- Есть что-то, Ф.? – спросил худощавый бледный человек средних лет в безупречно наглаженном френче цвета хаки, поднявшись из тяжелого дубового кресла. Ф., по всей видимости, был выпившим, выглядел неряшливо, но небольшой рост вкупе со слегка полноватой комплекцией и редкими седыми волосами, сквозь которые проглядывала блестящая лысина, производили ощущение какой-то особой беззлобности и вызывали некоторое подобие симпатии.
- Неа…
- Ф., что за фривольности? Обратись как следует, – худощавый человек поморщил лоб и бросил взгляд из-под угольно-черных бровей.
- Товарищ старший адепт-лейтенант, за последнее время… - бойко начал рассказывать Ф., но был прерван.
- А, ну тебя к черту. Давай лучше выпьем. Тоскливо, Ф., тошно, невыносимо.
Худощавый человек достал из ящика массивного стола хрустальный графин, две стопки, искусно украшенные серебром, и поставил все это добро на зеленое сукно стола. Сам же, нисколько не обращая внимания на Ф., выглянул в окно. Все та же слегка синеватая темнота и неподвижный воздух. Стена, в окна которой смотрел сейчас худощавый, на первый взгляд уходила куда-то далеко за горизонт влево и вправо, но в то же время явственно ощущалась находящимися внутри круглой башней. И подножие, и вершина этой башни уходили в неизвестность и терялись в кипящем темно-сером тумане, переливавшимся всеми оттенками серого – от цвета светлого серебра до черноты тяжелых грозовых туч. Окон было всего четыре – по количеству комнат, располагались они по окружности, но картина, открывавшаяся глядящему в них, была одинакова – та же синеватая темнота, уходящая в бесконечность, те же стены из грубого черного камня простиравшиеся вверх и вниз.
- Сгниваем мы здесь, Ф. Не помнит о нас уже никто. И не вспомнит никогда. Что мы здесь делаем? Тошно, как же тошно… Сколько мы уже сидим здесь, взаперти в этих четырех комнатах?
- Я со счету сбился, товарищ адепт-лейтенант… Да и ни к чему это… Все равно никуда выбираться мы отсюда не будем, да и некуда.
Видно было, что оба уже были изрядно пьяны. Адепт-лейтенант неуверенно наклонил графин, чтобы налить в стопки еще. Графин был пуст.
- А, ч-черт, водка кончилась – ругнулся он, заткнул графин пробкой, убрал в ящик стола и закрыл его на ключ. Тяжело вздохнув, он повернул ключ обратно и снова достал графин. Он был полон.
Ф. крякнул.
- Товарищ адепт-лейтенант, давайте по последней, и спать. Вам лучше отдохнуть и поспать, не нужно думать о таком. В конце концов, непыльная работенка, ведь правда? – он подмигнул.
Чокнулись, выпили, даже не поморщившись.
- Спокойной ночи, товарищ адепт-лейтенант.
Худощавый кивнул вслед пошатывающемуся Ф., выходящему из комнаты. Несколько секунд он прислушивался к затихающей возне Ф., который готовился ко сну. Когда все стихло, он резко встал, властно отодвинув тяжелое, обитое кожей кресло. Стараясь сохранять четкость шага, он подошел к книжному шкафу. Там стояла всего одна книга – Марк Твен, «Янки при дворе короля Артура». Аккуратно взяв небольшой томик, он пробежался глазами по изученным до отвращения буквам, даже не стараясь сложить из них слова, и поставил книгу на место. Сев в кресло, он обхватил голову руками, и замер. Теперь не было слышно ни единого звука, кроме едва слышного дыхания. Абсолютно ничто не тревожило окружающую атмосферу, и комната завязла в тишине. Стол, обитый сукном, тяжелое дубовое кресло, лампа под зеленым абажуром, книжный шкаф – все это было испачкано липкой вязкой тишиной, все пространство вокруг было заполнено ею и не было никакой возможности спастись от нее.
Худощавый сидел в кресле неподвижно, но, казалось, что сейчас он заплачет. Встанет, ударит крепкими кулаками по столу, разбив их в кровь, завопит в исступлении, как младенец, разобьет все стекла, до которых сможет достать, упадет на колени и в приступе бессильной ярости, смешанной с отчаянием, воздев руки вверх словно библейский пророк, будет кричать до хрипоты, до изнеможения, до тех пор, пока не зальются кровью из лопнувших сосудов глаза, а горло не будет в состоянии издать ни единого звука. Вся его поза, тело, напряженное как перетянутая струна, были готовы к этому и ждали этого.
