НОЧНОЙ ОХОТНИК
Повесть
“…И демоны смутились бы при виде сих дел человеческих.”
Корнелиус Агриппа
1.
Лариска не утерпела и около полуночи поперлась в “Сан Франциско”. Не в Калифорнию, понятно, а в ночной клуб. Делать ей там было абсолютно нечего, кроме как искать на свою шею приключений. Потому что директором в этом гадючнике был Патрикеев. А Патрикеев такой же, как его заведение. Сволочь и скотина. Лариска точно знала, что он еще и бандит. И обязательно выйдет какая-нибудь шняга. Она добросовестно повторила себе это в двадцатый раз, открыла шкаф, выбрала и напялила самый сексуальный прикид и пошла.
…Лариска развелась с Патрикеевым около года назад. Пока он, прикрываясь своим бизнесом, оттягивался с разными шлюхами, она терпела. И когда он, тратя офигенные бабки на тех же шлюх, жмотился для семьи, она тоже терпела. И еще терпела, когда он месяцами не просыхал, и хамил, и мог со злости распустить руки. Но когда он, нахлебавшись водки и нанюхавшись порошка, однажды открыл дома стрельбу из пистолета, она попросту испугалась. И развелась с крутым Патрикеевым от греха. Сама имела несколько торговых точек. Приходилось крутиться, но на жизнь хватало.
А месяца через три ее потянуло в “Сан Франциско”. Да сколько угодно в городе всяких боулингов, бильярдных и клубов с дансингом и стриптизом. Но Лариску неумолимо влекло именно туда. Она пошла, попила пива в баре, сгоняла партию в шары и пошла танцевать. Партнер ей попался неплохой, что-то намечалось, пусть хоть на вечер. Но откуда-то появился Патрикеев, сперва отозвал Лариску и погнал какую-то чушь. А потом привязался к ее партнеру по танцам, началась разборка ни из-за чего с участием мордоворотов-охранников. Все кончилось полным безобразием.
Но дней через десять Лариска повторила свой поход и почти с тем же результатом.
Лариска ни за что бы не призналась, что в клуб она таскается по единственной причине: она любила этого гада Патрикеева и никак не могла отвыкнуть. Она в жизни бы не согласилась снова сойтись с ним. Но и не видеть его было невтерпеж. И теперь после каждой встречи бывших супругов ночной клуб сотрясали скандалы.
…На этот раз все случилось из-за гардеробного номерка. Номерок Лариска где-то потеряла, наехала на гардеробщика, который не хотел отдавать ей ее кожаную разлетайку, и потребовала лично Патрикеева. Патрикеев не замедлил явиться. Лариске хотелось с ним сперва потрахаться, а потом убить. На людях они объяснялись еще на грани приличий, но отойдя в служебное помещение, оторвались по полной программе. Патрикеев вел себя, как полный козел.
- Каз-зел!!
Лариска вылетела из клуба неодетая и метнулась к обочине ловить такси.
Моросил дождь. По пустынной ночной мостовой с угрожающим шипением проносились редкие машины, сверкая ослепительным блеском фар. Никто не останавливался на призыв поднятой Ларискиной руки. Лариска поежилась, оглядела здания с редкими освещенными окнами, угрюмые, вымокшие под осенним дождем деревья вдоль тротуара – и передернула плечами. Ситуация осложнялась. Позади полыхало неоновым светом крыльцо клуба. Вернуться? Заодно доразобраться с Патрикеевым… хоть немного еще побыть с ним… да и куртку все-таки забрать.
Она совсем уже было решила отправиться обратно.
Между ней и ступеньками крыльца стоял некто в длинном глухом дождевике с наброшенным на голову капюшоном. Когда и откуда возник незнакомец, Лариска не заметила. Он будто соткался из мельтешения полуночных теней и дождевой паутины. Ничего особенного, стоит себе и пусть стоит, если ему нравится торчать под дождем посреди тротуара.
Лариска бросила взгляд на крыльцо клуба, на которое как назло никто не вышел проветриться. И вдруг поняла, что назад она не пойдет. Незнакомец. Он стоял как раз на ее пути. В нем не было ничего особенного, ни намека на угрозу. Даже на простого уличного хулигана или забулдыгу он не походил. Темная фигура без лица, чуть нелепая в своем дождевике. Но каким-то шестым чувством Лариска вдруг определила, что от него нужно держаться подальше… нет, от него надо бежать, сломя голову и не чуя ног. Потому что он… Потому что… Она не знала причины вдруг всколыхнувшегося в ней страха и досадливо скривилась. Крыша едет. Патрикеев до дурика доведет.
Она не могла пройти мимо странного прохожего, который будто заснул стоя. Быть может, эта его неживая неподвижность больше всего действовала Лариске на нервы. И в то же время… От странной фигуры исходило нечто, что будило в Лариске не то любопытство, не то какое-то непонятное влечение. Так и подмывало подойти и заглянуть в темноту под капюшоном. Тьфу, дурость какая!
Лариска быстро зашагала по тротуару. Если свернуть за угол и пройти метров сто, окажешься на оживленном перекрестке. Там поймать “рысака” не проблема. Она чутко прислушивалась, не зазвучат ли у нее за спиной чужие шаги. По затылку бегали противные колючие мураши, и нестерпимо подмывало оглянуться. Но позади не раздавалось ни звука.
За поворотом Лариска поравнялась с аркой, за которой темнел тоннель, уводящий во двор. Мрачное местечко. Именно в таких одиноких, припозднившихся девушек подкарауливают скверные неожиданности. Лариска зябко передернула плечами: изначально была дурацкая затея!
И в ту самую секунду позади возникло движение, будто дуновение промозглого ветра коснулось Ларискиного затылка. Тотчас возникли шаги, стремительные и легкие, словно тот, кто был у нее за спиной, несся, едва касаясь земли. Лариска ахнула. Дура, ведь чувствовала!.. Она хотела броситься наутек. Но не успела даже вскрикнуть. Неимоверно сильные руки схватили ее, легко оторвали от асфальта, словно надувную куклу, и мгновенно увлекли в темноту арки. Она зашлась от ужаса, ощутив, что не может противиться нападавшему ни единым движением, потому что такому напору просто нечего противопоставить. Сквозь истерику, словно идиотское хихиканье, всплыла дебильная острота насчет возможности расслабиться и получить удовольствие… Лариска успела сообразить, что от нападавшего не пахнет ни перегаром, ни потом, ни парфюмерией. От него исходил только холодный запах дождя и неизбежности. Лариска бессильно повисла в обхвативших ее руках. И вдруг ощутила какое-то ненормальное возбуждение, будто впереди ее ждал не кошмар, а что-то совсем другое. Нет, кошмар, конечно, но такой, в который, вопреки здравому смыслу, ей вдруг захотелось окунуться.
Вокруг мелькали какие-то черные стены и заросли кустов. Лариска почувствовала влажное прикосновение к своему лицу, к шее. Сжимавшие ее руки не пытались проникнуть в запретные места, но она вдруг покорно запрокинула голову. И погрузилась в оцепенение, похожее на наркоз.
Она не ощутила боли, даже когда захлебнулась собственной кровью.
2.
Во дворе старого многоэтажного здания торчал бревенчатый остов полуразрушенного барака.
“Самый центр! - зло подумал Латышев, выходя из машины. - Фасады-то мы размалевывать научились. А с изнанки черт знает что творится!” За последние двое суток он почти не спал, и сейчас его раздражал сам факт наступления утра.
Перепрыгивая через кучи мусора, Латышев приблизился к бараку и по остаткам ступеней взбежал на крыльцо. Топтавшийся здесь милиционер откозырял:
- Здравия желаю, товарищ подполковник!
- Группа на месте? – осведомился Латышев.
- Так точно.
В дальней комнате без пола в углу сгрудились несколько человек. Латышев подошел, не здороваясь, раздвинул плечом присутствующих… Зрелище было не из приятных. Нормальных людей от него наверняка бы стошнило. Но то нормальных… Латышев давно привык к таким картинам.
Вот и четвертая по счету. Если, конечно, не считать старухи. Но труп старухи на автобусной остановке, однозначно, не из этой песни.
- Причина смерти? – спросил Латышев, хоть и так все было видно.
- Резаные раны горла, - отозвался судебно-медицинский эксперт, - рассечены гортань, сонная артерия, большая кровопотеря…
- Орудие?
Эксперт пожал плечами.
– Острое, колюще-режущее. Нож, скорее всего. Чикнул-то всего раз-другой. Но, как мясник. Не сомневайся, Николай Петрович, это тот самый, твой клиент. Всё один в один. Как и в тех случаях, признаков сексуального насилия не вижу. Других повреждений на теле почти нет. Она не особо и сопротивлялась. Но случилось не здесь.
- Я думаю, был на машине, - встрял кто-то из оперов. – Мы все вокруг облазили, но крови не видно.
Эксперт кивнул.
- При таких повреждениях лужа должна быть изрядная. Где-то в другом месте он ее уконтрапупил, а потом сюда припер и бросил.
- Не характерно для сексуального маньяка, - сказал опер.
- Так-то так, - пожал плечами судебный медик. – Обычно – множественные ножевые ранения - имитация фрикций.
- Когда не стоит, хоть чем-то потыкать, - осклабился опер.
Латышев сердито покосился на него.
- Но бывает и по другому, - продолжал медик. – Наносит смертельную рану…
… и дрочит на агонию, - мрачно закончил Латышев.
- А до этого галантнейший может быть человек. Описаны случаи, когда жертвы, познакомившись с таким, не понимали, что их ждет, но эта загадка их и привлекала. На вашего охотничка похоже.
