Он проснулся с навязчивой мыслью, что что-то не так, что-то изменилось и стало другим. Солнце проникало в комнату через легкие занавески, но это было, какое-то другое солнце – тусклое и ненастоящее, его свет скорее напоминал свет луны в безоблачную ночь, в полнолуние. Комната, залитая таким солнечным цветом, его комната, тоже казалось какой-то чужой и незнакомой.
Он нехотя поднялся, оделся и пошел на кухню. Что-то надвигалось, он не мог сказать что, но чувствовал это. Это витало в воздухе вокруг него, это витало возле дома за окном, это витало на его улице, в его городе, витало повсюду. Чай показался каким-то не таким, бутерброд с колбасой и маслом – невкусным.
Сегодня он должен был идти на бал, его пригласили, он готовился к этому давно, но именно сегодня, когда подошла дата, он чувствовал, что идти не хочет. Что-то давило и не давало расслабиться. Бал начинался в 15:00, значит, у него еще есть пара часов.
Бал. Какое интересное слово, наверное, люди соскучились по прошлому, устали от современности, хотели почувствовать себя частью чего-то важного и прекрасного. Не встреча, не дискотека, не танцы, не что-то еще, а именно Бал, именно так, с большой буквы, как в старину с платьями и натертым паркетом, со свечами и красивыми костюмами. Бал.
Он понял, что ему не нравилось в этом мире. В нем не было совершенства. Нельзя было найти что-то такое, что было бы идеально, любой, даже самый современный телевизор, через полгода был уже устаревшей технологией, любой человек был далеко не идеален, даже если казался таковым с первого взгляда, даже природа и животные, даже они, такие совершенные были не идеальными, все было не идеально. Это был не идеальный мир, и он сам в нем тоже был не идеален, и это его раздражало и расстраивало.
Почти новые ботинки, еще не совсем разношенные, красивый костюм, белая рубашка, почти идеальный галстук, почти...
Он подъехал без трех минут три. Как только он вышел, он почувствовал себя букашкой на фоне настоящего старинного замка. Внутри замок был так же величественен и красив, как и снаружи. Огромная прихожая и двери, огромные двери, наверное, метров пять в высоту, которые вели в главную залу с небывалых размеров люстрой. Он прошел и влился в толпу людей. Помещение действительно производило впечатление: натертый паркет блестел, под ярким светом нескольких сотен ламп, тяжелые бархатные шторы закрывали огромные окна, вдоль которых стояли небольшие круглые столики с горящими свечами и напитками.
Большие часы пробили три. Толпа зашевелилась. Заиграла музыка. И тут, как по команде дамы отделились от общей массы людей и встали отдельно. Кавалеры, по очереди, подходили и приглашали понравившуюся им даму, после чего присоединялись к уже танцующим в центре зала. Он тоже прошел и взял себе кого-то, не особо выбирая и приглядываясь. Он не мог танцевать легко и спокойно, тяжелое чувство, которое преследовало его с самого утра, навалилось с новой силой.
Вальс звучал роскошно. Когда первый танец закончился и случился небольшой перерыв, он быстро отошел и встал возле окна к столику. Некоторые пожилые господа поступили точно так же, да к тому же еще и закурили трубки. Дым поднимался вверх, к люстре, под потолок, от чего свет стал казаться немного синеватым.
Вновь заиграла музыка. Он подошел к окну и с трудом отодвинул тяжелую бархатную штору. Замок стоял на некотором возвышении, поэтому отсюда открывался чудесный вид на город внизу.
Он стоял и смотрел, слушая музыку и все увеличивающееся чувство беспокойства и дискомфорта внутри себя. И вдруг, на горизонте что-то сверкнуло, что-то ослепительно яркое и страшное. Он не мог оторвать взгляд, все было по-прежнему, играла музыка, танцевали люди, но, в то же время, он мог поклясться, все изменилось, он знал, только он знал, что с этого момента все будет совсем по-другому. И он увидел ее. Огненная волна, которая безжалостно шла вперед, сметая все на своем пути, от нее не было укрытия, дома падали, как костяшки домино, машины и люди просто исчезали, деревья сгорали как спички. Она шла, громадная и неотвратимая, шла сюда к нему, к ним. Он стоял и смотрел, как завороженный. Наверное, надо было закричать, что-то сделать, может быть предупредить остальных, тех, что продолжали так безмятежно танцевать и веселиться, но он не мог. Он стоял и смотрел на нее. Она надвигалась. И тут он понял - он любовался. Это было само совершенство, совершенство разрушения, он еще никогда не видел ничего совершеннее в этом мире, и это было прекрасно.
Он стоял и плакал, а вокруг все еще звучала музыка и все еще танцевали такие несовершенные пока еще живые люди.