Поручили Межбижеру отнести в роддом передачу. Вальке из нашего двора. Валькина мама поручила. Из парадной в подъезде. Муж Валькин в море китов ловит. А мамаше на работу. Вот она Межбижера и подрядила. И два рубля авансом выдала. За работу. Путь-то неблизкий. С Жуковского аж на Комсомольскую! Если пешком, то Межбижера шажками минут сорок! Или двумя трамваями. А, вспомнил, еще Валькина мама Межбижеру рубль выдала для нянечки. Ну, которая передачу нести будет.
Он и пошел себе. Пешком, конечно. Экономить надо. Потихонечку по Жуковского до Советской Армии, Потом по Франса Меринга…
Идет Межбижер и соображает:
– Целый рубль нянечке отдавать! Это же разорение и разврат! Дам ей двадцать копеек и хватит с нее! А то взяла моду с посетителей по рублю красть! Миллионерша!
Он уже ее заранее ненавидел эту нянечку. И представлялась она ему дамой неопределенного возраста со стальными глазами. И в очках! Обязательно в очках! Как в кино про шпионов, которое показывали в клубе Дзержинского.
– И этой шпионке рубль? – думал дальше Межбижер. – Правильно я решил! Двадцать копеек и не больше! А на восемьдесят копеек много чего купить можно. На сэкономленные!
– Хорошо бы каждый день в роддом за два рубля передачи носить! – размечтался Межбижер. – Два рубля на тридцать – уже шестьдесят! Плюс двадцать четыре сэкономленных…
Получалась сумма, которая была больше его пенсии!
– А вдруг Валькина мама узнает, что я восемьдесят копеек зажилил? – срочно испугался Межбижер. – Нет, лучше я нянечке-вымогательнице полтинник дам. Чтоб поровну было!
А себе пирожков с повидлом на Тираспольской площади куплю. На обратном пути. Там всегда самые лучшие пирожки.
И на успокоенной душе Межбижера стало сладко, словно душа поела эти дивные пирожки с повидлом, которые жарят на Кругу на Тираспольской.
За этими сладкими размышлениями, Межбижер дошел до кирхи, повернул налево в переулок и вышел к роддому, предварительно разменяв рубль в киоске с газводой.
– Где нянечка? – спросил он, сжимая в руке липкие от пролитого на цинковый прилавок сиропа.
Нянечка оказалась совсем молодой и очень симпатичной девчонкой. Она, было, приняла от Межбижера авоську с передачей, но сразу же удивилась:
– А вы, дедушка, посмотреть на внучку не хотите?
Слова «дедушка» и «внучка» неожиданно согрели Межбижера. И он неожиданно для себя ответил:
– Хочу!
Нянечка обрядила Межбижера в белый халат, помогла надеть бахилы на тесемочках и повела наверх.
Валька лежала в койке и любовалась дочкой. Дочка ничем не любовалась, мала еще, а просто болтала ручками да ножками.
Увидев Межбижера, Валька даже не удивилась:
– Здравствуйте, дедушка Межбижер! – сказала вежливо. – А вот и моя Светка.
Межбижеру нестерпимо захотелось прикоснуться к ребенку. Ну, хоть одним пальцем!
– М-мож-жно? – запинаясь, спросил он у Вальки.
– Можно! – легко разрешила та.
Дрожащей рукой, едва высвободив палец из кулака, который, почему-то, никак не хотел разжиматься, он дотронулся до ребенка. Светка на это никак не отреагировала. То есть, не протестовала. Тогда Межбижер осмелел и дотронулся пальцем до ее кулачка. И… О чудо! Кулачок разжался, и Светка на мгновение ухватила своей ручонкой палец Межбижера.
Такого счастья старик не испытывал никогда!
Пришла нянечка и увела Межбижера вниз.
Спускаясь, он бережно держал у сердца руку, которую пожал ребеночек. А вторая рука испытывала какое-то неудобство. Ах, да, в ней-то зажат был злополучный полтинник. Полтинник? И Межбижеру стало стыдно! За такое счастье полтинник?
Уходя, он выгреб из карманов полученные два рубля бумажками и рубль мелочью и отдал нянечке.
Та взяла и поблагодарила.
А Межбижер пошел домой.
И путь этот был длинным-длинным потому, что горько и беспощадно вспоминалась жизнь, прожитая, как оказалось, напрасно.