Превращения золушек

                ПРЕВРАЩЕНИЯ ЗОЛУШЕК


-1-
За водкой бесполезно было стоять, тротуар перед винным магазином был запружен толпой. Рыжеватый, дубинистый прапорщик и среднего роста старший лейтенант, плотно сбитый и курносенький, довольно долго стояли, вслушиваясь в раздражённый говор толпы. В дверь запускали сразу по нескольку человек два милиционера. И договориться ни с кем было нельзя, на руки давали только бутылку водки или две «бормоты». Даже конец апреля в России не всегда весна. Угловой, как прозвали этот известный всему городу магазин, стоял, что называется, на семи ветрах – на широком перекрёстке двух космических улиц – Циолковской и Королёва, одна из которых заканчивалась, упираясь в забор Комсомольского парка. Там можно было, так сказать, на природе и раздавить выстоянную в многочасовой очереди бутылку. Ёжась от пронизывающего холодного ветра, даже крупинки снега мелькали изредка, военные уныло переглянулись и направились через перекрёсток к Дому Торговли. Зашли на второй этаж, где в буфете продавали спиртное на разлив и, выпив по гранёному стакану наипротивнейшего грузинского коньяка Самтрест, снова вышли на улицу. Закурили в раздумье. Офицер выговорил отрешённо:
- Жениться надо срочно.
Прапорщик хмыкнул, осклабившись, собираясь съязвить, но тот перебил его сердито:
- Ерёмкин! Я серьёзно. Выбирать теперь и присматриваться не собираюсь. Брак – это лотерея!
- Ну, в Молодёжном я тебе, Влад, такую тёлку подгоню! На весь гарнизон хватит.
Офицер поморщился. – Игорь! Давай, по делу
- Климов, да что ты волнуешься? Бабы в Союзе нашем нерушимом пока ещё не дефицит. Хотя и их уже экспортировать стали. Единственно, русские девки у нас делаются с настоящим знаком качества.
- Хватит ерничать. Мне надо такую, чтоб не очень. В красивых я уж навлюблялся.
- Вот именно! Оттопыримся с кем-нибудь попроще.
Они медленно шли, обойдя Дом Торговли, свернули на узкую улочку вдоль решётки парка.
- А пускай хотя бы и ****унья. Они-то и есть бабы с понятием. Не каждая может женой офицера стать.
Тут уж Игорь Ерёмкин расхохотался, но сразу замолк, видя, что Климов насупился и воскликнул серьёзно.
– А что? Есть такая! Одноклассница моя – Варька Чебыкина. Само то для тебя, - честная. Свой пацан! Так мы о ней отзывались. Правда, на вид, средней паршивости, но душевная. Все мы не раз плакались ей в жилетку. Медсестра и мединститут заканчивает. Но шибко грамотную из себя не корячит.
Ерёмкин сбавил шаг и стал говорить медленнее, пристально вглядываясь вперёд. Осадил вдруг Володю и сделал стойку, как охотничий пёс.
- Золушка! Девчонка с нашего двора. Недотрога такая! Ни как не уломаю.
Навстречу им шла довольно рослая белокурая девушка. Отсюда было видно, как восхитительно сияли её голубые глазки. И когда она приблизилась, прапорщик встал по стойке смирно, взял под козырёк фуражки.
- Верочка Артёмовна! Прапорщик Ерёмкин прибыл в ваше полнейшее распоряжение для выполнения самого капризного задания!
- Я вас не знаю и знать не хочу! - девушка ещё выше вздёрнула свою длинношеею головку и прошла мимо.
Только сухо прошуршала её светлая куртка, и простучали каблучки туфель.
Игорь зашептал старлею. – Влад, короче! Сбор у Молодёжного кафе – к пяти. Если с Варькой не получится, какую-нибудь одноночку закадришь. Обязательно прихвати спиртного. В кафе только фруктовые коктейлики подают.
Ерёмкин нагнал строптивую девчонку и пошёл рядом, заглядывая в лицо. Потом вымолвил со страстным придыханием.
- Золушка! Ты моя Вера!
- Я Вера, но не твоя.
- Вера и надежда на любовь!
- Ты – не принц, а бабник!
- А ты что, всё ещё девочка? Это в шестнадцать-то лет!
- Да! – резко повернулась она к нему. – И женщиной стану в брачную ночь!
Они невольно столкнулись и остановились.
Ерёмкин хмыкнул. – Сейчас женщинами становятся в брачную ночь только самые отпетые блудницы, - и едва увернулся от пощёчины, вовремя отскочив от вспыхнувшей девчонки.
От удара в пустоту Золушку-Веру развернуло, она поскользнулась и неловко раскорячилась, опёршись на руки, на грязном асфальте. Но поднялась сама, сердито оттолкнув руку помощи.
- Отвали! Я брезгую прикасаться к тебе. Спидик ты потенциальный!
- Ну, ладно, Верочка, извини за позавчерашнее столь эмоциональное проявление любви.
- Любишь, - проворчала девчонка, вытирая испачканные ладошки носовым платком. – Любишь только определённое действо с женщинами.
- Это и есть высшая форма проявления любви!
- Это ты определённого сорта девицам гони.
- Ну, извини, одичал малешко в Афгане.
- Ты одичал уже к десятому классу, если девки от тебя негритят рожают, - бросила с едкой усмешкой Верочка и зашагала по тротуару.
Ерёмкин покраснел, но продолжал упрямо идти за нею. Улочка имела вид заброшенной, решётка забора парка местами поломана. Стены обшарпанных домов, напротив парка через дорогу прикрыты красочными плакатами: Перестройке – энергию масс! Ускорение! Гласность! Зелёную улицу новейшим технологиям! Однако по-прежнему страна шла к очередным великим свершениям под руководством всё той же коммунистической партии, навстречу очередному съезду КПСС. Солнечные лучи на эту улочку почти не пробивались, было серо и сыро. На обочинах грязным ледовым барьером всё ещё лежал плотно спрессованный снег. Чёрные стволы тополей тянули к небу обезображенные грубой обрезкой ветви, словно узники фашизма, взывая к отмщению.
- Не улица – памятник разрухи Перестройки, - вырвалось у Верочки.
Игорь подхватил. – Ощущение, что отступаем в коммунизм по нами же разрушенной дороге.
Арцишевская фыркнула с издёвкой. – Вижу, с офицерами общаешься, - и выскочила на гребень ледового барьера, намереваясь перебежать дорогу.
Поздно заметила мчавшийся на большой скорости синий Жигули, попыталась остановиться, но не смогла удержаться на накатанной ледяной дорожке и заскользила на проезжую часть улицы…
Рывком, как-то ногой, по футбольному, Игорь сумел зацепить её ногой за подол узкой юбки на мгновенье задержав скольжение. Но удержаться не смог, грубо схватил её в охапку и высоко подпрыгнул…
Удар лобового стекла машины швыряет их на обочину. Игорь и тут сумел извернуться, приняв на грудь отнюдь не миниатюрную девочку. Крякнул глухо и закрыл глаза…
Тишина после воя мотора и визга тормозов наступила прямо умопомрачительная! Игорь недвижим и, кажется, не дышит.
- Игорь… Игорь… Игорёк, - тянется Верочка к его лицу…
И вдруг – ам! Игорь оживает и впивается ей в губы. Верочка просто размякает на нём, улетая в доселе неизведанные ощущения…
Но тут слышится дробный стук каблуков. Верочка заполошно дёргается, но Игорь не выпускает её из объятий и ловко поднимается с нею на руках. Щерится в своей манере на замершую перед ними автомобильную хулиганку в модно потёртой кожаной куртке и «варёных» джинсиках.
- Анестези… Сердце моё уже не бьётся от тоски.
- Дубина! Ты? – вскрикивает девушка и фыркает развязно. – Вечно на тебя натыкаюсь.
- Наезжаешь, - Ерёмкин шагает мимо неё с Верочкой на руках.
Верочка встрепенулась. Та самая! У неё вырывается. – Мама негра!
Анестези словно магнитом разворачивает за ними. Не сдержав торжества, Верочка корчит ей рожицу и показывает язык, снова фыркает смешливо. – Мама негра! Хи-и…
Автомобилистка яростно топает ногами и, скакнув дикой кошкой, вламыватся в дверь машины. Взревел мотор! Ёрзнув взад и вперёд, Жигули с рёвом помчал по колдобистой улице, громыхая днищем кузова…
А они хохочут, обнявшись, и снова целуются. Долго и упоительно! У Верочки, вдруг, стали подкашиваться колени и там внутри творится что-то вроде поллюции. Она с трудом берёт себя в руки и отталкивает парня. Ворчит, поражённая.
- Пришёл, увидел…
- Полюбил! – орёт прапорщик, как на плацу, и снова хватает её в объятия
Она не в силах сопротивляться. Не только губы и груди и лоно сливаются с ним, трепеща от ласкающих рук и истекая от упоительной твёрдости. Её даже затрясло, словно в падучей, она застонала и стала размякать, отдавая ему и размякшие губы и истекающее лоно и отвердевшие груди и ягодички твёрдым рукам. С этим ощущением только и пришло блаженное успокоение…
Тут уж она решительно освобождается от его ласк и запоздало, вернее, устало сомневается:
- Да… Полюбил только одно дело…
- И ты полюбишь, когда познаешь не этот платонический петтинг, а настоящее соитие.
- Сказала! Стану женщиной только в брачную ночь.
- Это сколько же ждать? Семь на семь, значит, тебе ещё только четырнадцать лет.
- Три года. Можно и в семнадцать замуж выходить с согласия родителей.
Ерёмкин уныло молчит, она невольно вздыхает, и пошла дальше по тротуару. Игорь Мефистофелем продолжает её искушать.
- Золушка! Такой петтинг только для тебя кайф.
Она бросила на него заполошный взгляд и стала мучительно стыдно краснеть. Он продолжал соблазнять.
- И мне тоже хочется хотя бы такой непорочной любви.
Верочка решается, превозмогая девический стыд. – Что? Какой?
- И ты меня ручкой поласкай…
Верочка совсем теряется. Поняв, что переборщил, Игорь обнимает её и говорит.
- Ладно, ладно. Об этом потом.
Они долго идут молча. Наконец Игорь предлагает.
- Как на счёт Молодёжного кафе? Приглашаю!
- В десять вечера я должна быть дома.
- В десять так в десять, - соглашается Игорь. – А сейчас можно посидеть в кафе-мороженое.
- Мне надо в кожно-венерологический диспансер зайти.
Ерёмкин растерянно уставился на неё, Верочка смеётся немного натянуто. Ей хорошо. И ещё хочется таких трепетных ласк. Но стыдно же…
- Прививку надо сделать от тебя. Венерические болезни и через поцелуи передаются.
И на самом деле, вскоре Верочка сворачивает в переулок, направляясь по крутой улочке вверх. Небольшое обшарпанное двухэтажное здание диспансера давно не ремонтировано. Зато напротив, за узорчатым забором в красиво ухоженном сквере горделиво пыжится модерновое здание так называемой обкомовской больнички для сильных града сего и их домочадцев. Игорь тоже вошёл в фойе, но Верочка останавливает его, смеясь.
- Стой здесь, я к мамке.
Ерёмкин хмыкает. – Ну, ты и язвочка! Прививка от Спид-инфо, а не Золушка.
- Да что вы пристали ко мне с этим прозвищем! Мама родная и отец тоже, - вскрикнула Вера и пошла по короткому коридору, остановилась перед дверью, где сидело на лавке несколько мужчин. Заглянула в кабинет врача. Тут же к ней вышла такая же рослая женщина в белом халате.
- Ну, что, мам?
- Да что-то не принесли сегодня.
Вера надула губки. – Взрослая уже, а хожу в девочковых платьицах.
- Сказала, куплю. Ладно, иди, иди. Видишь, у меня очередь…
Круто развернувшись, дочь порывисто зашагала по коридору, а врач проговорив. – Кто следующий? Заходите, - вернулась в кабинет.

