"Ты ж куды, бисово отродье, мимо хаты? - задыхаясь от бега, причитал дед Тимоха, гнавшийся за рыжим конопатым пареньком лет восьми от роду, который округлив от усердия свои серо-зеленые кошачьи глазенки, самозабвенно драпал от погони. - Пашка, стой, пострел"... Но мальчонка, и не подумав сбавлять прыть, домчался до конца улицы, на всем ходу свернул к реке, оставив своего преследователя далеко позади. Старик остановился, грозя байдиком вслед беглецу, сплюнул с досады и, кряхтя, поплелся восвояси.
Дело втом, что уже третью неделю хуторские мальчишки под предводительством рыжего Пашки совершали налеты на огороды односельчан, в частности, и на огород деда Тимохи. Обносили они, в основном, огуречные и помидорные грядки, а потом на ближайшей лавочке делили свою добычу. И это при том, что такого добра с избытком хватало в каждом дворе. С каким же аппетитом хрустели озорники молоденькими пупырчатыми огурчиками, с каким невероятным удовольствием поедались ими даже недозрелые, слегка бурелые томаты! Видно , не зря гласит народная мудрость - запретный плод сладок!
Поравнявшись с добротным куренем, где жил его обидчик, старик немного постоял в раздумье, а затем, не удержавшись от искушения, решительно направился к калитке. Заливисто залаяла дворовая собачонка, извещая домочадцев о неожиданном визитере. Навстречу вышел сам хозяин - Савченко Николай: "Доброго здоровья, Тимофей Пантелеевич! Чем обязан?" " И тебе, Коля, не болеть. А по делу я к тебе вот по какому - старшой-то твой озорует, забижать стариков стал...", - вздохнул дед Тимоха и с несвойственной ему скромностью опустил голову. Хуторяне уважали Николая, он слыл мудрым, строгим, а главное справедливым человеком. "Павло, что ли?" - пробасил хозяин. Дед кивнул и подробно рассказал о злодеяниях "рыжего бесененка". Николай молча слушал старого Тимоху, слегка приподняв одну бровь, пряча в пушистых, лихо закрученных усах улыбку.
В шалостях и проделках сына, он узнавал себя в детстве. Ох и бедовым он был, за что не раз приходилось "отведывать" крапивы и гибкого ивового прута, в углу на горохе да на соли стоять, под домашним арестом сидеть... И сколько Николай помнил себя, всегда неизменным объектом для шуток, розыгрышей и всевозможных мальчишеских проделок был этот славящийся своей вредностью дед. Раз ему перца в табак подсыпали и из укрытия наблюдали, как он, приплясывая и чертыхаясь, в промежутках между сериями громогласных чихов, поминал не самыми лестными эпитетами самих шутников и всю их родню по материнской линии. В другой раз ему, сонному, оклеили стекла очков черной бумагой, а он, проснувшись решил, что ослеп и боялся шелохнуться... А чего стоили дрожжи, заброшенные в туалет, тогда еще дядьки Тимохи? Правда, когда они забродили, всем в округе стало тошно... Да много еще чего было, всего и не припомнишь...
"Ладно, дедусь, ты уж не серчай - ущерб возмещу. А вернется домой мой шалопай, разберусь с ним, как следует", - пообещал родитель "обвиняемого".
- Павло, подь сюды, - вернувшись домой, дождавшийся темноты мальчуган услышал голос отца.
- Батя? Да, я...- испуганно пролепетал он, увидев нахмуренный лоб, грозно сведенные брови отца...
Кровью обливалось сердце Николая, когда рука, с "карающим" прутом опускалась на многострадальную пятую точку его отпрыска (на которую тот всегда находил приключения)... Довольно стойко перенося свои страдания, Пашка мысленно пообещал поквитаться со старым ябедой...
А уже через сутки Тимофей Пантелеевич стал совершенно другим человеком. Разительные перемены, произошедшие с ним, не могли впоследствии остаться незамеченными хуторянами: обычно сварливый, известный своей склочностью дед присмирел, пригласил священника освятить дом. На это были свои причины...
Все дело в том, что следующей за Пашкиным наказанием ночью, незадолго до полуночи, старик проснулся от глухого удара по стеклу. Он приподнялся с постели и выглянул в окно - полная луна заливала голубоватым светом все видимое пространство пустого двора. Только улегся, закрыл глаза, звук повторился, но уже более отчетливо и в другом окне. А потом еще и еще раз. Дед Тимоха, не меняя позы, малость пошумел, прикрикнул, дабы спугнуть разгулявшуюся молодежь, полагая, что это именно они стучат по стеклам. Но стук не прекратился, к нему добавилась возня и какие-то странные вопли. Терпение старика лопнуло. Он встал, намереваясь выйти и разогнать не в меру разошедшихся баловников, но тут его взгляд упал на окно. Оттуда на него смотрели огромные, горящие зеленовато-желтым огнем глаза. Черные, рыжие, белые и пятнистые кошачьи морды, в синеватом лунном ореоле, с диким "мявом" появлялись в проеме окна. По стеклу били когтистые лапы и ни на секунду не смолкали звуки. Не на шутку разыгравшееся воображение бедолаги дорисовало орущим тварям рожки и огненные языки.
"Черти! - мелькнула в его разгоряченном мозгу мысль. - Пот мою грешную душу и явились". Через несколько мгновений, выйдя из оцепенения, старик наспех перекрестился. Не помогло. Прочитал по бабкиной тетрадке первую попавшуюся молитву, зажег все оставшиеся с ее похорон свечки, но все напрасно. Как долго продолжался кошмар, дед Тимоха затруднился бы с точностью сказать. Но ему ему показалось, что прошла целая вечность... Кто бы мог подумать, что именно к таким последствиям приведет детская шалость - игра ватаги ребятишек в отважных мстителей. А дело было так...
На следующее за визитом старого злыдни и сурового наказания Пашки утро, мальчик встретился со своими преданными товарищами и рассказал о случившемся. Затем конопатый "генератор идей" поделился с командой коварным планом мести, который друзья решили безотлагательно воплотить в жизнь. Ни для кого в хуторе не было секретом, что старик очень суеверен, вот на этом-то проказники и решили сыграть... Как только дед Тимоха уснул, мальчишки залезли во двор своей жертвы и тщательно натерли настойкой валерианы все окна, оставляя небольшие лужицы настойки на подрамниках. Не много времени понадобилось, чтобы коты со всей округи, привлеченные запахом валерьянки, устроили "концерт", который перевернул жизнь деда Тимохи.