- Ну что, Бандит? Что?
Рука привычно нащупала уже приподнявшуюся с лап морду и переместилась к загривку. Но ещё до того по ладони пару раз прошелся влажный и чуточку шершавый язык. Ритмичным барабанным боем застучал по полу хвост. Настоявшаяся за ночь тишина испуганно отпрыгнула куда в угол, за ещё невидимый в густой предутренней темноте холодильник.
- Что, морда, на улицу захотел? Точно? Не забыл, там мороз? Ладно, ладно… Сейчас, выйдем.
* * *
Бездонная чернота ночного небо, уже начала разбавляться густой, предутренней синькой. Выгрызенная лунными мышами корочка старого, засохшего месяца устало переместилась к самым воротам. Ещё чуть-чуть и окончательно свалится с забора. Но, не обращая на это ни малейшего внимания, звёзды светили всё так же ярко, зябко перемигиваясь в тёмном и оттого ещё более холодном небе. Если внимательно присмотреться, то можно было заметить, как, не сходя со своих мест, они подпрыгивали, стараясь согреться от раздухарившегося под утро морозца.
Под накинутую на плечи фуфайку, без всякого спросу и уже основательно, забралась своими ледяными руками портниха-зима, беспорядочно тыкая острыми швейными иголками по груди.
Снега нет. С одной стороны, вроде бы и хорошо. Не надо будет днём расчищать от снежных завалов двор и пробивать дорожку к узенькой тропинке, петляющей от дома к дому до самого большака, который, время от времени подчищали уже дорожники. Но с другой…
Нет снегопада, значит и надежды на то, что мороз спадёт - никакой. И небо ясное. Все звёздочки, как на смотрины, высыпали.
А мороз… Пробирает. Вон и Бандит, начинает лапы по очереди поджимать. Кусает, кусает… Надо будет ему помороженные уже лет пять тому подушечки смазать смальцем…
- Ну, что? Все дела сделал? Пошли, пошли в хату…
Лучше бы снежок. Не надо сейчас мороза. Всё, что в прошлом месяце выпало из малость прохудившегося зимнего мешка и не вцепилось настом в застывшую землю, ветер уже посносил в овраги. А без тёплого пушистого снежного одеяла… Как бы не помёрзли посаженные под зиму лук и чеснок.
Да и снег – не дождь. Течь нечему.
Но крышей надо… Надо заняться. Только одному… Нет, не осилить. Сможет ли Гошка хоть на недельку летом вырваться?..
Из курятника заполошно, неожиданно, а оттого втройне громко хриплым спросонья голосом заорал петух. На противоположной стороне улицы его поддержали. Но как-то неуверенно.
Не рано ли?
Да уж пора, пора.
Толку ложиться, досыпать – уже никакого. Пора и печь растапливать.
- Пошли, пошли, Бандит. Вон, уже иззяб весь. Да и я… Не жарко!
* * *
Подсохшие за ночь на плите дрова взялись дружно. От ещё приоткрытого печного зева в выстывшую за ночь хату пошло пока ещё осторожно и неуверенно, но пошло… Пошло тепло. В трубе довольно загудело.
Ну, всё, можно и чайник поставить.
- Ну что, Бандиткин, можно и по-чайковскому. Только подождать надо. Полный чайник. И нам с тобой, и курям замёрзшую за ночь в поилке воду растопить. А печь ещё и не раскочегарилась.
Ладно, ладно. Есть тут у нас какой запас в холодильнике. Любишь? Любишь, брат, колбаску… Кто ж её не любит? Ладно, не виляй своим крючком лохматым. Подметальщик из тебя всё равно никудышний. Вот, держи. На перекус. А потом уж и супец тебе вчерашний разогрею. Подъели мы с тобой запасы-то. Так что не смотри так жалобно. А то вот прям щас и сам расплачусь. Это мне, на бутерброды. Больше нету. Не-ту. На станцию, в магазин, сегодня сходим, подкупим. И колбаски, и хлебушка, и сметанки. Щи-то тоже того. Только тебе. Что сегодня? Борщец организуем? А, Банда? На уж… На ещё кусочек. Всё, больше не проси. Всё, всё, всё! Не наглей.