-2-
К длинному высокому крыльцу Молодёжного центра культурного отдыха Варя Чебыкина подъехала эффектно на такси. Было шумно и весело, здесь были игровые автоматы, видео и зал с тренажёрами, парикмахерская с кабинетами массажа и психотерапии. Перед дверями кафе длинной шеренгой выстроились девочки на любой вкус. Варю уже ждали. Ерёмкин щерился в своей манере, выставив на показ свою очередную красивую куклу. Её-то он и представил первой.
- Вера! Моя надежда на любовь.
Чебыкина фыркнула в пику. – Варя! Без надежды на любовь.
Коренастый и курносый молоденький мужичок в шинели странно не смотрел на неё. Варя была одета под мальчишку. То ли длинная рубашка, то ли супер мини платье цвета чёрного перламутра с яркой желчью едва прикрывали уже крепко сбитые бабьи ягодицы, сочные ляжки в чёрных гамашах нахально лезли в глаза. Кожаная куртка с множеством кнопок застегнута была только на талии, в этом, будто разорванном корсаже крупные груди выглядели очень соблазнительно. И глаза её были хороши, колдовской омут неизведанной глубины. Но, увы! Личико, как Ерёмкин уже сказал Климову, было средней паршивости и ножки ниже колен не впечатляли, как и у шальной императрицы русской эстрады. Зато тело какое! Этой дурнушке хотелось влупить, да простите меня за невольную скабрезность. Да и Варя об этом знала, однако ещё мечтала…
Но Дубина, будто в издёвку, привёл ей, бабе, такого же простодырого мужичка в военной форме.
Офицер представился сам. – Владимир Климов! Воздушный десант.
- И не боитесь с вашим жокейским весом, что унесёт не в тую степь?
- Боюсь, - хмыкнул старший лейтенант. – Боюсь получить посредственную оценку на учениях. Я отличник боевой и политической подготовки.
Варя не приминула восхититься. – Ах! Какой блестящий офицер.
- Блистать не обязательно. Красота не спасёт, она уже губит мир. Поэтому я попросил Игоря познакомить меня с не блистательной девушкой.
Варя пропела издевательски. – Я не люблю тебя – давай поженимся. Будем вместе квазимодиков рожать.
Это был жестокий и коварный удар в самое уязвимое место, Климов стал густо краснеть. Он отступил и отвернулся от них, полез в карман шинели и стал прикуривать.
Игорь хохотнул не сдержанно. – Варька! Без Афгана волчицей стала.
В говорливо – визгливой толпе молодёжи шныряли крутолобые мальчишки, приставая к парням постарше, подскочили и к Климову.
- Военный, дай рябчик.
Но Володя всё ещё находился в растерянности и не ответил.
- Ну, полтинничек…
Ерёмкин шагнул к ним. – Щас! Дам по шее…
- Атас! Десантура высадилась, визгнули пацаны издевательски, но отскочили от него, подошли к стоявшему неподалёку у перил высокому парню в драповом пальто и шляпе а-ля Челентано.
- Слышь, деловой, дай полтинник.
Тот хмыкнул издевательски. – И сигаретку тоже?
- Ага! Парочку…
- А чем расплачиваться будете? – парень кивнул на девок у дверей кафе. – Как эти, натурой?
Его пацаны не боялись, завизжали по подленькому. – Ой! Ой! Глянькось, какой деловой! Годик посидел на параше и правильным стал, в натуре!
- В натуре член у кобеля красный. На светланке теперь зек думает. Параша – давно ушедший день.
Ребята спросили с ехидцей. – А скажи, деловой, член в серево, какое дерево?
- Сосина! Гондурас ты ушастый.
- Сам ты – Менгиста вхарил Мариам.
- Въехал! В Роттердам через Копенгаген. На такое у вас масло в голове не хватит.
Пацаны восхищённо рассмеялись. – Ты откель такой будешь?
- Из этого города.
- Город большой.
- Ага! Но только местами красивый.
- Харэ! Завязывай дешевый базар. Как кличут?
- Фидель.
- А что без бороды?
- Она у меня в другом месте лохматится.
И снова пацаны рассмеялись. Они были покорены и тут же предложили.
- Хочешь клеевую тёлку снять?
- Ага! И на конец не поймать.
- Ну это кому как повезёт.
- Повезёт воронок, когда лажанёшься. А я покеда на такси езжу.
- Ласточку можем подогнать за четвертак.
Фидель скривился. – Тут любая красуля за пятерик и за щеку возьмёт.
- А потом на гоп-стоп поставит.
Верочка Арцишевская трепетала от такой откровенности и уже несколько раз дёргала Игоря за рукав шинели. Встретив её заполошный взгляд, Варя спросила издевательски:
- Ты что, первый раз от мамы сбежала?
Вера не смогла ей ответить и посмотрела на Игоря. Тот вмешался.
- Варька, какая ж ты стала. Иль ты Золушкой о принце не мечтала?
Верочка глянула на Веру понимающе и фыркнула. – С тобой, Дубина, она не Золушкой, а старухой у разбитого корыта станет. Не принц ты, а рыбак.
Верочка вспыхнула, Игорь возмутился:
- Варька! Я представил тебя обаятельной и интеллигентной девушкой. А ты… Вульгарничаешь, как уличная девчонка.
Климов попытался разрядить обстановку. – Короче! Ладно. Приглашаем в нашу компанию этого Аленделончика, а я сниму Ласточку.
Верочка вскрикнула. – Не нужна мне такая компания.
Варя смерила Володю презрительным взглядом. – Дубак и Дубина как раз для Сосины. А мой таз не унитаз. Не отхожее место.
Крутнулась, махнув ручкой Ерёмкину. – Всего, Дубина! – заскакала вниз по ступенькам крыльца.
- Варька! Точно, волчицей стала…
- От таких мудаков устала.
Чебыкина побежала к стоявшим у тротуара такси и залезла в переднюю машину. Володя снова предложил, показывая бодрый вид, видно уже был дубинистее прапорщика Дубины.
- Игорь, что нам этот обезьянник? Иди, пригласи какую-нибудь девчонку и катим на хату.
Вера снова вскрикнула. – Ни куда я с вами не поеду!
Климов неожиданно зашагал к дверям кафе, взяв под руку первую подступившую к нему девчонку.
Игорь вскрикнул. – Золушка! Девчонкой уже быть не модно.
Она презрительно фыркнула. – Шерше ля фам, любимец блудных дам.
И того заело. – Думаешь, не найду?
- Кого искать? Вон, очередь отхожих мест. Даже не унитазы, а размалёванные параши.
И Ерёмкин отскочил от неё, подлетел к одной из девиц и закричал, как на плацу. – Ну, что, красивая, гульнём?
- Здесь не солдатская столовка.
- А что ты предлагаешь?
- Будет шампанское, я буду королевой.
- Сейчас только воры пьют шампанское и королев трахают.
- Ну и вали на дискотеку со своей Золушкой.
Игорь подхватил девку под ягодицы и увлёк к дверям кафе. – Ты права, мне мало до полуночи.
Верочка думает, что Игорь просто дурачится, но он скрывается с засмеявшейся  девицей в тамбуре кафе. А вокруг громкий визгливый смех, она думает, что это над нею смеются и заполошно срывается с места. Мчит вниз по ступенькам лестницы, сбивая кого-то…
Они падают на загаженный мокрый тротуар, Золушка вновь очутилась на военном. На этот раз это офицер с большой звездой на погоне, который предстал перед её взором, когда она открыла глаза, приходя в себя от неожиданного и болезненного падения.
Неожиданно Вера ахает, увидав лицо майора. – Папка! – и вскакивает.
Высокий с чёрным курчавившимся волосом офицер неловко поднимается, не столько удивлённый, как смущённый. К нему подбегает девушка, года на два если постарше Верочки и надевает на него фуражку., шипит зло на застывшую в шоке девчонку.
- Ну, чо, встала, корова? Вали, давай, отседа!
Арцишевский отталкивает подругу. – Замолчи! Это моя дочь.
Верочка вспыхнула. – Какая я тебе дочь? Для тебя все – бабы, - и помчала прочь, ни чего не соображая…

-3-
Анестези вновь столкнулась с рыжим Дубиной в ресторане на день Победы, где торчала со своей занудной компанией сокурсников. Заметила она разношёрстную компанию когда возвращалась из туалета. Варя Чебыкина царила за двумя сдвинутыми столами безальтернативной королевой в мужском окружении. Коренастый курносый капитан прощался, обнимаясь с несколькими военными. Рядом с прапорщиком Ерёмкиным сидел однорукий Будулай в солдатской форме срочной службы. У обоих на груди сияли медали, у капитана и вовсе было несколько наград. И Варин брат Юра тёр объёмное пузо о край стола. Однокашники и друзья. Не подойти было нельзя, хотя из-за Дубины и не хотелось…
Настя не успела раскрыть рта, Ерёмкин представил её, не вставая из-за стола. – Анестези Даланегру! Африканская принцесса.
Он был через стол от неё, не достать, пришлось так же по хамски парировать подлый удар.
- Дубина Ерёмкин настоящий дровянин. Палки нормальной не имеет, поэтому Дубиной прозываться стал.
Молодой бородатый пузан храпнул коротко по-жеребячьи. Сдержанно фыркнули все кроме самого Ерёмкина, капитан Климов молча таращил на Анестези глаза.
- Настоящая принцесса!
Потом предположил. – Деланегру французская фамилия, ваши предки, наверное, креолы, как первая жена Наполеона.
Все не сдержанно рассмеялись, окончательно повергнув Анестези в досадливое смущение. За неё обиделся пьяный офицер.
- Ну, что вы надо мной смеётесь?
Ему ни кто не ответил, и он снова уставился на «настоящую принцессу». Настя Ту4ховская была в глубоко декольтированном вечернем платье, разрез на подоле открывал левую ногу до самой припухлости восхитительно выпуклой ягодички. Она сама удивилась, как отменно хороша, впервые надев истинно женскую классическую одежду. Сокурсники просто обомлели и с трудом говорили с нею в этот праздничный день.
Климов наконец-то подскочил с офицерской галантностью и предложил ей место рядом с собой. Настя села, обнявшись с подругой, бросив полный ненависти взгляд на запунцовевшего Дубину. Потом потрепала по плечу Будулая и участливо спросила.
- Ермолаев, как хоть поживаешь?
- Как все инвалиды, на пенсию, - ушёл однорукий богатырь от прямого ответа и отвернулся от неё, выговорив Ерёмкину. – Дубина! На сверхсрочной ты становишься ещё дубинистее.
Тот лишь буркнул. – Русский прапор и должен быть таким.
Настю заставили выпить штрафную. – За новоиспеченного капитана!
Офицер поблагодарил по-солдатски. – Служу Советскому Союзу!
Выпив, молчали некоторое время, заедая выпитое. Оркестр гремел, перед эстрадой ритмично шоркала извивающаяся в танце подвыпившая толпа. Вечер был в апогее хмельного веселья. Было настолько шумно, приходилось кричать. Пьяный капитан стал грозить всем.
- Мотаю в отпуск на юга и женюсь там на первой попавшейся. Брак – это лотерея. Русская рулетка! Судьба.
Юра Чебыкин рассмеялся. – Это не опасно. Пули адюльтера это семена, из них вырастают рога.
- Вовчик! Найдёшь там подругу для всего гарнизона.
- Вагина не лужа, хватит и для мужа, - бесшабашно отбивался капитан. – Что было до меня, меня не касается.
- А вдруг коснётся ночное очарование дневным разочарованием? Попросту, позором её прошлой жизни. Не забывай, мир тесен, а злые языки страшнее пистолета.
- Любой самой блудливой девчонке стоит только родить и ****ская дурь сойдёт с неё, как сезонная шкура змеи.
Варя угрюмо заметила. – Найдёшь сейчас дуру ехать с тобою в дальний гарнизон.
Она вдруг предложила Климова Насте. – Вовчик москвич. И папа – генерал. Кадри, пока не увели.
- А сама что? Он же готов на первой попавшейся жениться.
- Я – дурнушка, он корявенький. Ты же через пару лет заканчиваешь Медицинский. Представляешь какие от нас дети будут…
Настя посочувствовала подруге. С пьяным упрямством Варя твердила своё.
- Сама ж говорила, тебе нужен не блистательный, а удобный муж. Вовчик, мне кажется, такой.
- Что, перепихнулась и с ним?
- Да-а… И он такой, знаешь… Одним словом, мужик!
Варя захихикала и склонилась к её уху. – Помнишь в третьем или четвёртом классе нашли мы стишки. Между ног всадил он мне такую дребедень! Я не писала,не какала весь день.
Настя зашлась в смехё. – На самом деле? У него такой? Варька! Ну, ты… а ещё жалишься – некрасивая! Всех мужиков попробовала.
- Вот и кадри.Ты же на счёт этого ненасытная. Да и обеспечен он. А, главное, Москва.
Настя отвергла выгодное предложение. – Перепихнуться конечно, заманчиво.
Помолчав, сказала ей уже для всех. - Сапоги чистить сейчас умеют разве только сельские Машки и то если папа или старший брат механизатор.
Чебыкин подхватил, он явно старался побольнее уязвить капитана. – В наше время блеск советскому офицеру только сельская Машка может навести.
- А демократу с партбилетом – пузо, - внезапно заступилась за Климова Анестези.
Володя и вовсе срезал учителя, специально сократив его имя. – Юр Фёдрч, не возносись, мы не дети. Нас доценты, доктора и кандидаты наук в ВУЗах учили, а не школьные учители.
Тот лишь буркнул. – При чём тут это?
- А то. Вечно вы, учителишки и докторишки, партляляи разные, юристы и аферисты учите, как обустроить Россию, совершенно не зная её.
Варя обратилась к Климову, уводя от назревающей пикировки. – Володя, поживи у нас на даче. В деревне на танцах и найдёшь себе жену без излишних претензий. Только на селе ещё можно найти не испорченную городом девушку.
Капитан презрительно скривился. – И сельских Татьян, что и городских Натали давно уже коммунисты объедками лучезарного будущего прикормили и по рукам пустили. Деревенская девка моментом городскее городских становится и, вкусив трудно контролируемой свободы в блуде не остановится. Изголодавшаяся по блудливым удовольствиям деревенская дура - это и есть памятник советской женщины с серпом.
- Ну, ты что-то не то говоришь. В советской женщине женского почти не осталось. Ну кто будет мужиковатую бабу соблазнять? – возразила Анестези.
- После литры некрасивых баб не бывает, - хмыкнул Ерёмкин.
Юр Фёдрч и вовсе заржал. – Девчонки! Литру надо иметь! И будете самыми красивыми.
Климов хмыкнул с откровенным презрением. – И вы, - едва удержался он от крепкого словца, дёрнулся и закричал, явно, рассчитывая, чтобы его услышали и за соседними столиками. – Всё правильно! Такие вы, совковые бабоньки. Как вопили даже в экран телевизора! Правильно, Михал Сергеич! Так их, мужиков! Долой пьянство! Даешь перестройку! И дали вам! Талоны не только на продукты питания. На всё! Сами мечеными стали! Как в гитлеровских концлагерях номера очереди на ладонях пишете!
Анестези фыркнула. – С Мишкой ошибочка вышла. Артист он только похож на героя.
- Что теперь не славите своего кумира?
Ерёмкин вставил. – Теперь они матерятся не хуже прапорщиков от одного только вида самозваного президента.
Чебыкин вымолвил, как бы, отмежевываясь. – Горбачёв и не коммунист, и не демократ. Он – партократ.
- Проститутка Керенский! – снова вставил Ерёмкин.
У Климова был свой спор с Чебыкиным, он, собственно, и обращался только к нему.
- А сам ты кто, демократический коммунист или коммунистический демократ?
- Мы – прорабы перестройки! А вы кто, советские офицеры?
- Не шестёрки Запада!
Юра возмутился. – Это уже казармой попахивает.
- Не дерьмом!
- Всё это обыкновенная ругня, а если конкретно?
- Семидесяхнул вас Запад попа – культурой и вы стали, как сами говорите интеллигентно - жопой. Мозги атрофировались, а пердильник дует, но не думает.
Тут уж все рассмеялись.
Ерёмкин закричал глумливо. – Бздите громко в лужу перестройкой!
Чебыкин тоже закричал, да и музыка гремела. – Демократия у нас только начинает развиваться.
- Ну, да. Вы ещё не набрали общего консенсуса, чтобы дорваться до власти.
- Чтобы там не говорили, а альтернативы демократизации общества в СССР нет.
- Да разваливается ваш Союз нерушимый, - вскрикнула и Анестези. – Вернее, выгоняют русских в Россию. А армия! Солдат безнаказанно убивают.
Климов спросил, торжествуя. - Ну и какими мы будем в таком бардаке?
- Деловыми!
- Дурными! – вскричал Ерёмкин. – Дурными нас сделала перестройка.
Все опять рассмеялись. Юра насупился. Здесь им, явно, не восторгались и не внимали его вычитанным мудрым изречениям. Он стал неуклюже вылезать из-за стола и, буркнув. – Пойду освежусь, - направился к выходу.
Анестези фыркнула. – Невзрослеющий мальчик.
- Забуксовавший в своём развитии вундеркинд.
Климов был безжалостнее. – Такие и в сорок лет остаются солидными идиотиками, изображающими непризнанный талант.
- Да он, просто, лентяй, - фыркнула Настя Туховская. – Обломов.
Варя заступилась за брата. – Обломов барствовал, а Юра работает учителем английского языка, депутат горсовета и газету редактирует.
Климов опять заговорил о своём. – Все уже поняли цену этой демократии. Беспорядки в Алма-Ате, Фергана, Новый Узень, Сумгаит, Карабах. И почти везде бьют и изгоняют православных. Прибалты давно стали раковой опухолью Советского Союза. А братья наши смуглые – заразная чесотка. Кусачие блохи на шкуре русского медведя. И только эти, так называемые демократы поддерживают всю эту обнаглевшую мразь. Оправдывают даже этих пронырливых недочеловеков, не замечая, что даже в Российской федерации ни кто хуже русского не живёт. Работаю у станка только русские, служат в армии тоже только русские. Братья наши лишь прислуживают, как здесь в ресторане, обсчитывая нас.
- Климов! – воскликнула Варя. – Ты уже до фашистской терминологии договорился.
- Фашисты - они! Мусульмане и прибалты! Мы их из России не изгоняем, а нас они уже давно начали из своих местечек выдавливать…
Анестези взвыла. – Балдеть собрались, али чо? Я только что свалила от такой же занудной компании. Все помешались на политике…
Ерёмкин заметил. – А выпивка кончается. И здесь нам больше выпить не дадут, он разлил скрупулёзно припрятанную бутылку и сунул её под стол. Выпили молча без тоста.
Ерёмкин предложил. – Может, побалдеем? Тусуются там в фойе мальчик с девочкой. Анаша, кажется, у них.
Ему не ответили, вернулся Чебыкин, уселся на своё место, тяжело сопя, выпил молча оставленную ему рюмку и стал доедать свой обед. Варя шепнула Насте. – А что, на самом деле, может, шмальнём для полноты счастья? Настроение какое-то паршивое.
Настя согласилась. – Можно…
Они поднялись и, сказав, что в туалет, ушли, грациозно лавируя между столиками и отскакивая от пьяненьких приставал. Оркестр ревел, хоть уши затыкай, кричали и гуляки. Только за их столом воцарилось молчание. Ерёмкин предположил. – Наши девочки, видать, за кайфом пошли.
Чебыкин хмыкнул. – Любить их не кому, остаётся щмалить.
Климов взвился. – Им любить некого. Посмотри на себя со стороны.
- Ты, я вижу, красавец.
Вмешался доселе молчавший Ермолаев. – Пора разбегаться, эдак можно подраться.
Ерёмкин снова предложил. – Давайте дурью догонимся. Мне, например, маловато.
- Это нам не помешает, - вымолвил Чебыкин и стал подниматься, вылезая из-за стола.
Пошёл с ними и Климов, лишь Борис Ермолаев остался сидеть в одиночестве, дурью он даже не баловался. Уже перед выходом в фойе Климов спросил Чебыкина.
- Ты учитель или юрист - экономист?
- Ну и постановочка вопроса!
- А только вы знаете, как обустроить Россию и двигать демократию. Знаете все пути к Возрождению нации.
Тут уж Игорь вмешался. - Балдеть собрались, али чо?
Оппоненты молча вошли в фойе и сунув Ерёмкину по купюре вместе прошагали в туалет. Игорь остановился, оглядывая довольно просторную ресторанную прихожую. Настя Туховская с Варей стояли у гардероба, перед зеркалом моталась пьяная парочка, мешая им посмотреться. Раздражённо дёрнувшись, Настя грубовато отодвинула пьяных и пьяная девка, не удержав равновесия, шарахнулась к барьеру гардероба. Ухажёр даже не попытался её удержать, оскалился в зековской манере и замахнулся на Настю двумя выставленными пальцами.
- Ты чо, коза, хвост задираешь?
- Сам козёл, если коз знаешь!
Вокруг засмеялись, это окончательно взбесило корявенького, лобастого паренька. Он шагнул, было, к Насте, замахиваясь уже ладонью, но его неожиданно перехватил высокий парень.
- Харэ, Серый! Не наши тёлки.
- Фидель, ты чо, в натуре? Да на х я вертел борзых таких!
Но тот оттащил его в сторону, на цеплявшуюся за барьер гардероба девку они не обращали внимания. Гардеробщица сказала им.
- Ребята! А девочку вашу кто будет забирать?
- Она такая же наша, как твоя, - буркнул оскорблённый паренёк, Фидель и вовсе отмахнулся. 
- Подберут.
Девушки наспех осмотрели себя в зеркало и тоже отправились в туалет, а Игорь отправился в дальний конец фойе где в углу у входа в служебные помещения обнималась молодая парочка...

