Я навестил Федю Огурцова в его съемной квартире где-то месяц назад. Он, как обычно, лежал на матрасе и смотрел в потолок. Надо сказать, что он, как и я, был писателем. Правда, сочинял всякую ***ню. Про сбежавшие клиторы, гробы, ведьм и прочую поебень. Если в его рассказе не трахнули какую-нибудь бабу, то это означало только одно - в следующем выебут двух, а у главного героя еще и отсосут. Причем, в каком-нибудь самом неподходящем месте, типа свалки за рыбным ларьком. Всех людей Федя делил на пидарасов и лесбиянок, поэтому уж год ни с кем не спал. А по мне так лучше с ними трахаться, чем заниматься онанизмом. Отвлекся, впрочем. Федя был не в духе. Мы о чем-то поговорили, а потом он вручил листик бумаги, заявив, чтобы я прочел этот текстик как-нибудь на досуге. Денег у Феди вечно не было, поэтому вместо компьютера, он писал свои труды от руки, поедая растворимую вермишель, а потом суя всем жирные тетрадные страницы. Я, конечно, испугался, вообразив, что речь поедет о приключениях влагалища в стране живых мертвецов. Но бумажку все же сунул в куртку. С неделю назад я снова заглянул к Феде, но в квартире уже жили другие люди. Вечером, освобождая карманы куртки, я нашел тот листик. Думаю, что Федя меня простит, если я опубликую текстик.
Анюта
Когда я увидел твои глаза, бездонные как синее небо, эту улыбку милую, близкую и родную, то сразу понял, вот она. Любовь моя. Что ждал и не думал встретить. Я помню, ты сидела за столом, а перед тобой стояла тарелка с яблоками – красными, желтыми и зелеными. Это потом ты рассказала, что они были искусственные. Победил ли нас этот пластмассовый мир, милая? Я не знаю. Может быть, мы просто любили себя больше чем другого. Ты, знаешь, иногда сказка спускается на землю и можно раствориться в ее сиянии. Ты помнишь нашу первую ночь? Вернее, утро. Ты смотрела на меня, как будто я был первый мужчина в твоей жизни и ожидала чуда. И оно случилось, я знаю. Я прочитал это в твоих глазах. А потом мы пили кофе, ели вишневый пирог. Наш первый в жизни завтрак. И твои хрупкие пальцы держали чашку, а по ней бегал солнечный зайчик. Ты, я и он. Ангел на плече. Я помню, как поздно вечером шли с тобой по аллее и сосны склонялись над ними. Рука в руке. И не надо больше ничего. Милая, ничего ведь не надо. И хруст снега под ногами. И падающая звезда, замершая на мгновение, чтобы полюбоваться нам. И наша река. И снежинки таяли на твоих ресницах. И снег на светлых волосах… И город замолкал. Любовь, как тающий снег, а тишина – как откровение. Милая… Танец вечером, ты помнишь? Только ты и я. Я не знаю, о чем пел Чет. Я знаю только, что он пел для нас. Будем много танцев, а такого никогда. Пусть мы миллион раз будем ставить в магнитофон кассету Чета. Может, в этот день ангел в первый раз посмотрел на нас с грустной улыбкой. Встречи, расставания. И любовь до неба. Как бы ее не было много, ее все равно мало. Только понимаешь это потом. Наш город, наши скамейки, наши тропинки. Весь мир наш. Как-то все безыскусно все это звучит. Взрослые люди, а как дети. Так и было. Просто к нам вернулось волшебство, что мы потеряли в детстве. Все было только для нас - талый снег, дым печных труб, первая листва, последняя листва. Иногда. Только иногда. Где-то в глубине души, мне кажется, что когда-то все случится как в той книжке. Мы будем сидеть на траве, слушать «Плеттерсов» и все снова будет впереди. Иногда. Только иногда. Я смотрю на телефон, и мне кажется, что вот- вот и он зазвонит, а потом высветятся последние цифры твоего номера. Я их помню до сих пор: «305».
Вот такой мерзкий и тоскливый рассказ написал Федя. И печаль меня взяла, что просто не передать Я нашел его квартирную хозяйку, но она не знала, куда Федя делся. Я надеюсь, что он увидел на телефоне знакомые цифры «305» и воссоединился с милой его сердцу Анютой. А может, так и не дождался он звонка и отправился на поиски другой милой ему дамы – смерти. Хер его знает, дурака такого. Помню, как прочитал я его творение, так вышел на улицу и битый час шуршал листвой, хрустел снегом, смотрел на талую воду и грелся на летнем солнце. Ясное дело, померещилось мне все это. На самом то деле, как дурак, глядел на кучу мусора во дворе и глупо улыбался. Вот волшебство, про которое он писал. Которого со мной никогда не было. И ничего меня сейчас не ****. Ничего не ебет.