Латышева вдруг бесцеремонно отодвинули в сторону. Молодой упитанный бугай, стриженный под “ноль”, в дорогом, но мятом костюме склонился над трупом.
- Патрикеев! – Латышев цепко взял новоприбывшего за локоть. – Тебя кто сюда звал?
- Вы мне не тыкайте, - огрызнулся бугай. – Я вам не пацан.
- Брось. Плевать мне, что ты директор этого бардака.
Патрикеев скривился.
– А вы знаете, кто тут лежит?
- Узнаем.
- Не напрягайтесь. Это моя бывшая жена.
- Я смотрю, не больно ты горюешь.
- Это вас не касается.
- Как сказать. И каким же ветром ее сюда задуло?
- Она вчера вечером приперлась в клуб. Как обычно, поддатая, завела какие-то базары, пошел напряг. Она выскочила и привет.
- И что за напряг?
- Семейные разборки. Мы год, как разбежались. Но она все равно ходила, мозги пудрила.
- Сильно запудрила? Может, терпежу не стало?
Патрикеев отмахнулся.
– Кончайте. Пятьдесят свидетелей есть, что я из клуба не выходил.
- Сам, может, не выходил, но кого-то посылал.
Патрикеев помолчал, а потом веско объяснил:
- Чтоб кого-то посылать, надо иметь причину.
Латышев усмехнулся.
– Какой ты грамотный!
- В газетах пишут. Она меня доставала по мелочам. А по-серьезному мы с ней ничего не делили.
Латышев и сам понимал, что Патрикеев тут, наверняка, ни при чем. Знал этого типа еще с подростков, два раза прятал за решетку. Рос пацан воровайкой, шестерил в “общаке”, в зоне кантовался с блатными и, в конце концов, выбился в авторитеты. Сейчас бизнесмен сраный, “крутик”. Он бандит, но не чокнутый серийный убийца. Чертов городишко! Столица федерального округа, но ведь дыра, в сущности, где все пересплелось. Вчера только был разговор с начальником криминальной милиции о Патрикееве. Неприятный разговор, сулящий лишние хлопоты, когда нужно срочно ловить маньяка. И вот вам здрасте! Размешиваем дерьмо в одном горшке!
- Подойдите сюда, пожалуйста, - окликнул Патрикеева прокурорский следователь, который, присев на ящик, набрасывал протокол осмотра.
Латышев присел над трупом. А машины, выходит, никакой не было. Потерпевшая по улице от клуба и прошла-то метров сто. Действительно, странно. Эксперт констатирует кровопотерю, а крови под трупом нет. Точно так же, как и в предыдущих случаях. Непохоже, чтобы труп откуда-то тащили. Были бы следы. Ненормальный какой-то ублюдок. Никаких сексуальных действий. Просто режет и все. И, возможно, собирает кровь жертв. Это совсем худо. Это значит – крыша у него давно отъехала. Раньше тоже попадались такие. Сатанисты сопливые. Насмотрелись дурацких “ужастиков”, скучковались в подвале, добыли где-то распятие и повесили его на стену вверх ногами, кровью рисовали на полу пентаграммы… Только резали они собак и кошек. Сейчас – дело другое. Впору оповещать милых дам: не ходите по улицам вечерами в одиночку. Только нельзя этого делать, потому что случится паника и тогда вообще работать станет невозможно. Хотя работать невозможно так и так. В том числе и по причине тотального озверения народа.
3.
Когда Латышев вошел в здание управления, его окликнул из-за своей стеклянной перегородки дежуривший на вахте милиционер.
– Товарищ подполковник, вас Фомин просил зайти.
Латышев вздохнул и, не заглядывая в свой кабинет, отправился к начальнику криминальной милиции.
Генерал-майор Фомин скупо кивнул подчиненному.
– Садись.
Латышев присел к приставному столу.
- Что там с женщиной?
- У нас завелся серийный убийца. Сильно ненормальный.
- Это я и без тебя знаю. Когда поймаем?
Латышев ответил вопросом на вопрос:
- Товарищ генерал, когда вы мне шефа назначите? Слегка зашиваюсь. Управление уголовного розыска и без начальника…
- Не ной, - буркнул Фомин. – Ты заместитель, тебя и назначим.
- Товарищ генерал…
- Да знаю я, что ты не хочешь! А кому ответственности охота?! Ты убойный отдел курируешь, это тебе нравится…
- Но раскрываемость-то тяжких даем.
- Вот за это тебе и прощаются упущения по другим линиям. Ты – замнач краевого угро, а всё стараешься трудиться, как старший опер по особо важным делам. Так не пойдет, сам должен понимать. Ладно. Давай по существу.
- По существу - проводим плановые оперативно-розыскные мероприятия: отрабатываем психов, извращенцев, “стеклорезов”…
Фомин поморщился.
– Оставь ты этот жаргон.
- Ну, насильников.
- Ты мне мозги не пудри – как воду решетом черпаете. Конкретные зацепки есть?
- Пока нет.
- Очень плохо. Тут уже корреспонденты иззвонились. Как в прошлый раз, когда этот умник, их же коллега, в газетенке своей прописал про маньяка с дендрария. Которого сам же по пьянке и выдумал. Еле народ успокоили. Да плевать на корреспондентов. Сейчас на самом деле труп за трупом. Окружное управление душу вынимает. Утром и вечером будешь докладывать мне о результатах за день.
- Есть.
- Своего сотрудника в Пионерск отправил?
- Это по коммерческому директору, который с этажа упал и разбился? Так точно, отправил.
- Коммерческие директора солидных фирм сами собой с этажей не падают, - наставительно объяснил Фомин. - И что?
- Полной ясности нет.
Генерал откинулся в кресле.
– Знаешь, - сказал он, вздохнув, - про убийство двух восьмилетних девочек в Индустриальном, ну, тех, которых нашли в сгоревшем доме, я тебя и спрашивать не хочу. Что это мы так работаем хреново, а?
- Кадры молодые, незрелые…
Фомин ударил кулаком по столу.
– Что ты мне про кадры?!..
Он вдруг потер лоб и осведомился в пространство:
- Что творится, а? Лет пятнадцать назад в кошмарном сне не привиделось бы. Ну, мочат урки и коммерсанты друг друга – это их дело. Но детей задушить и сжечь!.. За полсотни “деревянных” бабку на автобусной остановке прихлопнуть!.. Отчего люди так осволочились? И ни хрена мы не можем сделать!
Он, спохватившись, прервал свою тираду.
– Ты по этому директору ночного клуба, Патрикееву, с ФСБ связался?
- Не успел.
- Что значит – не успел?! Сколько нужно времени?! Не понимаешь, насколько дело серьезное?
- УБОП же занимается.
- На УБОП не оглядывайся. Дело на высоком контроле. Там как услыхали, что у нас с военных заводов секретные технологии не шпионы, а простые урки прут и за кордон толкают, так всех на уши поставили. Требуют, понимаешь, результатов. Ты по убийствам самолично бегать заканчивай и вникни в это дело внимательно. Патрикеев и его команда – обычные братаны общаковские. Но на них, похоже, работают крутые компьютерные спецы. Потому и зацепить пока не можем. Надо своих квалифицированных компьютерщиков подключать.
- У нас они откуда?
- Не знаю. На стороне ищите, привлекайте… В общем, вечером доложишь.
4.
Вернувшись в свой кабинет, Латышев сел за стол, перебрал бумаги, машинально взялся за телефон. Черт! За что хвататься? Голова кругом идет. Жизнь будто и впрямь с цепи сорвались.
Что бы там начальство ни повелевало, в первую голову надо ловить маньяка. Все бросить, поднять всех в ружье, ночей не спать, но найти. Он же не остановится. Технологии крадут – это, конечно, большая государственная беда. Но кто у нас чего только уже не упер! Тут все равно, что воду ведром из “Титаника” вычерпывать. А вот что девок на улицах повадились резать – это надо прекращать. Девки – не технологии. Они живые, с ними любовь крутить положено, а не сатанизмом заниматься. Близорукий, наверное, подход, но по-другому как-то не получается… Навязался на шею этот Патрикеев! Пусть им эфэсбэшники занимаются или асы по организованной преступности. При чем тут уголовный розыск? Хотя странное все-таки совпадение. Сам в разработке, жена убита. Жену-то, может, угробил вовсе не маньяк? Может, это какие-то разборки? И тогда этот труп не из серии. Значит, раскручивая эту мокруху, не исключено выйти на дело, которым так обеспокоены высокие инстанции. Черт, как все перепуталось.
Латышев достал из сейфа папку оперативно-поискового дела, бросил ее на стол. На обложке красовалось название “Ночной охотник”. Придумали же сыщики кличку для этого кровожадного ублюдка. Романтики хреновы. Ненормальная хищная тварь – вот он кто. Латышев раскрыл папку. С фотографий на него глянули мертвые женские лица. Их пока четыре. Когда прибавится пятое?
Пропел внутренний телефон. Латышев взял трубку. Звонил начальник отдела розыска и просил аудиенции.
- Заходи. - разрешил Латышев.
- Тут, Николай Петрович, такое дело, - объяснил розыскник. – В Центральное РУВД обратилась одна дама с заявлением, что муж пропал без вести. Ну, ребята начали разбираться, видят – чего-то она темнит. Сама не своя, о муже говорит как о покойнике, но что с ним могло случиться, не договаривает. Ну, обсосали как положено, против нее ничего не нарыли, решили заводить розыскное дело. А вскоре она вываливает, дескать, моего мужа убили, подруга об этом рассказала. Поехали за подругой, той дома нет, а потом выяснилось, что она вообще куда-то умотала из города.
- Возьми на контроль. Может, действительно, латентное убийство.
Начальник розыскного отдела помялся.