-4-
Ермолаев долго сидел в одиночестве. Но вот зазвучала прощальная песня, из зала ресторана гурьбой повалили подвыпившие посетители, а его приятелей всё не было. Парни, ладно, сумочки девушек висели на спинках стульев. И Борис не стал больше ждать, забрал сумочки и с последними посетителями вышел в фойе. Друзья его толкались в тамбуре, девчонки с анаши совершенно пошли в разнос и, явно, затевали скандал. Настя пыталась ударить Ерёмкина, Варя возилась с ней, Климов
пьяно мотался между ними, а громадный пузатый толстяк хохотал по лошадиному. Наконец выходившая толпа вытеснила их на улицу и пьяная компания расцепилась. Настя пришла в себя или, как это бывает в наркотическом опьянении, прежняя мысль ушла, сменив другую, она вскрикнула театрально.
- Карету мне! Карету.
- Не эффектно вышла. Все тачки заняты, придётся идти на Московскую.
Дёрнувшуюся от раздражения Туховскую неожиданно занесло в мягкий живот Чебыкина. Машинально, по привычке, он не преминул тиснуть её за тугие ягодички, Настя никогда не сопротивлялась, демонстративно подставляясь, мало того, сама хватала за причинные места, чем обычно и вводила похотливых нахалов в конфуз. И на этот раз сунула она руку в пах и хихикнула.
- А там ни чего нет?
Прижалась к нему и медленно подняла глаза, фыркнув, будто только сейчас увидела, с кем обжимается.
- Ой! Баба с бородой…
 Юра сердито оттолкнул её от себя и, тяжело переваливаясь, зашагал прочь под издевательский смех Туховской. – Хи-и… И мерин вспомнил, что когда-то был жеребцом.
Климов с Ерёмкиным тоже смеялись. Варя, вскрикнув обидчиво, побежала за братом. Подошёл Ермолаев, едва успев отдать ей сумочку.
- Ну, что встали? Пойдём на Московскую.
Настя упёрлась. – Карету подают к парадному.
Володя Климов пошёл исполнять её просьбу, не долго думая, направился за ним и Ермолаев, попрощавшись с Ерёмкиным. – Пройдусь пешочком по городу…
- Анестезии! – Игорь ближе подступил к Насте, беря её за руку.
Но она оттолкнула его и отшагнула в сторону, её опять занесло. Насте пришлось вцепиться в ствол дерева у кромки тротуара. Обернувшись, икнула ему прямо в лицо.
- Вот ху тебе! Пока не оближешь всю! От сиси до писи.
- Анестезии, хватит выступать.
 - Ищи тачку, дровянин совковый! И на этот раз за тебя заплачу.
Тут уж Игорь психанул. – Найду я тебе… Негра! – круто развернулся и зашагал прочь.
Поняв, что осталась одна Настя вскрикнула. – Мужичьё! Женщину бросили.
Ерёмкин не отреагировал, только ускорил шаг, а Ермолаев с Климовым уже ушли далеко затерявшись в громко говорившей веренице прохожих. Тротуар перед рестораном опустел, погас свет в окнах, стало сумеречно и страшно, ни чего не оставалось, как опять добираться домой одной. Оторвавшись от дерева, Настя медленно побрела кромкой тротуара на огни светившейся яркими
рекламными огнями оживлённой улицы. Сзади, медленно, словно крадучись, двинулся за ней потрёпанный красный Москвич. Поравнялся с нею, щёлкнул замок открывшейся задней дверцы, из неё высунулся лобастый крепко сбитый малышок.
- Мадама, подвезть?
Настю качнуло к машине, она вцепилась в дверцу. – Отвезть!
- Гы-ы, - заржал оскорблённый козлом здоровячок и, схватив её за руку, грубо дёрнул её на себя.
Взвыл мотор на повышенных оборотах, в крутом вираже машина свернула в тёмный переулок, помчала, встряхивая пассажиров на колдобинах. Окна были открыты, сильно дуло, от ночной прохлады Настя стала быстро приходить в себя, поняв, что с неё грубо сдирают одежду. Больно хватающие руки разорвали на животе от самого паха и колготки вместе с трусами, оборвав их у щиколоток ног. Ком одежды полетел в окно. Водитель торопил.
- Серый, ну что ты му-му долбишь? Быстрей давай, выезжаем к микрорайону.
- Насадить бы эту козу на каркалык рогатый.
- Ты что, хочешь за взлом мохнатого сейфа подсесть?
Тут только Настя поняла в какую попала ситуацию и отчаянно завозилась. Но получив оглушительную затрещину оцепенела от боли и прекратила сопротивление. Машина притормозила и повернув выехала на свет фонарей спального микрорайона.
- Давай! Давай! Выкидывай, - вскричал водитель и остановил машину.
С треском распахнулась дверца, получив пинка в зад, Настя вылетела на широкую дорогу и, проюзив голым телом по шершавому асфальту, больно ударилась головой о бордюр тротуара перед длинным девятиэтажным домом. В глазах вспыхнул ослепительный фейерверк, она потеряла сознание на короткое время…
Настя довольно долго лежала на асфальте, приходя в себя, и только холод заставил её подняться. Тело зудело, будто отодрали наждачной бумагой, и в голове мерцало, но она всё-таки потихоньку пошла, шалея от ситуации. Её выбросили совершенно голой в ярко освещённом фонарями микрорайоне, хоть газету читай.
Неожиданно её окликнул детский голос. – Эй, ты, голая. Погоди. Мама звонит в милицию.
Настя кинулась через узкую одернёную зелёную полосу с чахлыми кустиками перед домом к десятилетней девочке стоявшей на лоджии первого этажа.
- Не надо вызывать милицию! Не надо. Пустите меня к себе. Я позвоню, меня заберут.
Распахнулась балконная, маленькая, толстая, но решительная
бабёнка, как кутёнка, зашвырнула девочку в комнату и выставилась перед голой, ободранной девкой тянувшей руки к перилам лоджии.
- А ну, пошла прочь, шалава! Заразы мне ещё не хватало.
Настя захныкала. – Я заплачу, отблагодарю. Пустите, мне холодно…
Женщина схватила швабру и ткнула грязной тряпкой в лицо. Настя упала, зарыдав уже не столько от боли как от унижения. Сил не было, чтобы подняться. Так её и подобрали милиционеры распластанной на неширокой полоске одернённой земли.
 
