Старый пьянчуга – так его называли соседи – он жил этажом ниже, и мы были самыми плохими жильцами этого дома.
Философ на пенсии и молодой писатель – мы отравляли жизнь обывателей своим умением пить и не работать, и, надо сказать, отравляли на совесть.
Но пристрастие к алкоголю было не единственным, что нас роднило, оставалось еще одиночество – понятное для старика и непростительное молодому человеку…
Да, так все и было.
Мы не здоровались с ним, встречаясь на лестнице, но каждый раз я замечал в его глазах какое-то любопытство, - как у детей, я тоже выбивался из общей концепции дома и он это видел.
Как-то в осенних сумерках я столкнулся во дворе с парой гопников, отнимавших у старого философа деньги и выпивку: они так и не успели понять, что случилось – апперкот и левый свинг отправили их мордами в грязь, лишив возможности творить зло этим вечером.
Я взял упавший пакет и протянул старику.
Молча, мы поднялись на второй этаж, где он жил.
- Не ходите по темноте, - сказал я на прощание, - знаете же, какой дерьмовый райончик…
- Все районы дерьмовые… - сказал он голосом старого лектора и тихо добавил: - Если у вас найдется свободная минута, был бы рад пропустить по стаканчику!
Я улыбнулся, наверное, первый раз за этот месяц.
Его маленькая квартира была завалена книгами и пустыми бутылками – будто я пришел к себе домой, только книг было больше, а бутылок примерно поровну.
Мы прошли на кухню, и старик выставил содержимое пакета на стол – две бутылки водки и сок – знатная добыча для постпролетариев.
- Было бы неплохо придумать еду, - сказал он, - все-таки гости у меня бывают редко – и это праздник.
Он открыл холодильник и долго размышлял над содержимым, потом закрыл и виновато пожал плечами – я улыбнулся второй раз за этот вечер.
- У меня еще что-то осталось, - сказал я, не обращая внимания на протесты, и сбегал домой за остатками сыра и колбасы, прихватив початую бутылку дешевого конька.
- Да мы с вами кутим сегодня! – благодушно развел руками старик, когда я вернулся. – Думаю, самое время познакомиться – Андрей Владимирович, в прошлом преподаватель античной философии.
- Максим, - представился я. – В прошлом студент, ныне писатель без постоянного места работы.
Старик внимательно посмотрел мне в глаза и улыбнулся, я никогда не видел такой живой улыбки у людей его возраста.
- Сегодня вдвойне праздник, - сказал он, - помимо кутежа нас ожидает умная беседа, как я понимаю?
- Разумеется, - улыбнулся я в ответ, разливая коньяк.
- Первый тост за знакомство! - сказал старик, поднимая стакан. – Я давно наблюдал за вами, и рад, что сегодня мы сможем поговорить по душам – только такие беседы приносят истинное удовольствие.
Мы выпили, зажевали сыром и как-то размякли после небольшого стресса на улице.
Было уютно и хорошо, мой новый знакомый, видимо, испытывал те же ощущения.
- Скажите, Максим, - спросил он. – Вопрос банальный, но все же – для писателя вы неплохо деретесь, как молодой Хемингуэй – хотелось бы узнать, о чем вы пишете, и в апогее этих слов – увидеть то, что пишете, я не из простого любопытства, на самом деле мне это интересно…
- Давайте лучше выпьем, - сказал я, внутренне смутившись, - А потом я расскажу, о чем пишу.
- Отличная идея! – согласился старик и стал наливать коньяк.
- Еще тост, - сказал он. – Чтобы похмелье жизни пришло как можно позже…
Этот человек определенно был великим, подумал я, внутри он вовсе не старел, и мне вдруг стало жаль, что столько времени прошло впустую, времени, когда мы не общались.
Зажевав коньяк, старик посмотрел мне в глаза – он ждал рассказа.
Мне нестерпимо хотелось курить.
- Курить можно здесь, - сказал он, опередив мои мысли, и откуда-то выудил пепельницу, полную жженых спичек. – Так о чем пишешь?
- О потерянных людях, - сказал я, прикуривая, - о сломанных людях – не путайте со сломавшимися…
- Философу это недопустимо, - усмехнулся он.
- А еще я пишу о смерти, без нее не обходится ни одно начинание, она самый справедливый судья в этом мире – и самый несправедливый, одновременно…
- Это тоже верно, - согласился он. – Помнишь что-нибудь на память?
- Конечно, но не сейчас… давайте лучше завтра…
- Тоже верно, не стоит торопить события… хотя-хотя – иногда это оправдано.
Он увидел немой вопрос в моих глазах и снова улыбнулся.
- Пора переходить на водку! Ваш тост, мой юный друг, ваше слово, мистер Розуотер!
Нет, он определенно был великим… старик… какой же ты классный, черт возьми, старик!
- За встречу! - изрек я нетривиальную для себя банальность.
Он залпом выпил, заставив работать поршень кадыка на тощей морщинистой шее.
- Знаешь, я раньше думал, что люди становятся сносными собеседниками лет к тридцати… тебе сколько?
- Двадцать четыре, - ответил я.
- Нормально, - сказал он, - к тридцати ты станешь еще лучше, если не сопьешься… или не задремлешь по жизни…
Эти слова потрясли меня: никто не говорил со мной на подобные темы, даже те, кто читал мои рассказы о сломанных людях…
Потом мы пили водку и говорили о Фалесе и Аристотеле, Кьеркегоре и чертовой дюжине умных вещей, пылившихся в казематах библиотек – в начале второй бутылки старик уснул за столом и на руках я отнес его на кровать.
Он спал, и меня поразило его лицо – оно было как у ребенка, я видел пару раз спящих детей – все то же самое…
На другой день мне подкинули работу охранника, и трое суток я сидел на заплеванной проходной какого-то завода, днем я смотрел в пропуски спешивших людей, а ночью спал на топчане…
На четвертый день я вернулся домой, получив на руки гонорар дремлющего писателя…
Я купил водки, еды и сигарет, искупался, переоделся и спустился на этаж ниже. Я долго звонил, но старика не было дома, каждые полчаса я спускался к его двери, но его все не было.
Я ощутил в себе беспокойство, он стал мне родным всего за один вечер, и теперь мне его не хватало.
Уже темнело, когда я еще раз позвонил в его дверь.
Из соседней квартиры выглянула оплывшая жиром тетка и недовольно прошипела:
- Да схоронили его вчера… а все ходють и ходють… житья ни какого… что бельма выпучил – умер он – все… отмучились.
Мне нестерпимо захотелось врезать ей по роже, но я сдержался и ушел…
До утра я пил на кухне, точно такой же, как несколько дней назад.
Утром я купил газету с объявлениями о сдаче жилья.