– Это само собой. Но она вот явилась и ждет в коридоре, хочет жаловаться вам.
- По поводу?
- Что мы ничего не делаем и вообще бездушные.
- А вы – хорошие парни и пашете до седьмого пота?
- Ну-у, - скромно протянул розыскник. – Сами же знаете…
Латышев ругнулся.
– Что ж вы с народом общаться не умеете? Ладно, пусть заходит.
Посетительнице было лет около тридцати. Латышев незаметно смерил ее взглядом. Стройная, миловидная, одета со вкусом и по моде, но не броско. Лицо, правда, осунувшееся и поблекшее – заметно даже через макияж. Что естественно при таких обстоятельствах. Горе никого не красит.
- Садитесь, - пригласил Латышев.
Незнакомка, распахнув плащ, опустилась на один из стульев, расставленных вдоль стены. Латышев отметил, что ноги у нее хоть куда, и кожаная мини-юбка только подчеркивает их чуть полноватую стройность. А вот туфли подкачали. Черные “шузы” на полуплатформе - вернувшаяся мода ранних восьмидесятых. Хоть и дорогие, но на левом медная пряжечка оторвалась и болтается на ремешке, а у правого слегка отклеилась подошва. Их владелице, похоже, в последнее время довелось немало побегать пешочком и не до того было, чтобы следить за обувью.
Латышев усмехнулся про себя. Профессионализм! На женские ножки смотрим, а что видим?
Он перешел к делу.
- Как вас зовут?
- Катя… Екатерина Васильевна Воронцова. – Женщина сидела, напряженно выпрямив спину. Руки теребили ремешок сумки. – У меня пропал муж. Он… Я думаю, его… убили. – Последнее слово она выговорила с трудом.
- Давайте по порядку. Когда он пропал?
- Дней шесть назад. Может быть, больше.
- Вы не знаете точно?
- Н-не знаю…
- Как же так?
Она помялась.
- У нас в последнее время были не простые отношения.
- При каких обстоятельствах он пропал?
- Ушел… по делам и не вернулся.
- Ушел в какое время суток?
– Я… точно не знаю.
Латышев пристально глянул на посетительницу.
- И что, вот так уйти на неделю и исчезнуть без следа – для него дело обычное?
- С чего вы взяли?
- Но вы ведь столько времени не заявляли в милицию. Привыкли?
Екатерина Васильевна слегка покраснела.
- Я думала… Я надеялась, он вернется.
- Послушайте, - сказал Латышев. – Вы изъясняетесь весьма туманно. Сами не находите? Любовницы, запой, азартные игры?
Женщина замотала головой.
- Тогда что же? Вы ведь хотите, чтобы вам помогли?
- Была какая-то надобность… по работе.
- Что за надобность? Говорите яснее.
Екатерина Васильевна только пожала плечами.
- А где он работал?
Женщина отвела глаза, но тут же опять уставилась куда-то в стену позади собеседника.
- Он работал в… - Она назвала известную фирму, специализирующуюся на торговле компьютерами и информационных услугах. – Он инженер-программист. Очень хороший.
- Почему вы полагаете, что его убили?
- Мне рассказала подруга.
- А она откуда взяла? Кто такая?
– Подруга… Мы с ней учились в институте. Я ее случайно встретила, она сказала, что слышала, будто Сережу… - Воронцова всхлипнула.
- И где, интересно, про такое можно услышать?! Она как-то связана с вашим мужем?
- Нет. Она… так получилось.
- Как получилось?
- Не знаю, она не объясняла.
Латышев сказал мягко:
– Екатерина Васильевна. Вы пришли к нам за помощью. Но мы вам не сможем помочь, если вы будете с нами так разговаривать. Расскажите начистоту, что произошло? Не надо ничего скрывать. Если ваш муж… пострадал, своими умолчаниями вы ему не поможете.
С минуту посетительница сидела молча, все так же глядя в стену, а потом вдруг зажала лицо в ладонях и разрыдалась.
– Я… не могу…
Латышев встал, налил в стакан воды из графина, подсел к Воронцовой.
– Успокойтесь. Что мешает откровенности?
И опять услышал сквозь рыдания:
- Не могу-у…
Собравшись с силами, она вдруг поднялась.
- Можно, я пойду?
- Вы для этого приходили?
Латышев понимал, что разговора не получится. Она к нему не готова, а приходила, потому что окончательно запуталась в чем-то. Эту историю надо бы хорошенько проверить, и он знал – как. Но приказало же начальство: не прикидывайся старшим опером, когда проблем невпроворот!
- Идите, - разрешил Латышев. И протянул Кате визитную карточку. – Вот мой телефон. Еще раз все как следует обдумайте. И обязательно позвоните.
Воронцова молча кивнула и вышла.
Оставшись один, Латышев созвонился с начальником розыскного отдела.
- Эта подруга, Вещая Кассандра, что она из себя представляет?
- С крутыми крутится, с коммерсантами, а значит – и с авторитетами, конечно. Любит сладкую жизнь. Но найти пока не можем. Райотдел, вообще-то, занимается.
- Ты сам за этим делом проследи. Может, там, конечно, ерунда какая-то житейская. Но не нравится мне эта заморочка. Разберитесь, как следует.
- Да, есть.
До вечера Латышева крутил обычный служебный круговорот. Но, несмотря на это, визит странной посетительницы не шел у него из головы.
5.
Екатерина Васильевна позвонила утром третьего дня. Звонок застал Латышева в дверях. Внизу ждала машина – предстояло ехать на очередное криминальное безобразие. Вернувшись и сняв трубку, Латышев буркнул не слишком любезно:
- Слушаю.
- Это я… Воронцова.
Он сперва не узнал ее охрипший голос со странными, будто спросонья, интонациями.
- Катя? Я ждал вашего звонка…
Она перебила:
– Знаете почтовое отделение на углу Серышева и Волочаевской? Там на стене висит стенд с образцами. Приезжайте сейчас. За стендом я оставила для вас письмо.
- Что случилось?
- Приезжайте обязательно и поскорей.
- Что за игры в Штирлица? - Латышеву все больше не нравился голос в трубке. - Катя, вы где?
В ответ зачастили короткие гудки.
Латышев постоял в задумчивости. Как чувствовал, что продолжение следует. Он бегом спустился по широкой лестнице управления. Плюхнувшись на сиденье служебного автомобиля, скомандовал шоферу:
- Угол Волочаевской и Серышева. Почтовое отделение…
6.
Дочитав письмо, Латышев аккуратно сложил тетрадный лист, испещренный аккуратным женским почерком, и спрятал его во внутренний карман куртки. Черт! Нити, ведущие, казалось, в самых разных направлениях, вдруг связались в один узел.
Латышев понимал теперь, что запало ему в память после разговора с Воронцовой. Ее муж – инженер-программист... И вот оно как всё обернулось.
Прежде чем вернуться в управление, Латышев, связавшись с розыскниками, выяснил адрес Воронцовой и поехал туда. Как он и ожидал, дома никого не оказалось. Тогда он поспешил в управление, так как никак не мог припомнить одну деталь.
Войдя в свой кабинет, Латышев еще раз просмотрел оперативную сводку происшествий за минувшие сутки. Так и есть. Вот он, результат вечной спешки. При первом прочтении он лишь скользнул взглядом по этой мелочевке, не обратив внимания на фамилию… В приемный покой доставлена несовершеннолетняя Воронцова Татьяна… множественные ссадины и ушибы, сотрясение головного мозга. Проверку проводит…
Латышев не стал связываться с теми, кто проводил проверку. Позвонил в больницу. На то, чтобы отыскать лечащего врача, ушло минут пятнадцать.
- В каком она состоянии? – спросил Латышев.
- В бессознательном. – Голос врача звучал устало и раздраженно.
- Что с ней?
- Шок в первую очередь.
- Признаки изнасилования?
Врач кашлянул.
– Ее доставила скорая. Скорую вызвала мать по поводу бытовой травмы.
А по факту? Вы не посмотрели?
Я, знаете ли, двадцать лет работаю, - сердито ответствовал врач. – Бытовые травмы от криминальных умею отличать. Приходил участковый. Я ему сказал, что признаки изнасилования налицо. А еще – следы душения. Он пошел мать допрашивать.
- Зафиксируйте все, как положено, - перебил Латышев. - И самым тщательным образом. Дело очень серьезное.
- Вы не командуйте! – огрызнулся врач. – Без вас не догадаюсь.
- Когда можно будет с ней поговорить?
- Понятия не имею. Состояние весьма неудовлетворительное.
- Ладно. Очень прошу, если она очнется, позвоните. Запишите мой телефон…
Положив трубку, Латышев связался с Фоминым.
- Что у тебя? – откликнулся генерал.
- Кажется, мы вышли на компьютерного спеца, работавшего на Патрикеева.
- Да? Так быстро? – Генерал оживился. – И где же он?
- Закопан в землю где-то за городом. Разрешите зайти и доложить?
- Немедленно!...
7.
Выслушав доклад Латышева, Фомин покатал по столещнице карандаш, наконец спросил:
- Что думаешь делать?
- Искать подругу Воронцовой и колоть насчет убийства Сергея Воронцова. Искать саму Воронцову. Теперь-то она, думаю, даст показания.
- Где собираешься искать?
- Она, наверняка, скрывается у кого-то из знакомых. Отработаем по связям… Далее: зафиксировать следы изнасилования дочери. Дочь допросить, когда придет в себя. Патрикеева и его братков трогать пока рано.
- Подготовь задание, чтоб их взяли под наблюдение.
- Раньше, чем с завтрашнего дня, не получится.
- Знаю. И обеспечь прослушивание телефонов. Надо бы проинформировать наших коллег.