Правильно. Вот там, у дивана, на коврик и ложись, а я щас… Смальца достану, смажем лапы-то…
Так значит, говоришь, борща хочешь? Хитёр, хитёр… Зна-аешь, что косточка твоя будет. Так с одной косточки, то ж не борщ! То, пусть и хороший, наваристый, но… Пра-авильно – бульон. А для борща нам в погреб надо слазить. Картошки достать. Свеколок пару. Морковки… Какая у нас нынче морковка-то! Видел? Хороши корешки. Сплошные витаминчики! И каротин.
Да и картошечка ничего. Уродилась. До весны хватит и останется ещё. Если Гошка приедет на праздники, так и ему мешок, другой можно нагрузить с собой. В багажник влезет. Не на горбу же переть, а так будет в городе при харчах.
Как мы с тобой. Да, Бандиткин?..
Если приедет…
Ладно. В погреб – потом. А сейчас смотри, - уже б и угля в печь подсыпать не мешало. Дрова жар дали. Теперь уголька очередь подошла. Пошли, пошли. Пригре-елся… Ростовских «семечек»* и ведра маловато будет. Это тебе не донбасский «орешек». И жару от него меньше и ворушить его чаще приходится, чтоб не спекался комками, равномерно прогорал… А-аа… Сколько не гоняй его кочергой по печи, золы, не в пример донецкому, намного больше. Хорошо, мы с тобой его с запасом купили! А то при таком-то морозе могло б и не хватить на зиму. Я тебе говорю!
Сейчас тебя на улицу не выгнать, а Рождество и Крещенье – ещё впереди!
То-то…
Конечно, я бы и сам от донецкого не отказался. Да где он? Хохлы что? Дулю нам с тобой показали. Без всякого такого маку. Они ж нынче у нас того… Самости-ийные. Сала, видишь ли мы у них много жрали. Да нужно нам то сало… Сто лет. У самих что ли нету? А это что?
Не дёргай лапами. Не дёргай, кому сказал! Сейчас, заканчиваю уже…
Хорошо, хоть ростовского купили. А то ведь всё лето топливный склад пустой стоял. Да от Гошки гроши вовремя пришли. Купили б мы с тобой те три тонны на мою пенсию…
Давай. Вставай, вставай. Пошли. Заодно и у курочек посмотрим. Конечно, по такому морозу… Но, сам знаешь, какие они дуры. Может, и есть что нам с тобой на завтрак. Да, омлет не сделать. Молока нет. А яешенку можно и пожарить. Если какая дурёха что снесла.
Пошли, пошли…
Молодец… Молодец, Банда… Знаешь дело! Не лай, не лай… Вот, видишь, взял чайник. Нальём с тобой этим дурёхам тёпленькой водички в поилку. Мы к ним с уважением, ну, может, и они нам что приятное сделают…
* * *
- Ну что, Бандит? Пенку сняли? Теперь кастрюльку можно и к краю плиты. Чтобы так, еле-еле… Почти и не кипело. Пусть бульончик варится.
Дроблёной кукурузы курям насыпали. Картохи на вечер им варятся.
Сами что куснули? Куснули, куснули… Даром что ли облизываешься? А глаза уже такие масля-а-аные…
Не-ет, друг ситный. Мы так не договаривались. Поел и спать сразу? А на станцию? Забыл?
Забы-ыл…
Так я и поверил. Этой наглой, хитрой, рыжей морде. Нет, Бандит Бандитыч, точно был у тебя в родове какой лисовин. Вот такой же рыжий. И такой же хитрый. Нич-чего ты не забыл. А колбаска? Ага. Вот сразу и вспомнили всё. Волшебное слово, оказывается, знать надо. Оно память сразу восстанавливает. Мо-мен-таль-но.
Да всё, всё, иду уже. Не скули. Сказал же – иду!
* * *
Куда?
Нет, нет…
А хату кто сторожить будет, пока я на станцию? Холодно, не спорю. Так ты ж и не пудель какой. Лапы мы тебе смазали. Будка – вот она.
Замёрзнешь, - залезай.
Конечно, туда б что и подстелить по такой погоде не мешало. Так ты ж не хочешь. Не желаешь категорически просто. Сколько раз я тебе старую фуфайку в будку подстилал? А ты? Ты что с ней делал?
