Маленькая девочка сидела на крыше девятиэтажного дома, прижавшись спиной к старой деревянной двери, что отделяла пленительную свободу, холодный ночной ветер и чистое звёздное небо от грязной заплёванной лестницы, заставленной пустыми бутылками, в которых томились окурки сигарет её соседа по площадке. Каково им, там, внутри? Тем, кто горел за свою жизнь не более пяти минут? Что чувствуют те - вынужденные гнить в душной пустоте, запертые, словно в прозрачной сфере, из которой возможно лишь наблюдать за глупой суетной жизнью, а поделать ничего нельзя?
Девчушка поджала ноги, обхватила колени руками, чтобы хоть как-то согреться, ночная рубашка и халат - не лучшая одежда для ночных посиделок на крыше, когда в свои права вступила осень, да ещё и привела с собой друга - неуёмного бродягу-ветра. Девочка желала тепла... настоящего, человеческого тепла, не того, что родилось вместе с ней...
В двенадцать лет у неё самопроизвольно загорелись руки прямо, когда она с семьёй праздновала рождество Христово. Вроде бы пустяк, не правда ли? Родители, как им и было положено, сильно перепугались и всё такое... сначала, но потом увидели, что следы ожогов отсутствовали, и изменили своё отношение к дочери окончательно и бесповоротно. Для людей глубоко верующих (а именно такими её родители и являлись) представление, устроенное их единственной и до сего момента любимой дочерью, представляло собой ничто иное, как проделки самого дьявола. Мать не на шутку разволновалась, схватила с полки распятие и начала прятаться за ним, как будто увидела перед собой вампира. Отец в недоумении стоял неподалёку от дочери, держа в руке бокал с вином и с выражением крайнего презрения на лице сверлил взглядом ребёнка. А Виктория плакала, не от боли, нет, это был своего рода шок, так паршиво, как в это рождество, она себя ещё не чувствовала. Отец медленно поставил бокал на стол, спокойно взял со стола полотенце, вытер руки, прошёл мимо ошарашенной супруги и, незаметно для всех связав полотенце в узел, со всего размаху ударил им свои дочь прямо по лицу. Мать пыталась остановить обезумевшего от праведного гнева мужа, но всего, чего она добилась - приняла на себя второй удар, а третий, четвёртый, пятый... тринадцатый снова достались малышке.
Виктория не молила его остановиться, не просила простить, её мозг работал гораздо быстрее руки отца, работе мешала боль, но её стоило терпеть... Трагедия ли повзрослеть за одну ночь? Или преимущество? Когда в состоянии сильного стресса можешь себе представить человека, которому повезло гораздо меньше, чем тебе, поднимаешься грозной мощной волной над своими ничтожными детскими идеалами. Чего ей стоило стерпеть унижение и боль? Правды...
Но как же нам с тобой, читатель, легко об этом рассуждать, держа в руках лист бумаги?! Могла ли себе предположить моя героиня, что мнимое добро, окружавшее её все эти последние годы, оказалось наглой ложью, написанной в книге, которую она была приговорена читать постоянно: в церкви, за трапезой, перед сном...
Дальше всё было до крайностей банально. Бесконечные походы в церковь, сеансы экзорцизма, разумеется, совершаемые только лицами духовными. Народные целители в представлении родителей юной Виктории приравнивались к пособникам известно Кого. Но всё это ничего не изменило. Постоянные физические наказания отца, как он сам выражался, "во имя господа нашего", и полная изоляция от внешнего мира сильно сказывались на психическом здоровье девочки, случаи пирокинеза стали учащаться. Непонятно, почему родители держали её взаперти, ещё непонятнее, чего они боялись больше: причинения вреда окружающим или прослыть родителями урода, посрамиться перед знакомыми. Хотя их можно понять: стоять и молиться в храме, когда на тебя искоса поглядывают такие же, как и ты, блюстители идеалов божьих, стараться сохранять спокойствие, когда за твоей спиной то и дело шепчутся люди, по домыслам которых с трудом узнаёшь в них молящихся за свои грехи. Храм, святое место, превращается в подобие общественного туалета в самом худшем ресторане города.
А что до невинного ребёнка? Да кто о нём думает, сплети и интриги - вот, что действительно разжигает интерес у общественности. Лишь убогому писателю-неудачнику не чужды переживания человека, даже такого маленького. Но кто читает его произведения? Наверное, те немногие, кто не стесняется признаться в своём сочувствии к человеку...