- Давайте чуть повременим. У нас ведь, кроме письма Воронцовой и домыслов, пока никаких доказательств. Девочка говорить не может. А тут набегут, начнется суета…
Фомин кивнул.
- Согласен. Денек попридержим. Но ты разворачивайся. Замалчивать долго нельзя. Потом, в случае чего, головы поснимают…
Из своего кабинета Латышев позвонил в Центральное райуправление.
– Егорыч? Это я. Патрикеева знаешь?.. Да уж не тебе он одному плешь проел! Собери своих сыщиков. Я сейчас приеду, дело есть… Понимаю, что работают. А я их что, водки выпить приглашаю?! Всё, действуй…
Совещание в Центральном РУВД длилось около получаса. А когда оно закончилось, один из присутствовавших на нем не спеша вышел из здания и, будто прогуливаясь, направился в сторону городского рынка. Человек не слишком опасался, но на всякий случай несколько раз убедился, что за ним нет “хвоста” и случайная встреча с кем-то из знакомых ему не грозит. Поравнявшись со стойкой телефона-автомата, он опустил в приемник жетон и набрал номер. На том конце провода сняли трубку.
- Здорово, - вполголоса сказал участник оперативного совещания. -Это я… У меня-то все в норме, а у тебя проблемы. Ты, говорят, прошлой ночью круто оттянулся. У мамы с дочкой. Похоже, ребятки, вы хозяйке не понравились. Она пожаловалась… Ага… Есть такой Латышев. Письмецо ему передала. С полным раскладом. Сама, правда, где-то загасилась, и ее теперь со страшной силой ищут. И подругу ее ищут… Ты знаешь, какую. Ты ее очень хорошо знаешь… Головы у тебя нет, раз шмара твоя в курсе… Ладно, не кипи. Но раз в такое дело встряли, зачем было хвосты оставлять?.. К дочке Латышев охрану приставил, так что не это самое… А мамашу поищите у подруг. У меня тут есть адресочки… Ну, все. Когда лавэ за последний месяц перекинешь?
8.
…Он проснулся на исходе дня, но сперва подумал, что уже глубокая ночь. В комнате стояла непроницаемая тьма, с улицы не доносилось ни звука, только размеренное постукивание настенных часов нарушало тишину. Некоторое время он лежал неподвижно с открытыми глазами, прислушиваясь к тому, как оцепенение сна медленно покидает тело.
Постепенно сквозь темноту проступили очертания комнаты и составлявших обстановку предметов: стол посередине, бесформенный ком кресла у окна, в углу – богатырский, под самый потолок, торс шифоньера. Обычная запущенная съемная “хрущовка”. “Полумеблированная”, как пишут в газетных объявлениях.
Он потянулся, разминая суставы. Пружинный матрас старой кровати отозвался скрипучим вздохом. Такие кровати были в моде в середине шестидесятых и дожили до нового тысячелетия, пожалуй, только в обветшалых “хрущобах”, к которым даже бандиты от квартирного бизнеса не проявляли интереса.
Это жилье он снял по объявлению, прилепленному к двери подъезда. Похожие, как братья-близнецы, обшарпанные панельные “пятиэтажки” хмуро обступали запустелые дворы, которыми постепенно завладевали разросшиеся кустарник и бурьян. Из зарослей там и сям торчали то полуповаленный детский грибок, то остов беседки, то похожий на виселицу турник, сваренный из водопроводных труб – все, что осталось от спортивной площадки. А над крышами “пятиэтажек” возносились в небо обездымевшие трубы завода, который когда-то вселял жизнь в эти рабочие кварталы.
Он специально искал себе очередное пристанище в таком районе.
…Старуха-хозяйка, отвернувшись, воровато пересчитала деньги, уплаченные за несколько месяцев вперед. Он заплатил щедро, но его условие было – не беспокоить. Квартира по всеобщему обыкновению была оснащена железной дверью. Это его тоже очень устраивало. Вселившись, он первым делом сменил замок, чтобы окончательно застраховаться от неожиданных визитов хозяйки. Обустройство на новом месте завершилось тщательной смазкой дверных петель.
Он знал, что наверняка уйдет раньше срока, передав ключ соседям, как уже бывало не раз, не оставив никакого следа своего пребывания. Уйдет так же тихо, не привлекая ничьего внимания, как и жил, чтобы те, кто ищут его, не получили здесь ни малейшей зацепки, даже если их внимание и коснется квартиры. А не искать его не могли.
Он поднялся с кровати, подошел к окну, медленно, будто с опаской, отодвинул штору. В квартиру пролилась серо-стальная муть сумерек. Значит, еще не ночь. Просто весь день шел дождь, и осеннее ненастье слизнуло вечер, превратив его в нависшее над городом безвременье. Фонари не горели, и отсюда, с высоты третьего этажа, мостовая едва угадывалась по смоляным отблескам луж, похожих на пролитую нефть.
Мир казался безлюдным, но он знал, что люди окружают его со всех сторон, и это наполняло его странным чувством – смесью страха, ощущения собственного могущества и глухой, полузабытой тоски. Тоска, впрочем, бесследно таяла, когда возвращалось жжение.
Он окончательно раздвинул шторы и долго стоял, прижавшись лбом к стеклу в ожидании, когда уйдут остатки сонного оцепенения.
Вместе с бодростью вернулось осознание того, что скоро он опять должен будет сделать это. Быть может, даже сегодня. Или завтра. Должен и сделает независимо от своего желания, потому что иначе нельзя, потому что это сильнее его, и все прочие мысли и побуждения давно утратили какое-либо значение.
Он довольно легко отвык вспоминать, как все началось, отучился размышлять о том, что с ним происходит и кто же он теперь на самом деле. Ужас, отчаяние и желание немедленной смерти – все это осталось в прошлом. Он удивительно просто смирился с тем, что это теперь определяет и всегда будет определять его жизнь. Он не был женат и не имел близких родственников, так что когда это завладело им, не составило особого труда оборвать немногочисленные связи, уехать, раствориться в многомиллионной толпе, выработать систему, позволявшую избегать тех, кто его разыскивал.
Он еще постоял возле окна, размышляя: сегодня или завтра?.. Прислушался к себе, но ничего не почувствовал. Быть может, ему лишь почудилось, что в груди тлеет крохотный уголек, слабый, как огонек сигареты. Он зевнул, вернулся на кровать и долго лежал в полудреме под шелест возобновившегося дождя. Шелест этот навевал какие-то забытые образы из той, другой жизни, но он слишком изменился, чтобы вспоминать о ней.
А потом, будто кто-то швырнул зажженную спичку в разлитый бензин. В груди полыхнуло жадное, злое пламя. Он скорчился, застонал, но через минуту-другую глубоко вздохнул и вытянулся на постели. Он давно научился превозмогать первый приступ и всегда был готов к нему. Существовало лишь одно средство погасить этот ядовитый огонь.
Значит – сегодня!
Он встал, не зажигая света, оделся, вышел в тесную прихожую, накинул плащ, нашарил на вешалке кепку. Железная дверь распахнулась на смазанных шарнирах почти бесшумно.
Хорошо бы попался кто-нибудь при деньгах. С этим ведь тоже проблема.
Три сотни “баксов” и горсть мятых пятисоток, которые оказались у той шлюхи возле гостиничного кабака, пришлось отдать старухе за квартиру. Кое-что осталось от “знакомства” на загородной прогулке. В третий раз он нашел в стареньком ридикюле сущую мелочь. И та, возле ночного клуба, оказалась отнюдь не богачкой. А деньги потребуются, когда настанет время снова трогаться в путь.
Он прислушался и, убедившись, что в подъезде никого нет, начал спускаться по лестнице.
9.
Он вышел из автобуса, не доезжая одной остановки до конечной, вместе с последними пассажирами. Дождь то усиливался, то ослабевал, смывая откуда-то сверху жухлые листья вперемешку с жидким светом редких фонарей. Особая темнота, которая бывает только на окраинах, мигом всосала в себя попутчиков, и он остался один под навесом остановки. Капюшон плаща поднимать не стал. Здесь не центр, света не много и такая предосторожность ни к чему.
Промокшая до ребер бездомная псина вынырнула из сырой темени, сунулась к переполненной урне, но, заметив его, зарычала, ощетинила слипшуюся в сосульки шерсть, попятилась и, поджав хвост, похожий на кривой, обросший мхом сук, шмыгнула из-под навеса. Проводив ее взглядом, он медленно побрел по улице, втягивая голову в воротник плаща.
Подходящее место. Не “частный сектор”, где в такую погоду никто носа из дома не высунет, но и не центр, не оживленный район, чреватый всякими неожиданностями. Ни в центре, ни на окраинах нельзя проявляться постоянно. Если действовать вразброс, меньше риска напороться на засаду. Они ведь непременно попробуют вычислить его и перекрыть те места, где его появление наиболее вероятно. Жжение в груди как будто ослабло. …Может быть, все-таки не сегодня?… Он приподнял голову над воротником, чтобы осмотреться. С козырька кепки на лицо хлынула вода. Но сухая, воспаленная кожа щек отталкивала ее, как вощеная бумага.
Здесь было много больших и маленьких деревьев, под ними топорщились кустарником обнесенные штакетником палисадники. Сквозь ветви и висящую в воздухе пелену влаги мерцали окна двух- и трехэтажных домов. Задернутую изморосью улицу озаряла неоновая вывеска “Продукты круглосуточно”.
На недалеком перекрестке ослепительно сверкнули автомобильные фары, негромко взревел двигатель мощного “джипа”. Сполохи света замелькали на соседней улице.