-5-
Больше двух недель Настя зализывала свои физические и душевные раны. Прославилась она на весь город, её показали по местному телевидению, тогда это делали почти ежедневно, снимая скрытой камерой невольных посетителей медвытрезвителя. И хотя мама достала ей справку о полученной травме, она не помогла, когда Настя предъявила её в деканат. Её отчислили из
института, не допустив к курсовым экзаменам. Статная женщина брезгливо подала ей пакет с документами, выговорив высокомерно.
- Вы не достойны звания советской студентки.
Швырнув пакет в лицо этой чванливой секретутке, все знали, что она является любовницей декана, Настя выбежала из главного корпуса и села в машину. Выехав с институтского подворья, медленно двинулась по улице, не зная куда податься. Папы в данный момент дома не было, он уже больше месяца находился на курсах повышения квалификации. Отца она боялась отчаянно, он поколачивал их с мамой и довольно жестоко. Через несколько дней, может, и завтра, он должен приехать. Настя поёжилась в предчувствии боли от жестокой расправы и совсем запаниковала.
- Надо бежать! Бежать, хотя бы, на время, - запульсировало в мозгу.
Но куда? Куда? У Варьки Чебыкиной он её сразу найдёт. Неожиданное решение подсказала бегущая рекламная строка. - Летайте самолётами Аэрофлота!  И здание предварительной продажи билетов было совсем не далеко, Настя свернула на другую улицу и, остановившись перед Агентством, застыла от безисходности. Перед стеклянной стеной операционного зала гудела густая толпа раздражённых пассажиров. Настя даже не стала выходить из машины, лишь машинально вынесла ноги наружу. Надо было рвать "на юга", чтобы выскочить замуж за первого попавшего, как тот курносый капитанчик со множеством орденов и медалей. Но как? Махнуть на машине? Одной страшновато. Её осенило. А что если предложить кому-нибудь путешествие на машине?
И тут неожиданно из толпы вышел капитан Климов, видно, не зря она вспомнила очарованного ею слюнявчика в военной форме. Он шёл к ней с глуповатой смущённой улыбкой, неся большой чемоданистый кейс в левой руке и спортивную сумку на плече. Даже заговорил с трудом.
- А... Э... Анестезии, если не из... Изменяет мне память...
Настя ободрилась моментально. - Она самая! Привет!
Сердце успокоилось, теперь она умилялась этим влюблённым в неё уже не мальчишкой в офицерской форме с боевыми наградами. Настя спросила, не удержавшись.
- Молодой ещё, а столько наград уже успел нахватать.
- Э... Я... Воевал. И сейчас... Э... Получил назначение. Граница с Афганистаном. Э... Командиром роты быстрого реагирования.
Но это Насте было не интересно, она фыркнула кокетливо, перебивая его мычание.
- За первой попавшейся на юга?
Он солидно изрёк свою фразу-фикс. - Брак - это лотерея, - добавил ещё почерпнутый где-то речевой перл.
- В грязи ищи алмаз. 
Потом снова замямлил. - Родители внука требуют, единственный я у них. А там... Э... Не спокойно. Духи совсем обнаглели, уже нашу территорию обстреливают. И свои духи появились...
Настя опять прервала его.
- Не то говоришь, Володя?
- А что надо?
Настя решила сама натягивать этот сапог на себя, улыбнулась, заиграв глазками кокетливо.
- Ну что, тянем билетик?
- Есть возможность достать билет на Краснодар?
Настя закатила глаза, этот "сапог" её доставал. – Брачный билет!
И снова он не догонял. - У меня, Анестези нет времени... Э... На шутки... И... Э...Я намерен...
Туховская совсем озлилась.
- Что ты мне горбатого лепишь?
Володя совсем стушевался, Настя вскрикнула сердито.
- А мне тоже - уж замуж невтерпёж!
- А тебе зачем? - спросил он хмуро.
- Как зачем?
- Такая красивая!
- Красивые тоже хотят иметь свою семью и детей.
Володя лишь тяжело вздохнул и ни чего не ответил. Настя как-то поникла и не знала, с какой стороны подступиться. Володя неожиданно попросил.
кадрить?
- С ними тоже надо хоть какое-то время дружить. Доеду на междугороднем автобусе до ближайшей не крупной станции, там проще будет договориться с проводниками.
Теперь Настя приуныла, её красота для замужества даже этому мужичку в форме не годилась.
Она спросила с ехидцей. - Офицерская жена обязательно должна быть некрасивой?
- Ты не так меня поняла.
- А как тебя понимать?
- В красивых я уж навлюблялся. Одни обманы.
- И я тоже в красивых навлюблялась. Красавчики, такие же, как и женщины: самовлюблённые, пустые и капризные.
- Вот я и говорю, красота не спасёт, а уже губит мир...
- Да хватит тебе солженичничать. Мужчина должен говорить конкретно.
- Конкретно, ты – не моя женщина.
Настя даже несколько растерялась, и тот знал о её пикантном прошлом, проблема так просто не решалась, предложила б переспать, кинулся бы, как умалишённый. Сношаться с морально грязной девкой они не брезгуют, только жить в браке не хотят. Скоты! Едва не вырвалось у неё в слух.
Володя топтался на одном месте буквально и натурально, задел, вдруг, ногой стоявший чемодан и тот упал. Он нагнулся, и поднял его, ещё больше покраснев.
Всё же поинтересовался сочувственно.
- А что случилось? Тебе нужна защита? Что надо конкретно сделать?
- Вытащить из-за колючей проволоки семьи. Я же в вытрезвитель после ресторана попала. Из института выгнали. А папа настоящий деспот, после этого, точно, на цепь посадит, за богатого еврея замуж выдаст.
- Ты – еврейка?
- Я – русская! Мама у меня русская. А по-еврейски, мать определяет национальность ребёнка и даже род.
- Да у нас в Союзе нации уже не имеют такого значения. И вообще советские, молодое поколение, какой бы они национальности не были, воспитаны…
- С политики на национальные отношения переходим?
Настя снова дёрнулась раздражённо. – Конкретнее, Склифосовский!
Климов неожиданно согласился. Согласился с жертвенной безысходностью.
- Хорошо. Фиктивный брак так фиктивный.
У Насти даже сердце сжалось от жалости. Она схватила его за руки.
- Володя! Зачем фиктивный? Чего комплексуешь? Нормальный ты парень.
- Какой нормальный? Сама же сказала - мужик в форме.
- А Бальзак! И ещё кто там из великих? Пушкин был и вовсе похож на обезьяну, а какие красавицы его любили! Женщины чаще любят за любовь к себе, за страстную любовь! И я чувствую, что ты такой, Володя! Да нормально всё у нас будет.
Она поцеловала его, с удовлетворением почувствовав, как он замлел от восторженного блаженства. И не так, как все. Отозвался на поцелуй с трепетной нежностью.
Блеснула мысль, да лучше с таким жить!
Она уже любила его за восторженность, которую он испытывал к ней.
- Володька! Какой ты хороший! Что-то исходит от тебя. Я уже люблю тебя за твою любовь ко мне.
Но он опять потупил взгляд и молчал.
- Да что с тобой?
- Будто прежний сон повторяется.
- Я тебе снилась?
- Почти каждую ночь, как увидел тебя. Но не в том смысле. Было у меня подобное.
Настя довольно рассмеялась, и прижалась к нему, оглядевшись. Толпа на широком крыльце молчала, все смотрели на них.
- Володя! Пялятся на нас, как на знаменитых артистов. Садись в машину, поехали.
- Куда?
- К тебе в Москву. Я только девичник здесь устрою. Там в столице и распишемся.
- А как твои родители?
- Вызовем телеграммой. Постфактумом, так сказать.
Володю будто знобило от избытка чувств, он неуклюже забрался в машину, забросив багаж на заднее сиденье, и неожиданно заявил.
- Я и негритёночка твоего усыновлю.
Настя вскрикнула, запунцовев от стыда и стала врать напропалую.
- Ерёмкин, скот! Какой негритёнок? Это подруга моя от негра родила.
У меня от Ерёмкина выкидыш был, ударил по-пьяне ногой прямо по животу, вот и вышел плод почернелый.
Только тут в капитане прорезалось мужество. - Я ему, сплетнику, если встречу ещё раз, язык оторву.
- Не связывайся, Дубина такой здоровенный.
- Да я его, как хочу. Я мастер рукопашного боя.
Настя обняла его, они слились в особенно упоительном поцелуе. Настя нарочито ойкнула, ощутив толчок в живот упругой плоти, засюсюкала, как с маленьким. Стеснительность уходила, ощущение было, будто они давно уже с ним.
- А ведь, хочешь, хочешь, хочешь. Хочешь, а молчишь.
Мягко отстранила его.
- Потерпи немного, отъедем в укромненькое местечко. 
Сама, заражённая его нетерпением, резко тронула машину, едва не заглушив мотор, но быстро справилась с управлением, погнала машин, звонко рассмеявшись.
- Вовчик! Впервые так от мужика торчу.
Не долго гнала по оживлённой улице, свернув в тихий тенистый переулок, остановилась у заросшего высоким кустарником пустыря. Володя смотрел с необъяснимым страхом, и она снова рассмеялась.
- Какой же ты деликатный!
Он вымучено улыбнулся и потянулся к ней.
- И когда добьешься своего останешься таким же?
Он подтвердил.
- Все девчонки говорят, из меня можно лыко вить.
Настя накинулась на него без стеснения, такого скованного и неловкого от смущения. Охнула восхищённо, ощутив до судорог в паху большую, твёрдую упругость, задышала по-коровьи, обалдевая от мощного проникновения...
- Вовчик! Вытянула и я... Счастливый билет.

-6-
Тузик второй год жил на даче анахоретом. Ни ГКЧП, ни победа демократии и развал нерушимого союза братских республик его не взволновали его. Солнышко с Сезамом хипповали, показываясь изредка на день – два, Костя Просиневич таки сошёлся с женой и уехал с нею в деревню фермерствовать, однако успел помочь в ремонте и утеплении дачного скворечника и навещал его, подкармливая салом, курами, яйцами и хорошим первачом… 
В этот теплый день уходящей весны Тузик внезапно захотел порыбачить, не долго думая, собрал снасти и пошёл к озеру на давно облюбованное место. Пройдя с полкилометра по овражистой местности, он пересёк не глубокую лощинку, но вынужден был остановиться. Облюбованный им берег в окружении редкого леса был занят двумя компаниями. Ближе к нему расположились с десяток парней и девушек вокруг достархана из потёртой клеенки с непритязательной закуской. Пили "бормоту"в больших бутылках и, в основном видимо ребята, подруги их явно скучали, поглядывая на компанию из одних только девушек метрах в ста от них. Те были посолиднее: легковые машины, складные столики и стулья с шезлонгами, играла ритмичная музыка, дымил металлический мангал...
А у этих, видимо не совсем в близких отношениях, девушкам за двадцать, царила скука. 
- Балдеть пришли, али чо? - внезапно вскочил рыжий мосластый детина.
- Дубина! Не можешь без выступлений?
- Ах - ах, как трудно одной жить.
- А что, не так?
- Пей и пой, моя подружка, ведь живём мы в жизни раз!
- Вот именно, вам от нас надо лишь одно.
- Будто вам этого не надо.
- Вам не рожать.
- Предохраняйтесь!.
- Побывали бы вы в женской шкурке.
Тут уж заговорили все, сдабривая фразы матерными словами.
- Нас ещё не отпетушили.
- Не вы, жизненные обстоятельства нас задолбили.
- Вам еще только ещё двадцать три, а нам уже...
Кто-то из девушек вымолвил печально. - Да, как молоды мы были...
- Не преданно любили, не верили в себя, - вскрикнул Ерёмкин, он так и остался стоять. 
- Кому преданной быть, если все мужики – козлы!
- От коз козлами становятся.
Среди девушек, несколько особняком сидела Верочка Арцишевская, Ерёмкин подступил к ней. – Уйду  вон к тем красоткам.
Там, куда он показывал рукой, многие девушки были в бикини и отсюда казались голыми, танцевали, демонстрируя чувственность.
- Не наши герлы, - заметил кто-то из парней и стал наполнять стаканы бормотой.
Девушки тоже взяли стаканы, только Верочка не двинулась даже к застолью, досадуя, что согласилась пойти с Игорем на этот вонючий от бормоты пикник. Её позвали.
- Золушка, ты, что от нас совсем отделилась? 
- Материтесь на каждом шагу.
- Это тоже русский язык.
- Хамский язык.
- Русский мат это самоутверждение разочарованной души.
Ерёмкин хмыкнул. - Вы уже не только ручкой, но и словом блудите.
Игорь встретил расстроенный взгляд Веры, заявил нагло. - Не дашь, одна домой пойдёшь.
- Дубина, хватит хамить. Золушка девочка ещё.
- Не верю, пока не проверю.
- Сходи, охладись. Скупнись.
- Уже застыл от её холодной любви.
Вера краснела, опустив голову. Ерёмкин отступил от неё и обвёл взглядом ребят.
- Бабья столько, а мы, как мерины, только пьём и жрём.
Одна из девушек ехидно подковырнула. - Сходите в кусточки. Вы ещё на тех герл не дрочили.
- Это мы ещё посмотрим, кто будет дрочить, а кто красивых герл долбить, - скакнув по-жеребячьи, Игорь зашагал к девичьей компании.
Верочка стала нервно кидать свои вещички в сумку, одевая ситцевый сарафанчик.
- Золушка, ты куда? До автобуса ещё часа три.
- На попутке доеду.
Тузик оставался сидеть у просёлочной дороги, до них было метров пятьдесят, ему всё было слышно. В это время Ерёмкин уже дошёл до девичьей компании, перед ним с вызывающим видом выставилась Анестези, что-то стала ему выговаривать. И сказала, видно, такое. Ерёмкин внезапно ударил её и, круто развернувшись, зашагал прочь вдоль берега. С криками девушки обступили упавшую Настю Туховскую, но та тут же поднялась и, растолкав подруг, забралась в свою машину. Варя Чебыкина тоже села к ней. Синий Жигули выехал на дорогу и, поравнявшись с Верочкой, остановился. Варя её узнала, окликнув.
- Садись, Надежда на любовь Дубины.
Всхлипнув, та залезла в машину на заднее сиденье.
- И тебе от Дубины досталось?
- Скот, опять опозорил.
- Да он просто еть по-настоящему не может, - выразилась Настя конкретно. - Вот и бесится. Второй раз ему даст лишь фригидная кошёлка.
Варя спросила насупившуюся девчонку. - Забыла, как тебя звать.
- Вера. А Золушкой прозвали, хотя я на неё совсем не похожа. И мать и отец родные, только вместе не живут. Говорю всем, что женщиной стану в брачную ночь, вот и прозвали так. Будто принца ищу.
- Нашла о ком переживать. На тех, кто побывал в тюрьме или Афгане, ставь крест. Хорошего мужа из такого уже не получится.
- Да просто так я с ним. Дружить не с кем. Все сверстники сплошь придурки какие-то. Хамло или крысята подлые.
- Козлы! - неожиданно взревела Настя и тоже захлюпала носом. - Ну, когда у нас счастье будет?
- А ты то что? Замуж выходишь, - удивилась Варя.
- Что, что? В Таджикистан Вовчик уезжает служить.
- Почему с ним не едешь?
- Не берёт с собой. Не спокойно там, на границе с Афганистаном. И доучиться надо, последний курс остался...
Настя заревела в голос. – Карьерист херов! Трус героический! В штабе мог бы служить. Боится, будут укорять, что сынок генеральский прячется под папиным крылышком. Со свекрухой одна буду жить.
Её рёв подхватила и Золушка. - И я уже не хочу девственницей быть. Ну, ни кто, ни кто в любви не живёт! Нету принцев. Сказки всё это. Надо стервой быть и мужикам кровь пить.
Завыла и Варя. - Вы то красивые! А мне дурнушке, чтобы поиметь женское удовольствие надо так унижаться, так унижаться…
Мотор заглох и птичий щебет смолк, жалобный плач не состоявшихся Ярославн заглушил радостную песнь природы...