Все три раза вытаскивал и в зубах по двору трепал, аж вата со спины повылазила. Было такое?
Не-ет, ты глаза не отводи. Было, значит?
И где та фуфайка?
Крышку погреба прикрывает, чтобы картошка не помёрзла. Вот картошка понимает, что фуфайка зимой вещь не только полезная… Необходимая! Ей тепло сейчас. А ты…
Мёрзни, мёрзни, рыжий хвост.
Ладно, ладно…
Оби-иделся…
Ну, и сиди в своей будке! Без колбаски…
Ага. Вот, эт – другое дело!
Да не забыл я… Не забыл. Принесу. Я быстро. А ты тут за старшего.
Никого не впускать. Выпускать кого - тоже. Нечего курям по такому морозу на улице делать. Пусть в курятнике сидят. Попить-поесть захотят – не препятствуй.
Всё понял? Ну, тогда – бди!
* * *
Яркое солнце дробилось мелкими осколками в накатанном до ледяной корочки насте дороги, чтобы через секунду-другую уже побежать дружной заячьей стайкой куда-то туда… Вперёд и ещё дальше. Или нетерпеливо потолкаться между собой, чтобы выяснить, а кому можно блеснуть стальной жилой мерно гудящих в холодной, прозрачной синеве зимнего неба проводов высоковольтной линии.
В отличие от этой суеты дым, вертикально и неспешно поднимающийся из печных труб, вёл себя степенно. Не растрачиваясь на какие ненужные отклонения, задумчивым столбом упирался в ширь небесного окоёма, чтобы где-то там, в уже не видимой глазу вышине, бесследно раствориться, разбавив бледно-синее белым до голубого.
Можно было бы окончательно и бесповоротно побелить остающееся пока нетронутым небесное великолепие, но силёнок у села было явно маловато. На этом его краю топились три-четыре печи. Не больше. Остальные трубы стыдливо помалкивали, отлынивая от работы, и подруг в их неожиданном малярном порыве не поддерживали…
Да-аа… Народу-то зимой в селе почти и не осталось. На нашем краю, только мы с Бандитом, Роман и Донька. И все – мои ровесники. Молодёжи почти нет. А что ей тут делать? В городе – квартира, газ, тепло. Вода из крана. Работа.
Главное – работа. Нет её, нет и народа. Раньше в школе было два выпускных класса, а сейчас? Только младшие школьники остались. И тех… Три, четыре человека в классе если, так хорошо. В котором вообще - ни одного.
Вот и живёт село, идёт дым из труб, пока старики живы…
Молодым тут делать уже и нечего.
Разве что летом приехать отдохнуть. Позагорать. Покупаться в речке. На рыбалку сходить. А как учебный год начнётся, детей забрали и опять – в город. До следующего лета.
Гошка-то что по лету думает? Приехал бы сейчас, на праздники, можно было бы выспросить. Так, не напрямую, конечно… Намёками. Мол, неплохо было бы и крышу перекрыть летом, а то осенью, прям как сито… Знай только лазь на чердак, да с чердака, подставляй какую посуду под эти дырки. Не мальчик уже, чтобы скакать туда-сюда по несколько раз на дню. И Бандит в этом деле – не помощник…
Склизко-то** как. Нет, на бугор по такому накатанному катку не подняться. Придётся крюк сделать, через почту.
* * *
У предпоследнего перед поворотом на станцию дома, наискосок от почты, копошилась, занимаясь каким-то своим пока невидимым отсюда делом, невысокая, коренастая фигурка, по погоде облачённая в фуфайку и меховую заячью шапку с опущенными ушами.
Старый Каряка? Похоже…
Да, одни старики на селе остались. Правда, сейчас этих… «Южан»… Всё больше и больше становится. Вот, по осени Попельнюховы, сыновья, как в наследство после смерти матери вступили, так хату осетинам продали. Этим земля нужна. И работают они на ней в охотку и жадно. А наши…
Колька. Точно, он.
Годок. Вместе ещё по девкам бегали. И в армию одной осенью призывались. Колька, правда, демобилизовался позже. На флот попал. Где-то на Камчатке воинскую лямку тянул. Потом и работали почти всю жизнь рядом. Он – в Свеклопункте, Каряка – в Заготзерне. Сейчас тоже на пенсии.