Он отступил в тень старого накренившегося дерева и замер. Вокруг не было ни души. Но в магазин обязательно кто-нибудь явится: за водкой, за сигаретами, или рассеянная хозяйка, позабывшая с вечера запастись хлебом. Последнее его устраивало больше всего.
Шаги возникли из шелеста дождя у него за спиной. Он резко, но беззвучно обернулся. В грудную клетку из неведомой преисподней выхлестнул алчный огонь.
Сперва он решил, что кто-то направляется к магазину. Но стук каблуков рассыпался обманчивым эхом и начал удаляться.
Он вышел из своего укрытия и все так же беззвучно скользнул по тротуару вслед.
Миновав квартал, он заметил впереди, сквозь морось, расплывчатую женскую фигуру и ускорил шаг. Быть может, опять какая-нибудь девица из коммерческого ларька, припозднившаяся из-за того, что с подругой-сменщицей решили выпить ликеру. В тот раз пришлось ждать больше часа, пока они нащебечутся. Чертов мужик, все испортил. Появился откуда-то, увязался и пошел следом, не отставая. Должно быть, что-то почуял. Мужик, конечно, не проблема, но пришлось свернуть. Лишние осложнения ни к чему.
Сейчас он не сомневался в удаче. Женщине не убежать, даже если она вовремя почует вкрадчивые шаги за спиной. И никаких случайных прохожих в такую погоду... “Джип”? Но мысль о нем не вызвала беспокойства. Темень давно поглотила случайного наездника, да и окажись он рядом, вряд ли бы это стало помехой. Те, кто укрылся от неуюта бытия в автомобильных салонах, почти никогда не тормозят, чтобы взглянуть на подозрительную возню там, снаружи, за тонированными стеклами.
Жжение внутри превратилось в сладострастную дрожь.
10.
Незнакомка почувствовала неладное только тогда, когда он уже мог коснуться ее плеча, и обернулась, будто ощутив приближение его протянутой руки. Темноту едва разбавляла желтизна окон, и она не могла разглядеть преследователя. Но он-то видел ее отчетливо. Лет тридцать, стройная фигура, добротный плащ, но ни шляпки, ни косынки. Густые, намокшие под дождем волосы от резкого поворота головы, словно водоросли, облепили ее лицо, которое показалось ему слишком бледным и каким-то одутловатым… как у утопленницы. Его рука повисла в воздухе.
Она сразу всё поняла. (Не всё, конечно.) Он ожидал крика или попытки к бегству и готов был пресечь их в любую секунду..
Женщина молча и неподвижно смотрела на своего преследователя сквозь захлестнувшие лицо пряди. Сделав шаг, он приблизился почти вплотную и заглянул ей в глаза, надеясь сковать волю. Ее глаза показались ему темными, почти черными, со стеклянным блеском. За этим блеском чудилась бездонная пустота.
- Чего тебе надо? – хрипло спросила незнакомка. Голос у нее был какой-то надтреснутый, но не только от страха. Крылось в нем что-то еще, но он никак не мог уловить, что же?
- Денег? Нету у меня денег! - Секунду-другую их взгляды упирались друг в друга. - Или трахнуть меня?.. Этого тебе?… Ну - на!…
Она вдруг схватилась за полы плаща и высоко вздернула их вместе с юбкой.
Она не боялась. Вот в чем дело. Хотя нет. Боялась, конечно. Но что-то кипело в ней, что-то сильнее страха. Ярость. Отчаяние. На последнем пределе.
- Я тебе не сделаю больно, если ты не будешь…
Все шло не так. Он не собирался вступать в разговоры.
- Ай, спасибо, родной!! Он мне не сделает! Вы мне уже всё сделали! Всё!!! За что?!.. Тебя мне еще не хватало! Ну давай… все, что хочешь!.. Больно – не больно!!
Она вдруг опустилась на асфальт там, где стояла, подтянула колени к самому подбородку и замерла, опершись спиной о штакетник палисадника.
Мука! Вот что кипело в этой женщине. Мука, причиненная не им. Кем-то другим. Он давно перестал обращать внимание на страдания своих жертв. Но сейчас что-то мешало ему сделать то, ради чего он потащился на окраину города. Быть может, просто жжение в груди еще не вызрело, не свило горло в пылающий жгут?.. С этой женщиной случилось что-то ужасное. Но какое ему до этого дело? Какое ему дело до всех до этих?!..
Он присел на корточки рядом с незнакомкой, обхватил пальцами ее локоть.
- Вставайте.
Она рванулась, будто ее коснулась ядовитая змея.
- Вставайте, - повторил он, без усилия поднял женщину и поставил ее на ноги. – Не бойтесь, я пошутил.
Она опять дернулась, будто собираясь бежать. Но потом колени ее подогнулись, она невольно обхватила руками его плечи, повисла, уткнувшись лицом в чужой промокший плащ, и вдруг разразилась такими рыданиями, что он с давно позабытой растерянностью огляделся по сторонам, словно боясь появления свидетелей этой сцены.
Он обнял женщину одной рукой, не зная, куда деть вторую.
- Тише, успокойтесь.
11.
Они сидели рядом под навесом автобусной остановки. Он чувствовал себя странно, не то что бы плохо, но не так, как обычно. Должно быть, он все же поторопился выйти из своего убежища Но, скорее всего, причина заключалась в другом.
Он давно ни к кому не испытывал обычных мужских чувств. Он и сейчас их не испытывал. И все же он не сделал того, за чем шел. Жжение в который раз за нынешний вечер незаметно отступило и спряталось где-то глубоко, на дне черного бездонного колодца. Ему даже казалось, что он может сейчас думать и чувствовать как когда-то, давным-давно… Но он понимал, что так только казалось. Он даже не был уверен, суждено ли этой странной особе уйти из-под приютившего их навеса?
Но они сидели рядом. И она рассказывала…
12.
Катя предупреждала Сергея. Она сто раз его предупреждала! Невооруженным глазом же было видно, что это бандиты! Чем они его прельстили? Деньгами, конечно. На кой черт сдались те деньги?! Была ведь работа – и у него, и у нее. Жили не в роскоши, но – хватало. Он – прекрасный специалист, у самого голова, как компьютер. А уж “машина” у него могла всё. Он с ней срастался – полный интерфейс!
Работал в фирме. Его там на руках носили. Потому что был не только классный программист, но и в “железе” разбирался, а это редко случается. И платили неплохо. Да еще и дома подрабатывал, писал свои программы, без конца что-то паял, сращивал. Выходных не признавал. Говорил: если я умный, то почему не богатый? Шутил, конечно. Какое богатство?! Его честно не заработаешь. Но начали понемногу вставать на ноги. Сережа всегда мечтал о машине. Купили подержанную, но вполне приличную “иномарку”. Дочку, Танюшку, из “бичевской” школы перевели в частную гимназию. Седьмой класс как-никак. Пора серьезно думать о будущем, о поступлении в вуз. Времена-то суровые.
И тут появились эти. Им требовался специалист-компьютерщик. Они Сережу и обступили. Дескать, с твоей головой на “мерсе” надо рассекать, а не на такой “мыльнице”. И вполне, мол, это реально, если не штаны в конторе протирать, а заняться серьезным делом. Хочешь быть человеком – с нашей помощью станешь! Он и поверил.
Сперва и вправду появились деньги. И неплохие: удалось купить дачу и поменять полуторную “хрущевку” на двухкомнатную, новой планировки, в самом центре.
Но Сережа не долго радовался. Сперва начал мрачнеть, потом стал дерганым, по ночам не мог заснуть, курил на кухне, вздрагивал от любого звонка. Замкнулся, ни о чем не рассказывал. Раз только обмолвился: им, дескать, не просто компьютерный спец, им хакер нужен.
Катя раз случайно подслушала разговор мужа с новым “компаньоном” и ужаснулась. Вертелась у них какая-то афера чуть ли не с секретными военными технологиями, которыми сильно интересовались восточные закордонные соседи. Не разведка, а какие-то крученые дельцы, но от этого не слаще. Сплошной же “вэпэка” кругом. Бывшие “почтовые ящики” стоят, с них не только цветные металлы тащат… Информацию мало добыть, надо ее еще надежно сохранить на случай всяких неприятных неожиданностей. На таможне, к примеру, или если ФСБ сядет на хвост. Ко всему прочему нужно держать ухо востро с заказчиками, чтобы не подключили своих хакеров и не кинули здешних партнеров. Без Сережи этих проблем не решить. И выходило, что решает он их уже не в первый раз.
А потому, когда Катя набросилась на мужа с упреками и причитаниями, оказалось, что поезд ушел. Новые приятели так обвели Сережу, что он сперва и не понял, куда ветер дует. А когда понял, стало ему ясно, что ветер грозит унести прямиком за колючую проволоку. Но задний ход уже не дашь. Не позволят.
Новые Сережины “коллеги” старались не светиться. Но иногда все же заглядывали – по делам. Морды, стрижки под “бокс”, перстни и цепи золотые. Разговаривать нормально не умели – “ништяк” да “в натуре”. Уголовники. Даже странно. Вроде, не их профиль. Хотя, какая разница, что воровать – телефонные кабели или продвинутые технологии? Им ума не требовалось. У них имелся “мозговой центр” – Сережа!
Он их боялся. С каждым днем все больше. Ладно, если просто кинут, когда надобность в нем отпадет. Но могут ведь и вообще зарыть. Свидетели им ни к чему. В один из редких визитов проскочила шуточка: гнилая интеллигенция под мусорами не просто колется – крошится!