Но этого не произошло. Он не спеша поднял голову, окинул взглядом комнату зеленого оттенка, освещенную одной лишь настольной лампой с абажуром. На столе стоял телефон без кнопок и диска, рассчитанный только на прием звонков. Он поднял трубку – телефон исправно гудел, но гудение это было пустым фоном эфира. Никто уже десятки лет сюда не звонил. Наконец, его взгляд упал на графин. Он молча опрокинул в себя еще одну рюмку, убрал графин, закрыл ящик на ключ и зашел за книжный шкаф. Тут была ниша, отгороженная от остальной части комнаты и кое-как обустроенная – кровать, прямо перед которой стояла тумбочка – так, что для того чтобы лечь, непременно нужно было перелезть через нее. На стене висели часы причудливой округло-прямоугольной формы с римскими цифрами. «Поздно…» - подумал адепт-лейтенант про себя. На часах обе стрелки приближались к двенадцати. На задней стенке шкафа висел календарь с котятами за Бог знает какой год. Он взглянул на календарь и улыбнулся. Странно. А ведь только недавно очень сильно его раздражал. Были даже попытки его выкинуть (не увенчавшиеся, правда, успехом, так как наутро все возвращалось на круги своя вплоть до мельчайших деталей).
Адепт-лейтенант разделся, аккуратно сложил одежду на манер военной формы и мгновенно уснул.
Проснулся он от будильника, стоявшего в изголовье. Часы показывали ровно семь часов утра, однако относительно «вчера» ничего не изменилось – настольная лампа все так же горела, комната все так же была погружена в полутьму, везде царил все тот же безупречный порядок. Адепт-лейтенант оделся и неспешно, но энергично вышел из кабинета, чтобы умыться, побриться и вообще привести себя в подобающий служащему такого уровня вид. После комплекса утренних процедур он снова вернулся на свое рабочее место, за стол. Сейчас должен был прийти Ф. И он не заставил себя ждать. В отличие от вчерашнего, сейчас он выглядел аккуратно и подтянуто, и несмотря на уже весьма почтенный возраст держался по выправке. На подносе, который он держал на одной руке, стояла тончайшая белоснежная изысканная чашка, в которой плескался резко контрастирующий черный кофе и неизменные четыре оладья с медом на тарелке, ничем не уступавшей своим видом чашке. В другой же руке у него был конверт.
Ф. поставил завтрак сбоку стола и отдал конверт лично адепт-лейтенанту в руки.
- Доброе утро, товарищ адепт-лейтенант. Сегодня есть почта. – Ф. не скрывал своего удивления. Почты они не видели уже давно. Давно уже ничего в этом замкнутом мирке не изменялось.
- Доброе утро, - сухо ответил адепт-лейтенант, - спасибо. Ф. тихо, чуть ли не на цыпочках вышел из кабинета, а адепт-лейтенант достал из ящика нож для бумаги и аккуратно, с особой щепетильностью раскрыл конверт, на котором не было никаких опознавательных знаков, кроме гербовой печати. Внутри оказалась заполненная каллиграфическим почерком форма. Буквами, которые причудливо изгибались вензелями, в самом верху было выведено:
Министерству утраченных смертей.
Известие об утраченной смерти от 23.06.1941.
Далее шло подробнейшее описание, фамилия, имя, отчество, даты рождения и предполагаемой утраченной смерти, краткая биография и прочие разнообразные сведения.
В самом низу было заключение: 22.06.1941 была зафиксирована смерть гражданки (…), однако ее душа в приемник-распределитель не прибыла, что позволяет сделать вывод, что смерть была утрачена. По факту утраченной смерти предписано начать расследование.
* * *
Она лежала на кровати и стеклянными глазами смотрела в потолок, по которому шла жирная угрожающая трещина. Вокруг все было засыпано обсыпавшейся штукатуркой и покорежено. Однако она абсолютно не обращала ни на что внимания, и лишь крепче сжимала выцветшую и покрывшуюся белой алебастровой пылью фотографию, на которой был изображен симпатичный улыбающийся ребенок, жизнерадостный мальчик. «Его больше нет…» - едва слышно шептала она. «Меня больше нет…» - вторила она сама себе. Да, она была мертва, но все еще прикована здесь. Ее душа все еще тлела в обессиленном теле. Но смерть и отчаяние уже обдали ее с головы до пят своим ледяным дыханием. «Его больше нет…»
* * *
- Товарищ адепт-лейтенант, товарищ адепт-лейтенант!!! – в кабинет буквально ввалился Ф., неся охапку писем в точно таких же гербовых конвертах. Их были сотни. – Письма!!!
- Вот теперь у нас есть работа… - шепнул адепт-лейтенант под нос, - доволен ли ты теперь? – спросил он сам у себя.
Шло 23 июня 1941 года…