-7-
Ревели девчонки долго, постепенно затихая, засморкались, скуля, бормотали что-то жалобное...
Первой заговорила Настя. - Позавчера Дашку Семёнову встретила. По-настоящему солнышком светится. Мужа с дитём бросила, хиппует уже несколько лет. Светящаяся и балдёжная такая. Я люблю всех, все любят меня. Не уходи в тончак и избегай крутняков. Если я факаюсь, значит живу! Всё остальное ей по фую.
Тут только Тузик догадался кто Солнышко, застыв от неожиданного, неприятного открытия. Сестра Андрея! И как он её не узнал? Хотя... Хотя и у самого с головой не всё в порядке. И помнит прошлое разрозненными кусками, что-то смутно, а что-то особенно ярко...
Настя истерично вскрикнула. - Тоже всё брошу и уйду хипповать.
- А как же Вовчик? Считай, что на войну уходит, Ты теперь фронтовичка.
- У него и так навалом этих наград. Героем хочет стать. Тоже, как папа в генералы метит...
- Настя, имей совесть...
- Совесть, совесть, - захныкала Верочка. - В этой стране справедливости никогда не было справедливости. В России только бессовестные хорошо живут. А сейчас что твориться? Вот тебе, блин! И торжество демократии. Не только цены, всё отпустили.
- Торжество плутократии! Им, как раз, и нужен такой бардак.
- Вот и говорю, надо, как Дашка, свободными жить...
Тузик подошёл к машине, заглянул внутрь. - Хотите, покажу свободную жизнь вашей хиппующей подруги.
Варя подскочила. - Ты о Дашке Семёновой? Я давно её разыскиваю.
Она пристально вглядывалась в заросшее лицо и только радостно вспыхнула, узнавая, но он поспешно перебил её. – Варя, теперь я - Тузик. Так и зови.
- Говорил мне Юра. А ты что вдруг хипповать стал?
- Да нет, общаюсь с ними только. Как окончательно потеплеет, в ансамбле Панков собираюсь играть.
- Варя! Ну, хватит ля-ля, потом поговорите, мы о Дашке интересуемся…
- Попробуем отыскать.
Тузик забрался на заднее сиденье к Верочке, указал Насте. – Выезжай на трассу, через пару километров свернём на Тихие Зори...
- В Тихих Зорях она?
- За пляжем лежбище хиппи...

-8-
Через полчаса они подъехали к тусовке хиппи. Большая поляна в полутора километрах от ухоженного пляжа по настоящему выглядела диковато. Тенты из всевозможных материалов, шалаши и палатки располагались без какого-либо плана. Девушки притихли, настроение их сразу же переменилось, они посматривали на чрезмерно раскованных или заторможенных и неопрятных обитателей поляны, откровенно ласкавшихся на виду у всех. Многие девушки были без лифчиков, а то и вовсе голые и по виду шизанутые.
- Ну и зверинец, - вырвалось у Верочки.
- Обезьянниками они сами зовут свои сборища, - уточнил Тузик.
- Нищтяково отрываются, - фыркнула Настя. - Все любят всех!
Верочка ахнула. - Но, так! Это же грязно...
- Подумаешь, подмылась и снова чистенькая. Мораль придумали для красивых бедных девушек богатое старичьё, - фыркнула Настя.
Тузик невольно взглянул на будущую офицерскую жену и та примолкла. Он остановился на открытом месте и стал осматриваться. Потом окликнул косматую герлу в одних лишь линялых плавках неопределённого цвета, худосочная грудь которой была похожа на женскую лишь большими сосками.
- Дебби, привет! Стой там, ходи сюда!
Та остановилась по команде, потом снова пошла к ним, мельком обозрев вялым взглядом мирских девчонок. - Ты, типа, что-то ко мне имеешь?
- Без типа мне надо Солнышко найти.
- А что они типа не сказали, куда ушли?
- Где они оттопыриваются?
Герла попросила. - Дай закурить.
- Я же не курящий.
Настя подала ей сигарету и закурила сама. 
Тузик дождался, когда Дебби сделает пару затяжек и снова спросил. - Где они?
- Вы что, типа, повязать её хотите?
- Одноклассницы мы её. Подруги.
Этого не надо было говорить, герла насторожилась. – Из гороно, типа, подруги?
- Она сама нас сюда приглашала.
- Ну, да, приглашала, только, типа, не сказала, куда именно.
Тузик раздражался. - Дебби, не мути. Ты, что, разве меня не знаешь?
- Ага! Если ты, типа, такой, значит я тоже, типа, такая? Не держи меня за почтальонку.
Тузик понял, что так от герлы ни чего не добьётся и решил подкупить её. Он вынул из узкой пачки в кармане клетчатой рубашки папиросу и закурил, затянувшись с характерным придыханием. Ноздри косматой герлы затрепетали.
- Ништяк раскумариться, только на всех мало будет.
Тузик пренебрежительно скривился. - Дебби, забыла? Я не олдовый даже не пионер. И всех не люблю. 
Он снова захлюпал с особым смаком папиросу и, глубоко затянувшись, задержал дыхание, блаженно закатив глаза.
Дебби взрыднула. - Ну, дай шмальнуть. Не видишь, сушняк у меня.
- Гуляй, Дебби, к своим пионерам. Базар не состоялся.
И герла сдалась. - Солнышко, типа, Мадонной стала, одна герла в семье. С волосатыми ублюдками она теперь. Обмирщилась совсем. Спецом далеко ушли, чтобы дурью не делиться.
- Куда?
- И меня звали, далеко очень, я бы всё равно не дошла.
- Дебби, долго почту несёшь, говори короче.
- К какому-то домику лесника, километров десять отсюда. Сказали, прямо по этой дороге. Там речка ещё и рыбы полно.
Тузик сунул ей недокуренную папиросу и увлёк девушек к машине. - Поехали. Дорога сейчас вполне проходимая.

-9-
Ехали медленно по петляющей, заросшей травой просёлочной дороге с глубокими колдобинами. И вот на пологом бугре ввиду ширококого плёса заросшей ивняком речки впадавшей в озеро показался замшелый дом с обтянутыми полиэтиленовой плёнкой окнами. Оставив машину у сохранившихся столбов забора они вошли в заросший травой и ягодными кустами двор. Девчонки остановились,
ошарашено переглядываясь. Вокруг валялись не шкуры, а голые молодые люди на устланном тряпками общем ложе под развесистой липой. Кругом были разбросаны рыбьи и птичьи кости и головы. Все спали мёртвым сном, лишь один тощенький зад ритмично ходил меж широко расставленных худых ног. Спутанные жидкие космы волос мотались на угрястой спине. Солнышко очень тихо, но напряжённо стонала и так же ритмично подмахивала тазом. И всё это так размеренно, в слаженном ритме, она будто чистила влагалище агрегатом, насаживая в себя руками бёдра худенького пацана. Варя подступила, было, к пилившейся парочке, всё же без пяти минут врач, но Тузик удержал.
- Бесполезно! Оторвалась Солнышко. Жор накатил. Не остановить, пока не вырубиться окончательно.
Настя фыркнула усмешливо. – С этого снимешь, Тузика станет насиловать.
Варя осадила её. – Всё-то ты знаешь.
Та визгнула. – Сама меня всему научила!
Они всё же отвернулись от пилившейся парочки, Верочка на удивление оставалась спокойной. 
- Надо её забрать, - обратился Тузик к Варе Чебыкиной. – Пропадёт. Она уже на иглу подсела.
- Я уже пыталась. У неё и с головой не всё в порядке. Шизофрения.
- Она же была здорова, замуж вышла ещё до окончания школы.
- Так получилось, что изменила своему парню, во время его похорон, тот погиб в Афганистане. Но это ладно, в день свадьбы похоронка на брата пришла. Вот она и вдолбила себе в голову, что из-за её греха они оба погибли.
- Жив Андрей, в плену был. Его австриячка выкупила у моджахедов. Сейчас, наверное, в Австрии. Может, подаст весточку о себе?
Варя всплеснула руками и растерянно уставилась на него. – Почему ей о брате ни чего не сказал?
Только сейчас, там, на пикнике, с ваших слов понял, что она сестра Андрея. Он с нею редко общался, они же в разных семьях воспитывались. А я и вовсе малышкой двенадцати летней её только видел. Поэтому и не узнал.
Варя прошептала. – Практически ещё ни кого не вытаскивали из
наркотической зависимости. Её же Семёнов невольно от чрезмерной любви к
наркотикам приучил. Жалел всё, пушинки с неё сдувал и сам алкоголиком стал.
Помолчав, Варя вымолвила. – Ой, Дашка, Дашка. Что же с ней делать? 
Тузик пошёл от них. – У меня тем более нет возможности помочь ей. Самому негде и не на что жить. И тоже с головой не всё в порядке.
Верочка пошла с ним, он не пошёл к машине, направившись лесом. Девчонка не отставала. Он глянул на неё хмуро.
- Такой жизни захотелось?
Ответ его ошеломил. – Ты мне так понравился.
Он замер.
- Лиши меня девственности.
Он резко обернулся, выставив палец. – Подставляй!
Вера отшатнулась от него, а он зашагал дальше. 
Варя досадливо закричала. – Золушка! Ну, что ты там? Помоги Дашку затащить в машину.
Вздохнув, Вера ещё некоторое время смотрела на удалявшуюся фигуру и пошла к машине, куда подруги несли голое безвольное тело забывшейся в наркотическом трансе хипповки. 