И вскоре что-то у них пошло не так. Они на Сережу наехали. Какие-то файлы пропали, диски какие-то. Такие, что если всплывут – никому мало не покажется!.. И ведь докопались! Мозги куриные, а инстинкт как у крыс… Вряд ли Сережа мог что-то против них затеять. Он же понимал, с кем имеет дело. Но, может быть, и рискнул – решил себя обезопасить, понадеялся, что сможет прикрыться “компроматом”. В таких делах он опыта не имел, а дошел уже почти до отчаяния.
Сперва начались тихие разборки. Сергей с них возвращался то подавленный совершенно, то, наоборот, взвинченный, бегал по квартире, куда-то порывался звонить. Но рассказывать ничего не хотел. Отмахивался: меньше знаешь – целее будешь! Вот уж угадал – с точностью до наоборот.
Как-то раз приехал избитый, все тело синее, кровью харкал. Он стал прятаться. Велел дверь никому не открывать, по телефону говорить, что его нет. А звонили днем и ночью, приезжали, ломились. Катя порывалась заявить в милицию или в прокуратуру, но Сергей запрещал. Даже когда отобрали машину и сожгли дачу. Катя плакала, но понимала: к прокурору побежишь – из огня да в полымя! У мужа у самого теперь “рыльце в пушку”. Сергей наседал, чтоб она забирала дочь и немедленно уезжала к родителям, в Новосибирск. А как ехать? Бросить его на произвол судьбы? Катя так поступать не привыкла. Да и Танюшку с учебы срывать не хотелось. Всё надеялась, что как-нибудь обойдется.
В итоге он вообще ушел из дома.
А потом Сергей погиб. Вернее, его убили. “Партнеры” изловили Катиного мужа, отвезли на уединенную дачу и пытали там двое суток. Или не было у него тех дисков, или оказался “гнилой интеллигент” излишне стойким… Отказала не воля, а сердце.
“Братки”, не ожидавшие такого исхода, сообразили, какой вышел облом, избавились от трупа и, посовещавшись, решили, что без дисков покоя им не будет. А где их искать, никто не знает… кроме, разве, жены?
О том, что случилось с мужем, Кате по великому секрету и такой же пьяни намекнула бывшая институтская сокурсница, незакомплексованная любительница дорогих дискотек и ресторанов, тусовавшаяся с теми типами. Имен своих дружков не назвала и подробностей никаких не сообщила, но заверила: не жди Серегу, не вернется.
Отойдя от истерики, Катя бросилась в милицию. Она написала невнятное заявление, в объяснениях путалась (а вдруг вранье всё, вдруг жив Сережа? не погорячиться бы, не навредить!) и услышала от следователя, что ее муж признан пропавшим без вести. Сгоряча Катя заложила свою болтливую приятельницу. За той поехали, но дома не застали и от великого ума оставили в двери повестку. На следующий день “свидетельницы” из города и след простыл.
Катя пришла в полное отчаяние. Но продолжалось это не долго.
13.
В квартиру вломились в сумерках. Катя пыталась кричать, но умолкла под дулом пистолета. Танюшку связали, залепили рот скотчем и заперли в ванной. С Катей сперва пытались говорить по-хорошему, насколько это у них получалось. Отвечать ей было нечего.
Тогда от слов перешли к делу.
Сперва ее раздели и попеременно то лапали, то били ремнем, целя по самым чувствительным местам. Потом грозили плоскогубцами и раскаленным паяльником. Но увечить не стали, а воткнули в видеомагнитофон гнусную порнокассету. С Катей в точности повторили происходившее на экране. Кричать она не могла из-за того же скотча. Несколько раз она теряла сознание, ее отливали водой, и даже сделали укол, от которого ей на время все стало по барабану.
А когда действие снадобья кончилось, из ванной приволокли дочку. Чтоб было сподручней, освободили от веревок, но – необдуманно. Девчонка – дура! - в отличие от матери, сдаваться не собиралась. Пришлось повозиться. Кто-то выматерился, зажимая глубокие кровавые царапины на щеке.
Озлившись, девчонку били всерьез. Домашний сарафанчик содрали с уже обмякшего тела…
Такого Катя вынести не могла и почти не выныривала из беспамятства. А когда взгляд изредка прояснялся, она молилась: дочечка, усни, усни!… Но глаза Танюшки так и оставались открытыми.
Под утро их предводитель, захлестнув на шее окровавленной девочки удавку, рявкнул матери:
- Смотри, с-сука, как я ее успокою!
Катя увидела, как изо рта дочери вывалился язык, услышала, как она захрипела. Стены покачнулись и рухнули на Катю. Ее сознание надолго ушло из этого мира.
14.
- Они нас почему-то не убили. Не знаю, почему… А, может, и знаю.
Они сидели близко друг к другу, и он почувствовал, как она зябко передернула плечами. Дождь еле моросил, но пространство за автобусной остановкой по-прежнему тонуло в сырой обманчивой мгле.
Она достала сигареты, долго шарила по карманам в поисках спичек или зажигалки. Наконец вспыхнул крохотный желтый огонек, и он поспешно спрятал лицо в воротник. Прикурив, она сделала подряд несколько жадных затяжек.
- На прощание они предупредили: думай, вернемся. А о чем думать? Если б я могла, все отдала бы, все сказала. Да они под конец особо и не допытывались. Такая психологическая подмена. Поняли, что сказать мне нечего и как бы “делали дело”, а по сути просто глумились. Потому и не убили. Им понравилось. Отчего не повторить? Кого им бояться?.. Танюшка сейчас в больнице. Когда “скорая” приехала, я сказала, что она в подъезде поскользнулась и упала с лестницы. Все равно ничего не вернешь и не изменишь. Следователи начнут душу мотать. Они такие… будто зуб без наркоза сверлят и наплевать им, что у тебя глаза на лоб.
Она глубоко затянулась дымом, помолчала. Потом опять заговорила, невнятно, будто сама с собой.
- Но нельзя же, чтоб так оставалось. Есть же какие-то законы, если не человеческие, то… В общем, кое-как я отдышалась и пошла. На почте накарябала про всё: и про Сережу, и про нас с Танюшкой, и про этих. Сперва хотела в ящик опустить, а потом спрятала за щитом объявлений и позвонила в милицию одному их начальнику – он мне свою визитку дал – чтоб приехал и забрал письмо. Мне показалось, он не такой, как остальные… Ну и пусть – без толку. Разве можно, чтоб вообще ничего…
Она вдруг махнула рукой и опять впилась в окурок.
Он молчал, будто прислушиваясь к чему-то, ни звуком, ни движением не проявляя интереса к разговору. Быть может, именно поэтому она была способна говорить.
- Дотащилась до подруги, она здесь, неподалеку живет. Подруга переполошилась – что стряслось?! Я возьми, да с дуру ей все и расскажи. И знаешь – что? Она перепугалась до смерти. Богом, говорит, тебя молю, поезжай к кому-нибудь другому! У меня, говорит, у самой двое малышей. Начнут тебя искать, да узнают, где ты скрываешься – что тогда? Вот так. Я и пошла. Сама не знаю куда. Подумала даже – выйти к железной дороге, дождаться поезда… чтоб все разом и навсегда… А тут ты.
Повисло долгое молчание. Наконец она поднялась.
- Ну, мне пора. Я пойду, ладно?
- Куда же ты теперь? – Иногда могло показаться, что он вообще не слушает. Но он слушал.
- Какая разница?.. Всего хорошего. – Она попятилась из-под навеса. По этому движению он догадался, что к ней вернулся страх, и выдавил из себя:
- Прощай.
Ночная сырость тут же размыла очертания ее фигуры.
Он тоже поднялся. И замер, почувствовав опасность раньше, чем она проявила себя.
15.
На ближайшем перекрестке из тишины возник глухой рык мощного двигателя, надвинулся и оборвался визгом тормозов.
Четыре ослепительных драконьих глаза – фары! – окатили голубым пламенем одинокую женскую фигурку в нескольких метрах от остановки, и она застыла посреди тротуара – в самом пекле безжалостно охватившего ее электрического костра.
Когда-то на кострах сжигали ведьм. Но она-то не ведьма. Он передернул плечами и встал.
Мотор с подвывом вздохнул и смолк. С масляным чавканьем распахнулись дверцы, и по обе стороны “джипа” возникли черные силуэты. …Два, три, четыре.
Он вспомнил машину, которую, едва приехав сюда, заметил на соседней улице, и не то зевнул, не то широко ухмыльнулся. Вот они чего колесили.
Заскрежетали голоса:
- Бегать намылилась? Куда убежишь, паскуда?!
Черное кодло мигом окружило его недавнюю собеседницу.
- Ментам малявы строчишь?! Думала, не надыбаем? Куда денешься? Пусть теперь твой мусор побегает, тебя поищет. Да иди сюда, не дергайся! В машину…
Над пустынной, насквозь промокшей улицей трепыхнулся слабый крик, почти не женский. Будто мелкую собачонку на полном ходу переехал грузовик.
- Эй, ребята, - окликнул он, выступая из-под навеса. – Чего стоим? Бензин кончился?
Кодло мгновенно примолкло. Потом оттуда донеслось:
- …Твою мать! Что еще за жавер?!
- Женщин обижать нехорошо. – На последнем слоге он не совладал с голосом, и раскатистое “о” ушло глубоко вниз, напомнив первую подвижку зарождающейся лавины. Его улыбка делалась все шире. Жжение, вынырнувшее из своего колодца, мгновенно разрослось, превращаясь в адское пламя. Он расстегнул плащ и шагнул вперед.
Угловатые, почти квадратные силуэты двинулись навстречу, посоветовали лениво:
- Вали, пока при памяти. Совсем, что ли, безбашенный?
Он широко распахнул полы плаща, словно выпуская на волю то, что разрывало его изнутри, и начал меняться.
