьба этой молодой семьи была ознаменована безграничной любовью и множеством проблем. Конечно же, финансовых. Вскоре после свадьбы молодожены решили арендовать квартиру: во-первых, будучи семьей, они уже не хотели жить раздельно, во-вторых, Катерина ждала ребенка и попросту не могла оставаться в своем общежитии. Родители худо-бедно собрали детям небольшую сумму, но ее едва хватило на оплату жилплощади. Катя ушла в академический отпуск, и вскоре родился Игореша. Счастье от его появления омрачилось еще большими трудностями – если Рома с Катей и могли урезать свой собственный провиант, то лишить еды ребенка они не смели. Роман похудел, на занятия приходил, еле передвигая ноги, даже начал их пропускать, что тут же отразились на успеваемости. Это сразу же заметил и он сам, и преподаватели. Глядя на бледное лицо своего подопечного, последние понимали его тяжелое положение, и, не в силах помочь, были снисходительны. Но себе снисхождений Роман позволить не смел, ведь его собственный ребенок рос в нищете.
И вот однажды он облачился в костюм, тот самый, что чуть больше года назад надевал на свадьбу, взял свой золотой инструмент и отправился в город. Он выпал из какой-то станции метро и побрел по какой-то улице. Над окружавшими его видавшими классиков домами нависали серые тучи, ноги под тонкими штанами покрылись гусиной кожей, старые кроссовки хлюпали, разбухнув в лужах, мелкий дождик заливал глаза. Но больше в глазах Романа все плыло от голода. Вокруг некультурно шумела промозглая культурная столица, неслись куда-то прохожие, мелькали машины – их рев сливался в единый гул. Проходя мимо одного из подземных переходов, Роман повернул, скрывшись от города в его прохладной пещере. Он давно решился, был готов, но какой-то червь, ни то стыда, ни то стеснения, грыз душу, не позволяя раскрыть чехол. И все же, Роман заставил себя вынуть инструмент, чехол упал на грязный пол, и по унылому серому коридору перехода полилась тоскливая музыка. Он играл, и слезы наворачивались на глаза. Мимо шли равнодушные люди. Иногда в чехол сыпались медные гроши, порой в адрес музыканта сердитые фразы: «И как не стыдно!..» И вдруг перед ним остановился маленький мальчик. Он замер и, раскрыв рот, не сводил глаз с блестящего саксофона. Роман встретился глазами с его восторженным взглядом и тут же отвел их. Мальчик уронил в чехол денежку и еще долго озирался, увлекаемый куда-то спешащими родителями. Музыка дрогнула и оборвалась.
– Здорово играешь, – раздался неподалеку голос.
Роман обернулся. У стены стоял молоденький милиционер и, видимо, уже давно вслушивался в его тоскливую импровизацию.
– Ты это... Лучше сворачивайся, а то мне велено таких как ты в отделение доставлять, – сконфуженно предупредил милиционер. – На кого другого бы попал, не помиловали бы. Просто я сам когда-то музыкальную школу окончил...
Роман ссыпал мелочь в карман, захлопнул чехол и быстро пошел проч.
– Что-то случилось? – с тревогой спросила Катя, заметив, что муж появился на пороге мокрый и бледнее обычного.
Роман не ответил. Он опустился на объеденный молью диван и, глядя мимо потертого халата жены с плачущим ребенком на руках, мимо облезших стен с гуляющими по ним тараканами, он словно увидел их будущее. И картина эта оказалась страшной...
На следующий день Роман Сорогов, встав поутру, отправился в консерваторию и, не объясняя причин, забрал документы. Пророчившие ему большое будущее преподаватели были в шоке. Но убеждения их оказались бессильны: решение их бывшего ученика отчислиться было столь же категоричным, как когда-то желание достичь музыкальных вершин. Вскоре они узнали, что Роман вместе с женой вступили в бригаду комсомольцев, и отправились на строительство Байкало-Амурской магистрали. Там обещали дать квартиру и работу, пусть не творческую, но оплачиваемую.
В последний раз Роман вынул из чехла свой сверкающий саксофон уже в прокуренном тамбуре вагона. Глядя на проносящиеся за окном байкальские сопки, он заиграл под ритм спешащего на Дальний Восток поезда. Это был прощальный гимн несбывшийся мечте. Но не прошло и пяти минут, как явилась сердитая проводница.
– Это что за балаган? – вскричала она, уперев кулаки в пухлые бока. – Вы, гражданин, вообще-то не один в поезде едите!..
– Тихо, тихо. Пусть играет, – сказал какой-то гражданин, который все это время внимательно слушал. – Вы разве не видите – это же талант!.. Я, кстати, преподаю музыку в училище культуры. Скажу откровенно, в вас огромный потенциал!..
Роман улыбнулся, молча убрал инструмент в чехол и, не промолвив ни слова, удалился в свою плацкарту. Больше к саксофону он не прикоснулся.
Лишь спустя пять лет сын Игорь, копаясь в чулане, выгреб из старого хлама пыльный чехол.
– Что это? – воскликнул он, с любопытством рассматривая инструмент.
– Саксофон, – с грустью ответил отец.
– Золотой саксофон
Пусть сыграет нам он
А мы спляшем и споем
Вместе с папой вдвоем, – на следующий день изрек его шестилетний сынок.
– Ух ты, настоящие стихи! – похвалила мама. – Вырастишь, поэтом станешь!
– Конечно, – вздохнул не состоявшийся музыкант Роман Сорогов. – Непременно станет!