- 10 -
Вера долго находилась в расстройстве чувств от увиденного у домика лесника. Вид соития её ни сколько не возмутил, наоборот, возбудил ещё более. Она уже не хотела стать женщиной в брачную ночь. Два раза она отдавалась, но её девственная плева своим сверстникам-слюнявчикам не поддавалась, они только позорно пачкали лоно детородною бякой. Парни повзрослее были грубы в откровенной похоти, ей становилось до того страшно, в последний момент она не давалась и убегала. Не было в её окружении нормальных парней. Она окончательно загрустила, образ Тузика навязчиво преследовал её. И тогда она стала искать Варю Чебыкину, вспомнив, что она учится в Медицинском институте. Нашла её, но та имени Тузика не раскрыла, однако сказала ей адрес дачи, где он позволял жить всем. Ключ он оставлял под оконным сливом. И Вера в первый же свободный от учёбы день пошла туда. Было прохладно, октябрь уж уходил, Вера немного продрогла в своей красивой, но уже не по сезону серой летней курточке замысловатого покроя и почти бежала от остановки по сельской улочке. Быстро нашла дачный участок по номеру и вбежала во двор с типовым домиком, похожим на скворечник и опешила. На  пороге открывшейся двери её встретила с утра уже пьяненькая Анестези, и со смехом затащила в дом.
- Верка! Золушка! Заходи! Заходи! С ума схожу от скуки с этим Дубиной.
- Ерёмкин здесь? – облегчённо вымолвила Арцишевская, обрадованная, что эта сучка не с Тузиком.
- Ага!
- Ты что с этим своим офицериком, разошлась? – удивилась Вера.
- Выгнала меня свекруха. Не достойна я быть женой русского офицера. Боюсь домой показаться, папка у меня насчёт этого строг. Решила вот тут у Тузика пожить, пока его нет.
- А где он?
Настя развела руками и спросила. – Ты что, Верочка, с Тузиком роман закрутила?
- Да не видела я его после сеанса у домика лесника…
- Варька говорит, такой классный парень. Иногда он и ей такие ошеломительно чувственные ночи дарил. Аж, сама его захотела.
Вера стрельнула взглядом на сидевшего за столом в комнате Ерёмкина и злорадно фыркнула, всё-таки первый ухажёр, с которым целовалась и обжималась так упоительно, вымолвила просто так. - Балдеете, значит…
- Какой балдёж с этим Дубиной? Большой, а без гармошки.
- Магнитофон включи для веселья.
- Без гармошки, - другое имеется в виду, - засмеялась Настя и ткнула её пальцем в пах.
- Инструмент у него, Золушка, для меня после Вовчика стал совсем не слышно играть.
Халатик распахнулся, под ним на Насте ничего не было, в смысле ни чего не надето. Она и не скрывала это, так и пошла с разлетающимся подолом, выставив без стеснения мохнатый лобок. И груди не прятала, они вывалились из отворотов. Рыжий Дубина сидел на диване в крохотной комнатке дачного скворечника, кухонька была ещё меньше, лестница-стремянка в прихожей вела на мансарду, там комната была большая по дачным меркам, почти восемнадцать квадратных метров.
Игорь зло хмыкнул на слова Насти. - Совсем истрепалась…
- Истрепался ты, а я своим любовникам кейф приношу.
Настя сама стащила с Верочки куртку и усадила за стол, на котором стояли бутылки с закусками.
- Не хочу, домой пойду, - отказалась она.
- Да ты что мамы до сих пор боишься?
- Да нет. Она уже смирилась с моими отлучками допоздна.
- Вот и ладушки, заночуешь с нами. С ума сойдёшь от скуки с этим бравым только в трепотне прапорщиком. Да и он вечером уходит в наряд. А одной страшновато.
Ерёмкин с некоторым напряжением смотрел на неё, и Валерия согласилась остаться, чтобы поиздеваться над его позором. Настя делала коктейль, плеснув в смесь из вина и ликёра ещё и водки, и они выпили.
Анестези спросила. – Тузик должен прийти?
- Сама его ищу.
Игорь хмыкнул. – Расхотелось дождаться брачной ночи?
- Знала б, что так хорошо, с детского садика начала, – фыркнула Вера избитый прикол с напускным нахальством.
Она спросила Настю – За что тебя свекровь выгнала?
И та стала рассказывать о себе.

Анестезии снова выгнали со скандалом из института, куда её устроила свекровь-генеральша. Настя повествовала о своих приключениях с бесшабашной иронией...
- Всё устроилось как нельзя лучше. И надо же так глупо залететь. 1 сентября выпила я со своими новыми институтскими друзьями, ну и кто-то предложил оттопырится в кайфовнике. И тут, такой пассаж! Оказывается, один из друзей Вовчика тоже захаживал туда. Увидал меня и, конечно, тут же, - давай! Или всё расскажу. А я уже торчёная была и уже кувыркалась с одним. И этот очереди потребовал. Да я что, совсем? Это чтоб хором меня пялили? Дело, конечно, дошло до драки. В общем, явилась милиция. Из хипповского обезьянника нас всех перевезли в обезьянник ментовский. И дали по пятнадцать суток, которые я провела за уборкой городских улиц…
Выпустили Настю по окончании срока рано поутру, обязав зарегистрироваться в районном наркологическом диспансере. Но ходить в наркологию не пришлось, пока она отбывала срок наказания, свекровь, эдакая Натали Пушкина по сравнению со своим недомерком-генералом, добилась отчисления Насти из ВУЗа.  И не пустила за порог блудливую невестку, выставила две сумки с вещами за порог квартиры, сунув ей паспорт с четырьмя двадцатьпятками до родной Грязьмы.
- Вас здесь не поняли, миледи.
Анестези поняла, что снова возвратилась на круги своя, усмехнулась как можно язвительнее, чувствуя затаённое дыхание соседей через закрытые двери, и крикнула погромче.
- Вы правы, мадам! Две ****и для вашей семьи многовато.
Дверь хлопнула пушечным выстрелом. Но этого Насте показалось мало, чего-чего, а на подлянки она была изобретательна. Спустившись в лифте и выйдя во двор, несмотря на тяжёлые сумки, она не поленилась дойти до магазина, где находился таксофон. Чтобы разменять деньги, купила стограммовый мерзавчик коньяка с шоколадкой и, выпив, стала звонить.
- Слушаю, - раздался вскоре солидничающий голос.
- Денис! Угадай кто?
- Разве забыть мне божественный голос?
- Сюсюкаешь всё, писестрадатель?
В трубке, будто, чем-то подавились. – Анестези… Кхи. Э-э, билетик надо? На кого?
- Не на кого, а под кого мне надо.
- Не понял.
- Под любого лягу. Только чтобы он мне оплатил билет до родной Грязьмы.
В трубке снова зажевали жвачку.
- С Ларисой Викторовной поссорились?
- Она меня выгнала. Мало того, в ментовку упекла и опозорила. Застала я её случайно в наркоманском обезьяннике. Да-да. Плыла от травки свекровь моя генеральша в обнимку со смазливым рафинированным мальчиком. А я зашла так из любопытства с сокурсниками. Смеются надо мной, что живу, будто на мне пояс верности надет. Уговорили и меня шмальнуть в честь начала учебного года без сельхозработ. С первого разу я не то, что поплыла, совсем уплыла и очутилась уже в ментовском обезьяннике. Теперь, конечно, этой тихушницы там не было. Дескать, всё это клевета…
Денис набрался смелости и перебил. – Анестези, на маму Лару это не похоже.
- А на кого бывают похожи кристально чистые и всеми уважаемые люди после разоблачения? Да и там, в обезьянниках, не встретишь пацанов с улицы. Это кайфовник для золотой молодёжи и жирующих баб и мужиков.
Но в трубку продолжали сопеть.
- И ты не веришь? Неужели не видишь её мужа тупое генеральское рыло? Как будет жить леди Гамильтон с мужиком в генеральской форме? Только балдеть, заглушая омерзение, и рога ему ставить.
- Это абсурд!
- Им нужна рабыня Изаура, но у нас собственная гордость.
- Настенька, я просто не могу поверить. Ладно, родители. Но Влад, мой лепший друг.
- А ты проверь. Вот ещё фактик. Осмотрели мою утробу японским прибором, оказалось – девочка. Тут же от Вовчика последовал письменный приказ. Ложись! На аборт. Им нужен только мальчик.
Трубка молчала, Настя фыркнула. – Ну, вот. Милый Денис и скис. А когда-то обещал всё отдать за один только поцелуйчик.
- М… Да. Это дежурный комплимент.
- Дурень! Лови момент! Всего-то, пятидесятку деревянных мне надо.
- Анестези…
- Неси рубли…
Настя едва сдерживала смех, с трудом держа голос серьёзным.
- За полстольника только тебе одному достанусь. Если нет столько, возьми ещё двух или трёх. Даже больше, даю рекламное объявление. Самый разнообразный секс - за пятёрку!
Трубка совсем неслышимой стала, Настя визгнула ещё более плаксивее. - А, ладно, согласная я, как вокзальная бэ, и за трояк…
- Но, Настенька. Это…
- Да я теперь и десяток мужиков хором выдержу. Если б ты знал, что со мной лепший друг твой вытворял? Он же супермен, ему не жена, а секс – тренажёр нужен.
Тут уж совсем трубка засопела. Настя помолчала, унимая судороги смеха. И снова захныкала.
- Я тут холодная и голодная, а он сопли жуёт. Придётся автостопом в родные пенаты возвращаться. Смотри, Денис, мой СПИД на твоей совести будет.
Но услышав. – Еду, где ты? - она нажала на рычажок отключения и рассмеялась, вешая трубку.
И тут вдруг перед нею, как всегда неожиданно, нарисовался рыжий Дубина в шинели.
Она снова ему. – Вечно на тебя натыкаюсь.
- Как из армии пришёл ни разу в тебя ещё не тыкался.
- Ха-ха-ха! Втыкай! Я твоей Золушке не скажу.
- Прям здесь, что ли?
Анестези расхохоталась особенно сильно, обняв Верочку.
- И ткнулись! Отошли во двор и, прямо в кустах! Трах! Тут бабка откуда-то на нас выползла. И как заорёт! Мы чуть не склещились по-собачачьи. Вот это, Золушка, был кейф! Такого и француз ещё не познал. Истекала как сучка в случке до самой остановки автобуса, хоть целлофановый пакет между ног привязывай. Попробуй, Золушка такое траханье, с аханьем, в экстремальных условиях.
Но Вера не смеялась, и Настя замолчала, снова смешала коктейль и подала ей. Ерёмкин лишь таращил глаза, слушая такие откровения.
Настя продолжала учить начинающую. – Зря я снова с Дубиной связалась, от большего к меньшему - не возвращайся. Уже не будет того кейфа.
- Ну и сучка же ты, - вырвалось, наконец, у Ерёмкина.
- Вот именно, после капитана, да ещё сына генерала, с прапорщиком вдруг связалась, - фыркнула Настя презрительно.
- Ну, это уже предел всему, - проговорил Игорь.
Выпил водки полный стакан и встал, стал быстро одеваться.
Настя  его не удерживала. – Дубина, ты и есть дубина. Ты не интересен не только мне – ни кому, ни в компании, ни в постели.
Настя неожиданно одобрила выбор Верочки. – Правильно ты Тузика выбрала. Коренастый мужичок растёт в сучок. Мой Вовчик тоже в постели молодец. Всадит, так всадит! Только с ним женский кейф познала. У него дубина, а у Дубины палка лишь небольшая. Прямо, не могу я теперь без Вовчика, если простит, ни на шаг от него не отойду.
Ерёмкин даже зарычал от унижения и чуть ли не бегом покинул дачный домик. Девушки засмеялись и выпили ещё, уже чистого ликёру. Золушка совсем расслабилась и расстегнула замок на платье у талии, Настя и вовсе распахнула халат, было жарко от хорошо протопленной печи.
- Да рассупонься  ты, - предложила она девчонке и хихикнула, обняв её, стала  шарить шаловливыми пальчиками по интимным частям тела. – Что мы без мужиков не сможем получить удовольствие?
В голове приятно мерцало от выпитого, Настя предложила. - А что? Давай попробуем, как в Спид-инфо. Правда это, или фуфло?
Вера лишь возразила вяло, не отстраняясь от приятно ласкавших рук, она уже закосела от вина. – Настя, ну что ты такое говоришь?
- Мужики говорят, один раз не пидераст. И мы только попробуем лесбиянской любви.
Невольно хихикнула и Золушка, ощущая приятное возбуждение от ласк Анестези. Тут и вовсе совсем неожиданно для неё, ею стало овладевать желание, и она  затрепетала от разливающегося по телу удовольствия, и не сопротивлялась, когда от Настиных рук колготки вместе с трусами спустились почти до самых щиколоток. Она вцепилась сама в её бёдра, лаская, но мягкая нежность женского тела не приносила желаемого удовлетворения, и она прикрыла глаза.  А ладони Насти уже скользили по выпуклости лона, палец вскользь прошёл по щели влагалища. Само собой вырвалось из самого нутра.
- О! Как я Тузика хочу…
Опытная женщина тут же поняла её состояние и мягко засмеялась. - Ой, Верка, да ты ещё девочка оказывается.
Золушка пискнула лишь. – Ширятся хочу…
- Потом ширну! Траханье без минета, что морковная котлета.
Настя обнажила пальцами розовую плоть и склонилась к нему лицом, внезапно сильно и смачно поцеловала, нашла губами клитор и засосала, исторгнув из Верочки длинный протяжный стон. Неизъяснимое блаженство вскоре окутало Верочку. И только она стала обмякать от полученного оргазма, вдруг резкая боль кольнула в промежностях. Она даже подскочила.
- Настя, ты что?
Та засмеялась довольно, показывая ей окровавленный палец. – Женщиной тебя сделала.
Боль быстро проходила, Верочка снова прилегла, и некоторое время лежала умиротворённой, пока подружка не стала подсовывать к её лицу собственные промежности.
- А теперь мне сделай минет. И, как заторчу, поширяешь пальчиком.
Надо было расплачиваться за удовольствие, Золушка безропотно прильнула к её сочным с неприятным привкусом промежностям, сдерживая тошноту, стала проделывать то же, что делала та ей только что. Но видно не так.
- Золушка, – протянула Настя недовольно. – Ну, какая ты неумеха. Не только соси и языком, как членом, туда – сюда лижи.
- Но ты же мне языком так не делала.
- Разве языком целку сломаешь?
Настя случайно глянула в окно и всполошилась, оттолкнув её.
– Ой! Варька Чебыкина с Вовчиком во дворе. А дверь открыта. Натягивай колготки быстрее.
Натянув трусы, вместе с колготками, и оправив платье, подскочила к окну и Вера. Варя Чебыкина с коренастым капитаном в шинели пересекали двор. Настя схватила со стола третий бокал с тарелкой и вилкой и унесла на кухню. На стук вышла Вера, выглянула только на веранду и крикнула.
- Заходите, открыто.
Первой вошла Варя и тут же спросила тихо. – Они ушли?
- Настя здесь, а Ерёмкин ушёл.
Варя покосилась на появившегося в дверях капитана, шёпот Золушки он не должен был услышать. – Это уже хорошо, - и прошла в дом.
Настя стояла в узком коридорчике.
- Вовчик к тебе.
Климов тоже вошёл в тесную прихожую. Вера пропустила его и осталась стоять у двери, Варя тоже отступила к ней. Но супруги молчали, стоя почти грудь в грудь, в пол шаге друг от друга.
- Золушка, оставим их.
Настя вскрикнула. – Пускай, слово даст, что драться не будет.
Володя вымолвил. – Да не трону я тебя, - и закрыл глаза от вида обнажённых грудей жены, изголодался, видно там, в Таджикистане.
- Попробуй только! – фыркнула Настя уже смелее.
Варя тронула Веру и та, схватив свою куртку, вышла за нею на веранду.
- Зайдите потом к нам, - крикнула Варя, выходя на улицу.
Настя пообещала. – Завтра к обеду и придём.