Они заметили это не сразу. Бубнили еще с гнусавыми интонациями. А когда и заметили, не могли, не умели понять… Но разом насторожились. Тусклое мерцание отразилось на вороненом пистолетном стволе, и голос, чуть надтреснутый неуверенностью, спросил безадресно:
- Это что еще за хрень?
Налетевший ветер подхватил и расправил расстегнутый плащ, и тот взметнулся вверх, как огромные черные крылья.
Он опять будто зевнул, обнажая острые клыки.
Среди квадратных кто-то нервно хохотнул.
- Ты че, на маскарад собрался? Выплюнь зубы, мудила!
Пламя бурлило в нем, размягчало кости, выплавляя из них иные, нечеловеческие формы, распирало ребра, толкая вверх, вверх…
Свет фар заливал его с головы до ног, и делать вид, что ничего не происходит, квадратным стало невмоготу. Клыкастые пластмассовые “зубы” можно купить в лавке, торгующей всякой дребеденью. Но когти, желтые, крючковатые, с хрустом прорастающие из удлинившихся пальцев!…
Некто непомерно высокий, черный, будто сотканный из затвердевшего мрака, навис над компанией. Его человеческий облик на глазах трескался и осыпался, как старая древесная кора, обнажая нечто, не сопоставимое ни с чем в привычном мире.
Братишки давно уже никого и ничего не боялись на этих улицах. Но их наконец проняло.
- Эй, ты, хрен моржовый! Кончай из себя вампира корчить, - вякнул кто-то вовсе уж не солидно, подпустив “петуха”.
Он осклабился еще шире. Казалось, эта личина, будто проступившая из бреда, сейчас расколется и распадется надвое. Огромные клыки, отливающие перламутром на остриях и гранях, влажно сверкнули.
А потом он засмеялся, и от этого смеха, похожего на скрежет ржавых кладбищенских ворот, кодло попятилось, забыв про обнаженные “стволы”… Он уже хохотал во все горло и никак не мог остановиться. Лавина наконец сорвалась и теперь катила, набирая скорость и смертоносную мощь, прямо на них… на этих. Они рассмешили его на славу.
Он и не собирался кого-то корчить из себя.
Оттолкнувшись ступнями от асфальта, он высоко вознесся над мостовой, ринулся на сбившихся в пугливую стайку человечков и накрыл их крыльями плаща, как гигантская летучая мышь.
16.
Чтобы легче было бежать, Катя сбросила туфли. Она толком не поняла, что же произошло, почему эти страшные, с бритыми чугунными затылками, вдруг отступили от нее? Она почти ничего не успела разглядеть. Незнакомец, напугавший ее, не промолвивший за все время и пары фраз, распространяющий вокруг себя нечто, похожее на запах смерти, и в то же время необъяснимо влекущий – он, действительно, оказался кем-то… кем-то таким!.
Но сейчас, на бегу, она ни о чем не могла думать, желая лишь одного: не слышать звуков, которые неслись ей в след.
17.
Латышев посмотрел на светлеющее небо. Ветер гнал по нему на запад космы изодранных туч. Тяжелые серые клочья цеплялись за верхушки деревьев и исчезали в молочной рассветной мгле.
Латышев перевел взгляд на поблескивающий от росы “джип” с широко распахнутыми дверцами, похожий на гигантского дохлого таракана. На распростертые посреди мостовой тела он старался без надобности не смотреть. Директор ночного клуба “Сан Франциско” Патрикеев и трое его подручных. Возле них колдовали судебно-медицинский эксперт со своим помощником. Латышев осторожно обошел покрасневшую лужу, в которой плавали бордовые сгустки.
- Николай Петрович, - подал голос бродивший поодаль оперативник, - тут еще женские туфли. А женского трупа нет.
- Вот горе-то! – усмехнулся Латышев, неторопливо подошел да так и замер, изучая находку.
Пара черных “шузов” на полуплатформе, один примерно в полутора метрах от другого. Ничего особенного. За исключением одной детали… Он совсем недавно уже видел эти туфли. Именно эти – на одном медная пряжка оторвана и держится на честном слове, а у второго слегка отклеилась подошва.
В тот раз владелица туфель, Катя Воронцова, сидела перед Латышевым в его кабинете, и он украдкой любовался ее стройными ногами.
Размышляя, он долго рассматривал находку. Вырисовывалась версия вполне реальная, но в финале упадающая в нелепость. Латышев, прочитав Катино письмо, собрался капитально взяться за Патрикеева. Чтобы плотно того обложить и повязать грамотно, с доказухой, требовались люди. Не бросишь же все свое управление уголовного розыска на одно дело! В таких случаях положено подключать оперов с “земли”. Латышев провел совещание в РУВД с группой, которую подобрал себе в помощь. Вроде все – надежные мужики, но в нутро ведь не заглянешь. В ментовке бандитских стукачей хватает. Не исключено, что Патрикеева все-таки предупредили о готовящейся на него охоте. И он со своей братвой кинулся на поиски Воронцовой, чтоб закупорить ей рот раз и навсегда. Сведения о ее связях и адреса Патрикеев получил из того же источника. Катя ушла от подруги за полчаса до появления преследователей. Но они все же перехватили ее на улице.
И что в итоге? Поношенные женские туфли в обрамлении четырех изуродованных трупов?! Латышев с силой потер лоб. Чертовщина!
Из задумчивости его вывел криминалист.
- Я одного не понимаю, - поразмыслил он вслух, шурша полиэтиленовым пакетом. – У двоих пушки и ни одного выстрела.
- Я тоже кое-чего не понимаю, - буркнул судебный медик. – Например, кто и с какой целью откачал из трупов кровь? Они, что, в доноры добровольно не хотели записываться?
Он подошел к Латышеву. Они закурили.
- Петрович, - проворчал эксперт. – Знаешь, что у нас тут самое смешное?
- Скажи, вместе посмеемся.
- У этих четверых такие же повреждения горла, как у тех баб, с которыми порезвился наш маньяк. Гортань располосована. И чем, я опять не могу точно определить.
- Ты же раньше про нож говорил.
- Ты спрашивал, на что похоже, я и говорил. А в заключениях писал про острое колюще-режущее орудие. Но я тут сейчас посмотрел и кое о чем подумал.
- Давай-ка, не темни.
- Я недавно освидетельствовал одного типа, которого искусал ротвейлер. Собачек развелось тьма и такие они, понимаешь, дружелюбные. Так вот, если б это не была чушь несусветная, я бы сказал, что этих, - он кивнул на трупы, - приласкал какой-то шибко здоровый ротвейлер. Или питбуль.
- В смысле – эти раны не от ножа, а от…
- Говорю тебе не для протокола. Вид такой, будто здоровенная псина, или волк, или не знаю, кто клыки употребил. Но острые, полоснул как бритвой.
- Послушай, - сказал Латышев. – Что ты мне рассказываешь? Я ведь тоже собачьих укусов повидал. Бойцовская собака горло может прокусить. Но чтоб так располосовать!..
- Так то, если собака.
- А ты мне про кого только что толмачил?
- Да не знаю я ничего! – Эксперт сплюнул и сердито добавил: - Допрыгались.
- Точно, - помолчав, рассеянно согласился Латышев. – Прыгали, прыгали и допрыгались. Все они допрыгаются… со временем.
Он задумался. И что же теперь докладывать генералу Фомину? ФСБ не стоит более беспокоиться, потому что фигуранта по их “компьютерному” делу Патрикеева и его подручных ночью посреди улицы загрыз бродячий пес. И труп программиста Сергея Воронцова искать не обязательно, потому что судить теперь все равно некого. А самое забавное то, что и четырех женщин в городе, похоже, загрызла все та же псина. Не псина, конечно, а вообще черт знает, кто! Или это серийный убийца, этакий Чикатило-супермен, вдруг ни с того, ни с сего переключился на бандитов? Интересно, на кой черт ему их поганая кровь? Как ни поверни, а выходит какой-то бред.
Латышев потер лоб. После такого доклада его с работы, может, и не попрут. Но к психиатру обследоваться направят непременно.
В последние годы иные коллеги Латышева, поддавшись общим настроениям, стали верить в предсказания, прибегать к услугам экстрасенсов и ясновидящих. Сам он только пожимал плечами: мало ли дури кругом?! Но теперь Латышев не мог отделаться от ощущения, что с самого начала присутствовала в этой истории некая мистическая странность. Патрикеев и его жертвы – семья Воронцовых, будто замкнулись в магическом круге, над которым витала смерть. А гибель бывшей жены Патрикеева смахивала на знак Судьбы, последнее предостережение, которому муженек так и не внял. Ни черта ничем его было не пронять!
Латышев криво усмехнулся. Рациональных версий – ноль.
Дома двенадцатилетний сынишка денно и нощно крутил “видик”, предпочитая кровавые фильмы ужасов. Родители с этим решительно боролись. Но когда они на работе, постового к телевизору не приставишь. Латышев время от времени невольно наблюдал, как на экране мельтешат клыкастые типы, превращаются то в волков, то в летучих мышей, то вообще черт знает в кого. Разрывают людей на части, впиваются в горло своих жертв и сосут кровь. Граф Дракула то соблазнял прекрасных женщин, которые с готовностью кидались в его объятия, то пиявкой присасывался к ним. Латышев не знал, отчего так происходит, пока не вычитал в замечательной газете “Спид-инфо”, что, согласно средневековым представлениям, вампир обладает эротической притягательностью, а его укус ассоциируется с актом соития.
И ничего, кроме солнечного света, не могло по-настоящему уничтожить этих тварей. Но, оказавшись на солнце, они вспыхивали и сгорали, как порох.