Но всё это звучит красиво лишь на бумаге. Маленькая принцесса, что так любила кружиться вокруг украшенной разноцветной мишурой и игрушками елки в красивом розовом платье, петь рождественские песни вместе с мамой, помогая ей аккомпанировать на старом видавшем виды фортепиано, которое передавался по наследству из поколения в поколение... потеряла всё за одну ночь перед рождеством. Яркие детские грёзы были сожжены дотла ею самой. Но разве она в этом виновата? Хотя это останется для неё самой загадкой, даже крепкая пощёчина отца за нечаянно сожжённое распятье, одиннадцать лет провисевшее над кроватью, не намекнёт и не даст ответ.
Поэтому юная принцесса часто спрашивала у ветра, он казался таким родным, всегда понимающе трепал её длинные чёрные волосы. Ветер таил в себе столько силы и огня, хотя душой скорее походил на равнодушного беспризорника. Он не мог подарить тепла ни ей, ни кому-либо ещё. Он был чужд для всех и добр со всеми одновременно.
Виктории было холодно. Научившись управлять огнём, она могла согреть себя в любой момент, когда ей было бы угодно, но сейчас она не хотела. Просто не хотела и всё. Будто берегла пламя. Для чего? Она сама ещё не поняла. Единственное, что она поняла за год своего заточения - этим огнём не растопить лёд, что сковал некогда любящие сердца. Кому принадлежит страна вечного холода, кто в ней хозяин - зло? Вряд ли. Зло - лишь холодный расчёт, то, из чего получают выгоду. Есть вещи куда страшнее зла - сомнения и страх, страх неизвестного, тот, что может загнать в тупик и запечатать вход, погрузив тем самым пространство вокруг тебя в непроглядную тьму и наугад бросить ключ, чтобы ты долго искал его, спотыкаясь о невидимые преграды. Сильные люди находят его, слабые - стараются устроиться поудобнее в уголке и принять всё случившееся с ними за должное, ведь "так богу было угодно"...
Все эти мысли, словно жадные звери, рвали душу Виктории. И держать такой зоопарк в себе ей со временем стало сложнее. Она так упорно тренировала себя, совершенствовала свою силу огня и силу воли в абсолютном одиночестве, но что-то сломалось у неё внутри. Она приняла это за слабость, хотя, возможно, это было начало чего-то нового.
Иногда люди сильно меняются. Оказавшись растоптанным и униженным, человек словно умирает сам для себя, превращаясь в прах, который держит на своих ладонях... в пепел, да, именно в пепел. Он сгорает и считает, что всё кончено. Однако находит в себе силы, чтобы подняться из грязи, отряхнуться, посмотреть на мир свежим взглядом родившегося заново человека. Он воскресает, возрождается из пепла, вновь обретает себя. Звучит банально, но гордо!
Но что Виктории до этих образных взлётов и падений человеческой души. Она чувствовала, что растоптана целиком, поскольку её особенность раз и навсегда стёрла границу между сказкой и реальностью.
- Ну, чего уставился, хочешь увидеть что-то интересное? - крикнула она серому мышонку, что пробегал вдоль железных ограждений и остановился, с любопытством уставившись на Викторию.
Она поднялась на ноги и, сняв халат, скинула его вниз, наблюдая, как он вальсирует вместе с бродягой-ветром, что не разучился танцевать классику. Она твёрдо решила, чего хочет.
В детстве папа рассказывал её сказки об удивительной птице с алым оперением, которая могла сгорать и возрождаться из собственного пепла. Отец не забывал приговаривать, что в природе таких не существует, потому как малышка-Виктория постоянно спрашивала, где водятся подобные существа.
Виктория верила в сказки, и сейчас не перестала верить, потому что сказка произошла с ней...
Вскинув вверх руки, словно крылья, она вдохнула побольше воздуха в грудь, насладилась его свежестью, его прохладой. Она не могла не поверить в сказку, она верила, что именно в ней нет всего того странного и непонятного, что существует в этом мире, опутанном паутиной улиц, грехов и пороков. Она ожидала от сказки чего-то гораздо большего, может быть, настоящего тепла? Кто знает...
Она вспыхнула, загорелась, как спичка, поспешно зажжённая о коробок рукой человека, желающего поскорее поставить на плиту чайник. Миллионы людей желали кружки горячего чая или кофе, кто-то хотел есть, грел остатки ужина, но им не было дела до маленькой девчушки, что горела на крыше девятиэтажного дома номер 8. Несколько секунд, и все её страдания, накопленные за столь долгий срок, превратились в бесполезный пепел. В тот же миг ветер поднял на своих невидимых могучих руках прах героини и без лишних прощаний и напутствий отправил в свободный полёт, полёт, о котором она так мечтала, просиживая долгие осенние вечера на крыше....
Мышонок, увидев на бетонном полу тень огромной птицы, отдаваемой полной луной, испугался и убежал обратно в свою норку, не зная, верить ему в сказку или нет.