Варя увела Валерию к себе на дачу и оставила ночевать.
Наступило воскресенье, они весь день прождали Климовых, но те так и не появились. Уже к вечеру Варя пошла провожать Арцишевскую к автобусу, они зашли на дачу где оставили супругов. Хотя было еще совсем светло, свет в окне горел, но на стук ни кто не отвечал. Дверь оказалась не запертой, и они вошли, застыв на пороге прихожей в изумлении. Совершенно голый Володя Климов сидел на полу привязанный обеими руками к опорной прожилине лестницы на мансарду. На груди и над волосом лобка ярко синели свежие наколки – Сука.
Склонив голову, он на девушек даже не посмотрел.
- Это Настя с тобой такое проделала? – ахнули девушки по очереди.
- Вначале, я ей поставил сучье тавро на грудях и внизу живота. А когда освободил, после того как наколка закрепилась, она ударила меня бутылкой по голове. Очнулся вот в этом состоянии.
- Как же ты теперь?
Ему было холодно, он еле сдерживал дрожь. Варя набросила на него покрывало, сходила на кухню, вернувшись с ножом, и освободила от пут. Ни слова не говоря, Володя завёрнулся в одеяло, забрав приспособление для наколки из связанного пучка игл, и залез на мансарду, затих там…
Варя попросила Золушку остаться с нею ночевать здесь же на даче, Климова нельзя было оставлять одного. И та согласилась. Варя попыталась говорить с Володей, но тот истерично выкрикнул, чтобы от него отстали. Она повторила ещё несколько раз такую попытку, но опять Володя лишь накричал на неё.
Был уже поздний вечер, девушки легли спать вдвоём на диване, как на вокзале, не раздеваясь.

Все в этой не по-больничному строгой и серой палате  были коротко острижены и одеты в серые халаты на застиранном белом исподнем. Худой, сорокалетний мужчина с тёмным, распаханным частым похмельем лицом, расхаживал по узкому меж коечному проходу, заложив за спину руки, изображая крутого зека. Трое лежали в постелях, ещё один стоял истуканом, уставившись в тёмное от ночи зарешеченное окно. Оно было не тюремным, тюремные окна забраны жалюзи и из них ничего не увидишь. Толстый мальчишка с идиотским лицом сидел на постели. Палата была большой на шесть коек.
Шагавший увидел, что новенький очнулся и спросил, наклонившись к нему:
- Откель будешь, землячок?
Но тот сам спросил слабым голосом. – Где я, в каком городе?
Блатной подскочил, вскрикнув. – Вот это прикол, в натуре! В Туле.
- В Туле, - протянул удивленно парень с остриженной под машинку головой и бородой.
Это было для него новостью.
- Точняк, Тула! Рупь за сто говорю. Тебя что, валенком били, в который кирпич положили?
- Малешко вроде досталось.
- Что-то натворил или с понта на шизика закосил?
- Подвиг совершил, - снова с натугой проговорил новенький. – Правда, давно. Теперь вот только за него меня наградили.
Сопалатники переглянулись, даже шустрый мужик не нашелся, что сказать. Новенький снова спросил:
- А где я, в доме ха-ха?
- Ах-ха!
- А что не смеётесь?
- Тут такие лепилы-доктора, такого  дадут тебе отходняка! На всю жизнь как смеяться забудешь.
- А который сейчас месяц?
- Октябрь уж наступает. Опять зима. Верёвки!
Новенький захлопал глазами, пытаясь что-то понять. Мужик участливо спросил:
- Так и не вспомнил, как тебя звать?
- Тузик, - неуверенно проговорил новенький. – Или Чекист.
- Да сколько у тебя кликух? В натуре!
- Погоди, может, вспомню ещё?
Мужик снова подскочил. – Я фуею, мать моя женщина! В натуре, кино американское.
- Русский сюжет. И ни какого балдежа в нём нет.
Толстый идиот спросил, не меняя позы, он полулежал на койке.
- А как ты хочешь называться?
- Я хочу  гулять по белу свету.
Блатной показал на копошившегося в постели парнишку. - Этот уже нагулялся, без вшей жить не может.
Бродяга глянул на них и ещё истеричнее зашарил руками в постели. – Нет, они меня с ума сведут. Что ни делаю, никак не уйдут.
Идиот признался. – А я люблю на диванчике полёживать и  боевики или порнуху смотреть.
- А я – водку пить, - хохотнул мужик.
- Косячок,  хотя бы один на всех зашмалить, - вымолвил, не оборачиваясь, стоявший у окна.
Послышался стук открываемого запора, и все быстро нырнули в постели, стали старательно изображать сон. Дверь распахнулась, за спиной уже не молодой медички  маячила мрачная фигура плотного санитара.
- Мальчики, почему не спим?
Мальчики засопели ещё громче. Только Тузик-Чекист не поменял положения тела и не закрывал глаз. Медсестра подошла к нему со шприцем в руке. Он спросил:
- Как я попал к вам?
Женщина приятно удивилась. – О! И мы пошли на поправку.
Он снова спросил. – Как я к вам попал?
- Вас, Замятин, два дня назад на скорой помощи привезли. 
- Вам и имя моё сказали?
- Замятин Геннадий Гаврилович. При вас имеется паспорт и удостоверение инвалида второй группы.
- А, - только и протянул он.
- Мы уже отправили запрос в город, где вы поставлены на учёт, как инвалид. Родственники у вас есть?
- Должны быть, - он прикрыл глаза.
Медсестра сделала ему укол и отступила от кровати, обвела взглядом притихшую палату и спросила с угрозой. - Кого там бессонница мучает? Мне не долго сделать укол.
Никто не ответил.
- Увижу, кто встанет, буду лечить, - многозначительно пообещала медсестра и снова обратилась к Замятину. - Не надо угнетать себя тяжкими воспоминаниями.
Медсестра ещё некоторое время смотрела на него, но ничего больше не сказала и вышла. Несколько раз стукнул запор, и всё стихло. Напуганные больные уже не поднимались и не заговаривали, только иногда ворочались в постелях. И к Тузику-Чекисту начала возвращаться память. Всплыло лицо Анжелы-Дюймовочки.
- Ребёнка я не бросила, а в лучшие условия жизни отдала. Не хочу бабой быть - нищету плодить. Лучше ****овать, чем горб за деревянные ломать.
Геннадий тяжело вздохнул, как не убегал он от прошлого, оно всегда его догоняло. Все его подружки оказывались почему-то продажными потаскушками. Он зашептал угасающим голосом. - Эту жизнь я ни как не пойму. Не пойму. И ни как из неё не уйду. Не уйду. Не уйду. Стала жизнь без прикрас. Эта жизнь не для нас. Надо что-то решать. Надо что-то решать…
Решение приходило на ум только одно по совету Солнышка. Оторваться! Совсем уйти из этой жизни…
С тем он и впал в тяжёлое забытьё.

Однако решать ему ничего не пришлось, через несколько дней за Геннадием приехала жена и забрала его из больницы. Ехать им было не далёко всего несколько часов, в другую область, думая, что он очень плох, Рая взяла билеты в мягкий вагон, где он сейчас и смотрелся плевком на полу номенклатурного купе для двух пассажиров. Забирая билеты, проводница посмотрела на коротко и грубо остриженного и по лицу тоже бродягу в выцветшей штормовке и потёртых джинсах с лёгкой оторопью, а на пышнотелую пассажирку в вязаном платье с рельефной отделкой с участливым пониманием. Геннадий держался замкнуто, старался не смотреть на жену, они почти не говорили.
- Больше шести часов пилить. Раздевайся, наказание ты моё, - вымолвила Рая жалостливо и стала собирать на стол, выставив вначале бутылку конька.
- Я тебе не навязываюсь, - буркнул он.
Снял куртку, оставшись в тёмном, обтягивающим торс, свитере. Сел на лавку, пряча ноги. На разбитые, замызганные кроссовки и самому не хотелось смотреть. А еда была отменная, колбасная ветчина, сыр, копчёная рыба и зелень с помидорами, две бутылочки пепси-колы. Рая наложила всего на пластмассовую тарелку и подвинула ему.
- Ешь.
Ломаться он не стал и начал жевать колбасу с хлебом.
- А выпить тебе можно?
- Нужно.
Она разлила по стаканам коньяк, подвинула один ему. Он выпил молча и снова начал есть. Запив пепси-колой, Рая вдруг согласилась, будто он просил её об этом.
- Ладно, живи у меня, не объешь.
- Я пенсию получаю.
- Ой уж, твоя пенсия. Ешь, давай. Изголодался, поди, на больничных харчах. У меня всегда сыт и одет будешь.
- Зачем я тебе?
- Дитё у нас. Бабка избаловала Гаврика в край, сладу нет. Рослый, здоровый и умненький, в школу с шести лет пошёл, уже в третьем классе и со всеми дерётся. Может, тебя слушаться будет?
Геннадий молчал, уставившись в окно. Рая снова налила коньяку в стаканы, они выпили.
- Ну, что молчишь?
- Сказать нечего.
Вагон монотонно покачивало, Рая смачно жевала и хрустела, с хлюпаньем пила пепси-колу и, вообще-то, не вызывала отвращения. Здоровая и румяная молодая бабёнка с рубенсовскими телесами. Трахнуть такую в кейф, даже полапать тугого мясца в удовольствие будет. Это сейчас щупанье девок как-то отошло, потому что нет у них на худом теле ничего, кроме вагины и губ, приятного. И то, если они умело сосут. Гена хмыкнул, отгоняя развратные желания и непроизвольно вздохнул.
Рая неожиданно вымолвила. – Ох, болезный ты мой.
Он отодвинулся от столика.
- Хватит дуться. И не ревнуй, что тогда так по-глупому залетела. Баба же я. Опоил он меня, этим и воспользовались. Полюбовников домой не вожу. Понимаю, дитё у меня, к тому же, мальчишка. И тебе всегда дам, если хоть немножко на это самое ещё способен.
Снисходительность жирующей самки задела Геннадия за живое, он кивнул на лавку.
- Ложись, покажу какой я болезный.
Рая ни чуть не оскорбилась, даже заулыбалась. – Ой, ой, раздухарился инвалид. Или, как Чапай, только грозишься всё, как Анке.
- Я серьёзно.
- У вас, мужиков, слово еть совсем другой смысл имеет. Отругать или избить, не обязательно удовлетворить.
- Я не мужик. И в инвалидности остаюсь мужчиной.
- Это да, - фыркнула она, задирая подол платья без тени смущения и стала снимать трусы. – Баб ты не позоришь. Не хам. Эт, другому, возьмёшь в рот и, всё! Курва, значит, последняя.
В запале от раздражения он спустил джинсы и неуклюже полез к ней на лавку, испытывая неприятный зуд от движений между лопаток. Рая широким жестом подтёрла промежности прокладкой и широко раскинула ноги. Вымолвила снисходительно, схватив ладонью упругий член. - Ладно, уж. Больно-то не старайся, себе вначале справляй удовольствие. 
Он на мгновенье опешил от такой животной простоты сношения. Живут же люди без волнующих тайн и всех этих проклятых вопросов. У него вдруг пропало желание, он оцепенел, теряясь, член  в её ладони стал обмякать…
Но ею, видно, овладевало желание, Рая хныкнула. – Опять не то сказала, или не так подставилась? Какой он у тебя ранимый, как шибко воспитанный мальчик.
Гена дёрнулся, пытаясь соскочить с неё, но она удержала.- Да не психуй! Погоди. Подниму его губками.
И сила в ней была, прямо, мужская. Подхватив под ягодицы, затянула его себе на грудь и ласково засюсюкала. – Холёсенький ты мой. Как я по тебе соскучилась. Ммм, - стала смачно сосать помягчевший член.
И он тут же снова возбудился, выдернул член изо рта и скользнул к промежностям. Она перехватила его рукой и, вправив во влагалище, поддала бёдрами.
- Давай я сверху. Или дососу. Сказала же, больно-то не старайся. А то попервости, как бы чего…
Но он старался. Да так! Вскоре она стала отзываться активно, застонала в приятной истоме...
- Гена, а ты всё такой же. Ой! Ой! Только с тобой. Кайф мне такой…
Забесилась вдруг и вскоре устало обмякла, с протяжным прерывистым стоном ушла в чувственное наслаждение, оплетая его руками и ногами. – Погоди, Геночка. Щас я тебе отплачу минетом. А может ещё как-нибудь тебе по-другому сделать?
Рая заглянула ему в глаза. - Делай со мною, что хочешь. Да за кайф такой я тебя всего буду облизывать. Сама на руках буду носить...
- Не надо! – неожиданно даже для себя озлился Геннадий и, разодрав объятия, соскользнул на пол, быстро натянул джинсы и стал застёгиваться.
Рая потянулась к нему. – Геночка, но ты же не кончил.
- Не хочу!
Она привстала. – Но почему? Гена-а…
Рая с трудом осознавала происходящее, кейф был сломан. Она долго ещё смотрела на него, но сытость плотская и половая брали своё, удовлетворение возвращало на землю.
Она опустилась на лавку и зевнула. - Ну и жуй с тобой! Загнёшься без меня псом бродячим.
Гена не ответил, прилёг на лавку, отвернувшись к стенке. До того тошно ему стало! Он себя не понимал, не он, а поступки им руководили. Разум хотел примирения, но сердце отвращало, жить с животной скотиной не позволяло. Только в сказке принц счастлив с простодушной и необразованной Золушкой.
Вагон мерно покачивало, ритмично постукивали колёса и, в конце концов, он тоже задремал…
Очнулся он от сильного толчка и лязга, Рая тоже привстала и, вымолвив. – А, - снова легла, поезд пошёл, набирая скорость.
Проводница стукнула в дверь. - Через полчаса вам выходить. Билеты будете забирать?
Рая отозвалась. – Не надо, - и осталась лежать.
Потом вздохнула. – Надо вставать.
Геннадий сел на лавке.
- Допивай коньяк.
Он вылил из бутылки остатки коньяка в стакан и выпил, стал молча жевать закуску, Рая вскрикнула.
- Какой-то ты всегда непонятный мне! Ну, что тебе ещё надо?
- Женщину, а не животное.
Она поняла по-своему. – Правильно бабы говорят, не бери в рот мужику, пока он сам тебя всю не оближет. Унижаешься ради любви и сразу - животная. Самка самца не облизывает, а только детёнышей своих.
Даже процитировала Есенина. –  Это её… Лижут в очередь кобели истекающую суку соком.
О чём с ней было говорить? Забрав штормовку, Геннадий вышел в коридор и закурил. Уже рассвело, поезд сбавлял скорость и медленно полз, иногда и вовсе останавливаясь. Вскоре и Рая вышла из купе, прошла в туалет, заметив ему мимоходом.
- К Вертуновке ни как подъехали.
Тут поезд и вовсе остановился. Медленно проплыли освещённые фонарями станционные постройки. Дача его была здесь, совсем рядом. И не раздумывая, Геннадий вышел в тамбур. Дверь открылась. Спрыгнув на узкий перрон, он зашагал, не оглядываясь, к дачному посёлку.