Каким-то необъяснимым образом и четверо погибших женщин, и Патрикеев с его братками укладывались под обложку картонной папки с названием “Ночной охотник”. Если бы Латышев был суеверным или ненормальным, он, пожалуй, смог бы сейчас объяснить, что произошло с фигурантами этого странного, очень странного дела.
Но ни в судьбу, ни в нежить Латышев не верил... До последнего времени… А мог ли он когда-то поверить в то, что его родной город превратится во вместилище злой энергии, толкающей людей на невероятные злодеяния и зверства? И энергия эта исходит вовсе не из преисподней.
Латышев сплюнул, отбросил окурок и направился к машине.
18.
…В подъезде стояла тишина. Скоро жильцы, у которых еще есть работа, выйдут из своих клетушек. Он прислушался. Встречи нежелательны. Над крышами домов почти очистившееся от туч небо наливалось бело-голубым мерцанием, но до восхода солнца оставалось еще минут сорок. Припозднился как никогда. Увлекся трапезой. Это непростительный риск. Он поежился, представив, что могло произойти, не успей он до восхода. Те, кто его ищут, голову бы сломали, откуда такое явление? А впрочем, кого нынче удивит обугленный труп? Он усмехнулся. Они никогда бы не догадались, что наконец нашли того, кого так долго искали.
Подъезд молчал, будто с вечера оставался безлюден. Беззвучно поднявшись на свой третий этаж, он отпер металлическую дверь. Хорошо смазанные петли не подвели и на этот раз.
Он снял и аккуратно повесил на крючок плащ, забросил поверх мокрую кепку, подошел к окну и плотно, чтобы не оставалось ни малейшей щели, задернул тяжелые, им самим прилаженные шторы. Сытая тяжесть тянула прилечь. Он разделся и повалился на скрипучую кровать.
Сквозь подступившую дрему мелькали обрывки мыслей, полузабытых, почти человеческих. Что случилось этой ночью? Как мог он изменить правилам и так непростительно проявить себя, вмешавшись в безразличные ему дела людей?! Пожалел ту женщину?.. Он давно разучился кого-то жалеть.
Он еще помнил, что когда-то, в прежней жизни, был кем-то, интересовался многим, читал хорошие книги. Оттуда, из прошлого, проступила строка: “…Я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо.”
Нет, не то. Совсем не то. Засыпая, он скривился в усмешке. Он не орудие Провидения. Хотя бы потому, что высшая сила, олицетворяющая добро, если она и существовала когда-то, давно растворилась в пустыне Космоса. Иначе зло не воцарилось бы в этом мире и не настигло его самого, не заслужившего такой участи.
В памяти лениво всплыли слова средневекового медика, философа и непримиримого борца с Инквизицией Корнелиуса Агриппы: “…И демоны смутились бы при виде сих дел человеческих.”
Вот они, кажется, объясняли многое.
Жжение ушло и теперь, он знал, надолго. Веки смежались сами собой. Зрачки будто оборачивались куда-то вовнутрь, в черноту небытия, в которой ему и полагалось пребывать вовеки. Но что-то сдвинулось в этом мире, искорёжив все законы естества – божеские и человеческие.
После заката чернота раскрошится, мертвое вновь станет немертвым, и зрачки обернутся вспять, чтобы взглянуть на дела живых, не способные порадовать ничьего взгляда.
19.
Латышев, как всегда, задержался в управлении до темноты. Зевнув несколько раз подряд, взглянул на часы. Ну, все, пора. Надо хоть раз отоспаться. Он глянул в окно. Машина ждала его на стоянке. Водиле тоже надо отдохнуть. Хоть и молодой, а измаялся, засыпает за рулем.
Латышев направился к вешалке.
Зазвонил телефон. Сперва он решил не отзываться. Сколько можно, черт побери?! Но потом не выдержал и снял трубку. На проводе был начальник угрозыска Индустриального РУВД.
- Ну что тебе? – недовольно осведомился Латышев.
- Вы же дали команду докладывать любую информацию насчет маньяка.
- Я весь внимание.
- Одна бабуся, она у дочери живет, пожаловалась участковому, что сдала свою квартиру какому-то типу. А тот сменил замок на двери, и бабка теперь не может ни попасть туда, ни достучаться до постояльца. Участковый у нас добросовестный, пошел разобраться. Ходил несколько раз и тоже никого не застал. Сунулся к соседям. Напротив той квартиры проживает один старичок. В органах когда-то служил. Он в окно и через глазок в двери ведет круглосуточное наблюдение за жильцами. Еще и сводку составляет от нечего делать. Дедушка этот и рассказал, что бабкин постоялец, странный какой-то тип, из квартиры выходит крайне редко и обычно поздним вечером. А возвращается ни свет, ни заря. И назвал числа, по которым квартирант отправлялся на ночные прогулки. Мы тут прикинули, и оказалось, что гулял он как раз теми ночами, когда были убиты женщины.
- Ничего там не напутали? – спросил Латышев.
- Нет, все точно. Я лично проверял.
- А в ту ночь, когда замочили Патрикеева с корешами, он проветриться не выходил?
Начальник розыска кашлянул.
- Сейчас гляну. – И вскоре сообщил: - Точно так, прогуливался. А как это может быть связано?
Латышев промолчал, глядя в залепленное теменью окно.
- Собираемся ночью проверить ту квартирку, - сказал начальник розыска.
Латышев вздохнул, тряхнул головой, будто отгоняя дрему.
- Вы, вот что… Ночью туда соваться не надо. Лучше завтра, с утра пораньше… когда солнце взойдет. Я подъеду.
20.
Латышев явился в РУВД с бойцами из отряда милиции специального назначения. Небо над “девятиэтажками” уже теплилось рассветом. В райуправлении группа ждала наготове.
- Маски-шоу-то зачем? – зевнув, удивился начальник розыска. – Не банду берем. Сами бы с этим уродом управились.
Командир спецназовцев зыркнул обидчиво и демонстративно опустил на лицо поля вязанной шапочки с прорезями.
- По машинам, - скомандовал Латышев.
…Бронированные ребята с автоматами наперевес дело свое знали. Не дождавшись от начальства спецоборудования, давно изготовили самопальное. Своими по-хитрому гнутыми железяками вскрыли дверь квартиры в считанные минуты. Немного бравируя, по-киношному, нацелились ринуться внутрь. Латышев их остановил:
- Всем оставаться на местах!
И, оттерев плечом броненосного бойца, первым шагнул в прихожую.
Сумрак. Тишина. Длинный плащ и кепка на вешалке. Ни звука, ни движения.
За спиной недовольно заворчал командир спецназовцев: не по инструкции действует товарищ подполковник. Латышев повторил шепотом:
- На месте!
И, неслышно ступая, прошел в комнату.
Сквозь тяжелые, плотно сдвинутые портьеры едва просачивался утренний свет.
Шкаф, громоздкий комод, старая металлическая кровать – вся обстановка необжитой комнаты. На кровати под байковым одеялом без простыни кто-то спал. Его не разбудил скрежет взломанной двери.
- Бухо-ой, - протянул командир спецназа, протопавший следом. – Не добудишься.
За ним уже подтягивались остальные.
- Назад! – не осторожничая, рявкнул Латышев.
- Чо орать-то?! Тепленького щас и возьмем.
- Я сказал – назад! Всем ждать на лестнице! – подполковник отдал команду так, что не выполнить ее было нельзя.
- Николай Петрович, - буркнул над ухом начальник районного угро. – Не дело. Что-то я не понимаю…
- Выйди, пожалуйста, - вкрадчиво попросил Латышев.
- Как знаете…
Оставшись один, подполковник подошел к окну, тронув штору, в узкую щель глянул на улицу. Утреннее солнце уже вовсю золотило дворы. Спящий не шевелился.
“Если у меня поехала крыша, - подумал Латышев, - Все равно возьмем его без проблем. Ну, скажут потом, что шеф помудрил маленько. А если не поехала…”
Он потянул штору, пропуская в комнату узкий луч. Тот, под одеялом, заметно вздрогнул.
Латышев криво усмехнулся. А почему, собственно, - нет?! Мало он повидал такого, во что не поверил бы никогда прежде?! Дикости, зверства, нелюдей в человеческом обличие. Откуда все взялось? Не время про это думать.
Он прикинул: если раздвинуть шторы, свет из окна упадет прямо на кровать. В комнате не останется сумрака, в котором можно укрыться.
А ты сам, Латышев, где потом укроешься от увиденного?
Но он знал, что от всего увиденного им в темных закоулках города, нигде и никогда уже не скрыться. В последнюю секунду подполковник вдруг криво усмехнулся. Правильный мент, наверно, справится даже с этим. А вот с патрикеевыми…
Тяжелые шторы с треском разошлись, впуская ослепительные утренние лучи. Не по-осеннему яркое солнце стояло над городскими крышами, поток теплого золотистого света хлынул в комнату и окатил кровать…
Вместо эпилога.
Газета “Дальневосточная Звезда”. Из криминальной хроники.
…На днях сотрудникам милиции удалось выйти на след опасного преступника, совершившего в Удачинске несколько жестоких убийств, которые вызвали обоснованную тревогу у населения. Вчера ранним утром специальная группа захвата проверила адрес, по которому скрывался подозреваемый. Однако финал операции оказался неожиданным. По не установленной пока причине в квартире внезапно вспыхнул сильный пожар. Принятые меры тушения результата не принесли, квартира выгорела дотла, в огне погиб и тот, кого искали. Пламя удалось погасить лишь подоспевшим по вызову пожарным.
Никто из сотрудников правоохранительных органов не пострадал. Кем был погибший, пока сказать трудно, потому что его тело почти полностью уничтожено огнем.
Вряд ли следствие быстро внесет ясность в череду этих странных событий.