Над законами природы можно печалиться, а можно и не... Переписать нельзя, отменить — тем более, «так чего зря время терять». Кому-то требуется первая пара лет жизни, чтобы раз и навсегда смириться с несправедливостью окружающего мира к его обитателям и убийственным эгоизмом обитателей к своему миру и себе подобным и неподобным. Кому-то — первая пара десятков лет, а кому-то — первая пара десятков жизней.
Сколько и чего требуется мне, лучше не спрашивать. Земная моя жадность столь же безгранична, сколь и небесная широта. Ну, да. Жадничаю и беспредельничаю.
Место для жилья и яйца
Чья это была идея — мамина, папина или совместная — теперь уже неважно. Но только обустраивать себе дом возле яхтклуба, ресторана и причала, где отдыхают, грохочут, скрежещут, ремонтируют, празднуют, выгуливают.., явно не стоило. Но взрослые, как это водится среди людей и не только, сначала построили, а уж после стали сомневаться и пожинать плоды своего выбора.
Сооружали любовно и тщательно: трава, мелкие ветки, листья, клубочки тины с песком, пух, обрывки бумаги, тряпок, даже ракушки перламутровые и обкатанное морем бутылочное стекло... Получилось романтично и страшно бестолково. Справа с утра до утра суетятся яхтсмены, а также смеются дети и любители дефилировать вдоль берега, общаются собаки и собачники. Слева — ну, слева совсем худо: едят, пьют и всё прочее. Представить себе, что лебеди строили из тех соображений, чтобы не остаться в случае чего без пищи и помощи, как-то сложно. Хотя бы потому, что сами новоселы оказались сильно раздосадованы чрезмерным вниманием к их семье и полным отсутствием покоя даже ночью.
Вскоре в гнезде появилось шесть яиц — и мама принялась их высиживать с такой волнующей бело-нежностью, что редкий прохожий-пробежий не останавливался в умилении перед нею. Не знаю, что чувствовала мама под прицелом растроганных или хищных глаз, пыхающих объективов, направленных носов и пальцев, но папа нервничал. Он то и дело приближался к наблюдателям или охотникам, шипел, щёлкал клювом, расправлял крылья, закрывая обзор спальни. Но толку от его переживаний и действий было маловато.
Но поскольку перенести гнездо, как и яйца, в более укромное местечко никак уже не представлялось возможным, то оставалось только продолжать начатое. Маме — высиживать, папе — закрывать собой.
Пятеро в гнезде, не считая взрослых
Уж как там получилось, что из шести одинаковых на вид яиц вылупилось пять невероятно хорошеньких пушишек — ума не приложу. Два сереньких и три персиковых. А ведь могло быть три персика и три сереньких. Или два сереньких и четыре персика. Где ты, неведомый утёнок? Вылупился ли ты на свет и не сумел выжить? Или свет не проснулся в тебе?
Любуясь лебединым семейством, неизменно грустили по шестому, которого так и не узнали — хотя его жизнь и не была связана с нашей, да и вообще. Утешались правильными словами и таили неправильные слёзы, потому что не должны были печалиться по мало того что совершенно чужому нерожденному ребёнку, но даже и не человеку. Исходя из здравого смысла, исходя из законов природы. Но мы ни из чего не исходили, мы тосковали о шестом.
Зрителей и охотников значительно прибавилось. Папа-лебедь издергался в пух. Мама, которая всё чаще и чаще отлучалась за пищей — и соответственно волновалась за детей и папу в геометрической прогрессии, тоже сильно сдала. И только пятеро малышат — бесподобно прекрасных вопреки сказке Андерсена — не замечали ни тревог родителей, ни фотовспышек, ни собачьего лая, ни рева моторов, ни людских восторгов. Они становились с каждым днём самостоятельнее и увереннее.
А мы, всё понимая, каждую минутку, которую были свободны от своих человечьих хлопот, мчались к нашим лебедям поглазеть на малышню. И тоже не с пустыми руками — фотоаппарат, бинокль, хлеб.
Тут случайно не проплывала семья с детьми?
Через несколько недель, гнездо опустело. Но мы всё ещё находили лебединую семейку неподалеку — родители учили малышню нырять, добывать себе еду, умываться, преодолевать разные трудности. После занятий лебеди уже не стремились домой, им был домом любой тихий уголок берега. Потому что самая верная крыша — это всегда мамины и папины крылья.
Но однажды мы долго не могли встретиться со своими лебедями, а когда увидели их, то пожалели о встрече. Только четверо детей плыло рядом с родителями. Взрослые не отпускали их себя и не подпускали близко к людям даже за кусочками булки.
А потом они и вовсе пропали с нашего берега. Где только мы их не искали: и возле брошенного гнезда, и на дальних и совсем диких пляжах, и под мостами...
И вот спустя месяц снова увиделись. Утят было трое. Пересчитывали и пересчитывали, не желая верить очевидному, придумывали себе объяснения, мол, четвертый — ленивый, а потому и не пошёл со всеми, или заболел и остался в укромном месте. Но проходили дни, а горечь не проходила.
И снова пятеро утят!
Вот и середина лета. Каждый раз, когда шли мимо пустого гнезда, отворачивались. Перед глазами стояли сделанные в апреле, мае, июне снимки и те картинки, что отпечатались в памяти. Мама — в гнезде, а папа снует вокруг, то принося в клюве что-то съестное, то отпугивая любопытных, собак и технику. Крошечные комочки жмутся к родителям, копошатся в гнезде, делают первые потешные попытки выбраться к воде. Купания, игры, заплывы, разговоры, нежность...
Стремились побыть возле лебединой семьи, сравнивая их с собой, а себя с ними. Учась у них, восхищаясь ими, а главное — передавая через соучастие своё узнанное родство. Но перед тяготами, которые лебеди несли с достоинством и мудростью природы — у нас едва хватало силы духа.
Но природа не создавала законов, это мы ей приписали их от собственного бессилия, а потому чудо всегда возможно. Конечно, не каждый раз. И конечно, только тогда, когда вызрело и вспыхнуло верой, терпением, трудом и мужеством любви. Лебединой. Человечьей.
В прошлый четверг у ребенка был выпускной в начальной школе. Дети, учителя и родители собрались на берегу. Играли, ели, прощались, пели и смеялись.
И вдруг после праздника у причала встречаем лебедей. Малыши так выросли — уже тинейджеры. И знаете, сколько их было? Пять!
Пересчитывать счастье не нужно.
Всё точно — пятеро! Два сереньких и три персиковых. И рядом мамины и папины крылья.