Уже совсем рассвело, когда Геннадий подошёл к своему скворечнику довольно красиво обложенному кирпичом. На мансарде горел свет, но дверь веранды была закрыта изнутри, и он стал стучать. Вскоре раздался глуховатый со сна женский голос.
- Кто там?
- Хозяин этого теремка пришёл.
- Ой! Чекист, - дверь распахнулась, Варя Чебыкина, отступила внутрь веранды, пропуская его, лицо было расстроено.
- Или тебя теперь Тузиком звать?
- Зови, как хочешь. Что случилось?
- Совсем люди с ума посходили. Такое тут с собой молодожёны сотворили...
Неожиданно к Замятину вернулось хорошее настроение, он обнял Варю и поцеловал её в щёчку.
- А ты с кем тут блудничаешь?
- Да ты что? Я теперь с Сёмушкой живу.
- С мужем Солнышко?
- Сбежала она от меня через неделю, обокрав к тому же.
- Наркомана только могила исправит.
Чебыкина лишь расстроено вздохнула.
- Что тут твориться у вас?
- Супруги Климовы такое с собой сотворили…
- Тузик или Чекист, привет!
Он отстранился от Вари и невольно дрогнул, Вера стояла в дверном проёме, опираясь о косяк.
- А ты что тут делаешь?
- Тебя ловлю.
Он нахмурился и глухо вымолвил. – Ну и зря.
Варя его одёрнула. – Не хами, Золушка девчонка ещё совсем
Он поднял взгляд на Варю. - Так что такое Климовы с собой сотворили?
- Помнишь Анестези, когда ты нам Солнышко во всей красе показал? Вначале муж заклеймил её сукой. Нанёс зековскую наколку внизу живота и на грудях. Потом она выбрала момент, ударила его бутылкой по голове, связала, и ему тоже поставила сучье клеймо и ушла.
Тузик поморщился. – Идиоты!
- Володя – офицер и очень переживает. Заперся с вечера на мансарде и не отвечает.
И Вера хныкнула. – Что она сучка с ним сделала? Как ему теперь?
Тут уж Тузик обеспокоился и полез по лестнице к люку мансарды. Стал громко стучать, но сверху ни звука. Тогда он стал дёргать и бить крышку люка. Долго возился и, наконец, та откинулась. Он полез выше и неожиданно вскрикнул, едва не сорвавшись. Но быстро опомнился и кинулся наверх, Варя метнулась за ним. Золушка  тоже полезла по лестнице и, высунув голову в люк мансарды, обмерла, Спартак отдирал руку Климова от верёвки петли. Не это, собственно, а застывший, остекленелый взор висельника из последних сил цеплявшегося за жизнь повергли её в шок. Она пришла в себя лишь, когда Варя сильно встряхнула её. Верочка с шумом сорвалась вниз, очнувшись от болезненного падения с лестницы…

А снимать Климова с петли не надо было. Их всех увезли в отделение милиции. Выпустили Замятина из КПЗ только через месяц с небольшим. Он сразу же вернулся на дачу, к своему удивлению, встретив выходивших из домика Веру и Варю, их тоже освободили накануне. Переночевав у него, они собирались его искать и, вот встретились здесь. Девушки были грустны и сильно расстроены. И выглядяли как-то уж очень повзрослевшими. У него вырвалось.
- И вам не сладко пришлось…
Арцишевская внезапно расплакалась и обняла его.
- Дичь какая-то. Такого и в голливудских ужастиках не увидишь.
Варя пыхнула злостью. – Следователь сволочь такая…
- Тузик, полюбила она тебя.
- Ага, с первого взгляда, - вымолвил тот с горечью.
Верочка мучительно краснела, стояла перед ним провинившейся школьницей.
- Всяко бывает.
- Любовь не для меня.
- Погрейся, хотя бы у любовного костра.
Он словно откровение услышал и заглянул в глаза Верочки. Оцепенел, видя в них непритворное обожание.
Варя поспешила оставить их.
- Пойду я, потом ко мне зайдите, - вымолвила она с тяжким вздохом несбыточной мечты.
Как только Чебыкина ушла, Тузик буркнул. – А может, не будем?
- Чего не будем? – удивилась она.
- Греться у любовного костра.
- Меня сразу потянула к тебе…
- Больной я! Больной! Нагреешься и уёдёшь, а каково будет мне? Ты, хотя бы это понимаешь?
Вера обняла его. Он покорялся.  И она шагнула назад, упав на диван, завозилась с одеждой, распахиваясь. Никакого стеснения не было, она будто давным-давно его знала. Она сама стала ласкать его. И он ошеломленно замлел от такой ласки. Она упала на него, поймав губы, и охнула от раздирающей боли, её уже не девственная вагина всё равно была тесна для него. Вера схватила со стола бутерброд с маслом, мазанула им по промежностям и его багровой головке, снова насела.  Её снова будто ударило. Не болью. Острейшим удовольствием! Она застонала, ещё балдёжнее, шалея от будоражащих чувства ударов в самую глубину лона.  Напряглась от страстного желания выплеснуться и, теряя сознание, как от сумасшествия, стала ещё быстрее биться ему навстречу, завыв по-звериному. Совершенно зашлась в долгом протяжном стоне, почувствовав залившую внутренности горячую влагу. Обвила его, упоённая расслабляющим блаженством и поплыла бесплотным облачком в рай…
Потом вспомнила завершающий этап наслаждения и прижалась к нему умилённая.
- Ой, как это хорошо. Такого я не представляла. Прямо улетела.
- Просто у тебя парни были слабенькие.
- Да не было у меня ни кого…
- И сейчас тоже?
- Нет, честно. А целочку мне Настя проткнула пальцем в тот день, как ты появился.
Замятин просто шалел от её слов. Он откинулся на спину и уставился невидящим взглядом в потолок. Раскованное поведение не вязалось с её признаниями. Что-то почувствовав, девушка примолкла на некоторое время, прижимаясь к нему, потом спросила.
- Интересно, где сейчас Анестези?
- Она под следствием, её вероятно осудят.
- Вовчика жалко. Мало сучке такой сроку. Надо бы тоже повесить.
- Ладно, хватит об этом.
- А вообще-то вовремя она мне целочку сломала. Будто бог меня от гадостей жизни оберегает. Блатные девки в КПЗ всех новеньких на вшивость проверяют. Одна и оказалась такой, целкой, значит. Её все по очереди пальцами ширяли до крови, а потом заставили свои писи лизать. Напоследок девчонку обоссали и головой в унитаз окунули.
Тузик промолчал, не удивляясь, тюремные порядки он знал, лишь поглаживал её, зарывшись в нежные груди. После окончательного сближения девчонку тянуло на откровенность.
- На самом деле, секс удовольствие, а его считают позорным. Да ещё ограничения в возрасте…
- В СИЗО просветили?
- Да мы и так всё с раннего детства знаем, молвы боимся. На западе даже переспать, это ещё не повод для знакомства.
Золушка превращалась в Миледи. Тузик хмыкнул потерянно.
- То ты хочешь любить, то блудить. Кем ты становишься?
- А как Золушке с нищим пастухом жить? Тут хочешь, не хочешь, а проституткой всё равно придётся стать, - ответила она с ужасающей безысходностью. – От жизни не спрячешься.
Он вскинул на неё глаза в замешательстве. Но она не дала ему сказать.
- Живут же на Западе. Жена если этим подрабатывает, муж только доволен.
- Путаны, это ассенизаторы любви.
- А чего хорошего пыхтеть на производстве за гроши? Вон, мать моя, пять лет на врачиху училась и всю свою жизнь маялась на двух-трёх работах. Жила хуже скотины, те хоть раз в год, а трахаются, а она ни-ни, чтобы своё дитя не позорить. А всё равно, изработалась и продаёт теперь своё тело богатому, противному пузану.
Вера помолчала, потом выдала окончательное умозаключение. – К сексу надо относиться, как к работе массажистки. Это утонченное развлечение, самый захватывающий для мужиков аттракцион. Дурой надо быть, чтобы упустить такую возможность заработать. Только защиту надо иметь. Давай, организуем бригаду. Только не со всеми подряд, а работать с богатой клиентурой. С такими, кто боится огласки. Эти не будут наглеть и безобразничать.
У Тузика неожиданно очень болезненно забилось в голове. Секс! Секс! Секс! Самый похотливый и животный секс овладевал умами не только взрослых, но и детей. Ещё в свергнутой Ельциным Перестройке тиражи газет в Советском Союзе резко упали, и только единственная газета Спид-инфо стала увлечением миллионов. Её с упоением читали все -  от пионеров до пенсионеров. Порнухой засматривались, кто тайно, кто явно, и самые упёртые коммунисты, и прожжённые аферисты. И не было этому безумному увлечению альтернативы, разве только пьянство и наркомания…
Мысли Замятина забурлили, то обрывались, то снова сплетались в запутанные вопросы. Как и все его подруги, и Вера перевоплощалась из Золушки в паскудную стерву. Не было у него ни  одной, которая… Которая… А какая должна быть она, современная женщина? И каким должен быть мужчина, если в жизни совершенно отсутствует возвышенная мечта? А главное – нужда.
- Деньги, деньги, везде деньги. Только деньги в голове…
Он встряхнулся, как от наваждения, встал, странно шалея. Им овладевал приступ гнева.
Он вдруг рыкнул на неё. – Ты! Ты-ы…
Верочка удивлённо привстала, откинув ногу, пухлый пирожок плоти, слегка разжимал розовые губки в нахально-презрительной улыбочке, груди дрожали словно всё еще смаковали сексуальную похоть, и этим его снова и неотвратимо, но уже по-звериному, возбудили до неимоверности. Нет, это уже было не половое влечение, а приступ сексуальной похоти, он не в силах был ему сопротивляться. Кинулся вдруг на неё, с силой схватив за нежные груди, перевернул, заставив стать на колени задом к нему. Ущипнул развратно пышные мясистые ягодицы и яростно ткнул в захлюпавшее от густой слизи влагалище!  Вера закричала пронзительно. Но он почти моментально взорвался, лишь несколько раз ткнулся в неё и обмяк…
Но Вера кричала не от боли и страха. Сама стала биться в него, выпятив ягодицы и изогнувшись в спине. – Тузик! Ещё! Ещё! Ну, ещё Тузик. О-о-о…
И такой она вдруг похотливой зверушкой ему показалась!
- Сука ты, долбливая, - вскрикнул он с неожиданной злостью, оттолкнув её.
- Ты что?
Уже теряя контроль над собой, он грубо столкнул её с дивана
- А ну, одевайся! Живо. И чтобы духу твоего здесь больше не было.
- Тузик! Что с тобой, Тузик?
- Я лучше буду дрочить, чем таких сук любить.
Закричал, всё более свирепея. – Ты противна мне своей сучьей похотью! Сука ты, сука блудливая! Сукой уже родилась! Уходи, пока не прибил. Уходи-и…
Вера по-настоящему испугалась и, как была голой, отскочила в дальний угол комнаты. Его вдруг как-то странно повело и стало скручивать спиралью. Он упал на пол, забившись в приступе эпилепсии, глухо выкрикивая одно лишь слово.
- Суки! Суки! Все вы суки. – пока не захрипел и изо рта не пошла пена.
Быстро одевшись, когда он немного пришёл в себя, Вера побежала в дачную сторожку и вызвала скорую помощь. Но к врачам не вышла, дождавшись, когда Тузика увезли, пошла, ошеломлённая такой развязкой, к автобусной остановке. Надо было ехать домой, завтра в школу.