И чего по такому морозу на улице делает? Сидел бы в тёплой хате…
Так не по нему. Он же с мальства таким живцом был. Вечно ему шило в задницу кололо. Как что придумать, спеть там, сплясать, так без Каряки никак. Вот по характеру с покойной Катериной они очень даже друг другу подходили. Оба – такие заводные, живые, смешливые. И в клубе, со сцены, частушки на пару пели…
И пели, и кадриль вдвоём танцевали…
А замуж она не за Кольку. За него пошла…
Уже женатые были…
Точно, женатые, когда тот День урожая отмечали. Год и, правда, хороший был. Озимые знатно уродились. И яровые… Похуже, конечно, но ничего так. Совхоз транспорт выделил. Свеклопункт и Заготзерно премии своим к празднику выписали. На четырёх бортовых машинах, почти всем селом, в Волоконовскую диброву выехали. Там уже и соседи были. Ивановские, Коростовские… Хорошо погуляли. Ну, само-собой и выпили немного. Так, в меру. В машину все сами залазили. Грузить никого не пришлось. Сели, правда, не очень удачно. Его к кабине оттеснили. А Катя с тогда ещё холостым Колькой у самого борта примостились. При-мос-тились…
Уже утром Катерина его и спрашивает:
- А це – шо такэ?
«Что, что»? Что спрашивать? И так яснее ясного видно, что на левом предплечье синим пятерня чья-то отливает. А кто слева вчера сидел? Ко-о-олька… Ну, гад!
Пошёл разбираться…
- Ты чего это вчера?
- Шура, ты чего?..
- Кто «чего»? Я?! Это ты, с каких таких вчера Катьку в машине лапал?..
- Тю-юуу.. Дурно-ой… Ты спасибо скажи, да могарыч выкати, шо я жинку тебе спас!
- Нич-черта себе «спас». Да ты б видел каким синяком у неё на руке твоя… Твоя, гад, пятерня отпечаталась.
- Шура… Шура! Да если б я не держал, ещё неизвестно, что было бы. Ты ж Катьку знаешь. Вчера после винца, видно, раздухари-илась. «Щас, - говорит, - с машины стрыбну. Прям на ходу! Вирыш?». И прыгнет ведь! Ну, я ей: «Верю, верю. Сиди, Кать». А сам за руку – цап. «Бачу. Нэ вирыш. Пусты, Мыкола. Щас, стрыбну». И рвётся. Сильно так. Не удержишь… Прыгнула б, Шур. Точно тебе говорю. Прыгнула, если бы не держал.
Да, Катька такая была. Прыгнула бы.
И Гошка – весь в неё. И лицом, и характером. Ещё сокращения по шахтам не пошли, понял ведь, что всё, нечего уже на Севере делать. В момент собрал своих в кучу. Продал, что можно было, и налегке, с одними чемоданами, в Москву рванул.
Вот, уже лет десять, как в столице работает. И ничего. Зарплату хорошую сейчас положили. На фирме, видно, что ценят. В августе вырвался дня на три, картошку подмогнуть выкопать, так и часа не проходило, чтоб на телефон ему кто не позвонил. Нужен, значит. Это хорошо. Без работы сейчас что? Как?..
Вот только стоило на горного инженера учиться, чтобы питанием заниматься? Да кто ж тогда знал, что всё вот так, кувырком?..
* * *
- Привет, Григорьич!
- И тебе, Михалыч, не хворать. Ты чего тут?
- Да Сашка вчера, к ночи, на скрепере приехал. Они тут, под Орликом, в карьере, песок дорожникам грузят. Так вот, привёз, выгрузил кучу. Я тут её подобрал немного, чтобы проходу не мешала, да так, во дворе и по улице подсыпал немного. А то скользко…
На почту что ли? Так она сегодня не работает. Завтра только.
- Да нет, на станцию. Хлеба бы купить. Колбаски там. А склизко, на бугор и не взобраться, вот я и сюда. Сашка, я гляжу, частенько приезжает?
- Не-ее… Хорошо, если раз в месяц заскочит. Работа. Да и в городе дел хватает. Но сегодня к вечеру будет. Точно.
- А что так?
- Да вон. Смотри – с утра дрова колол. Я ему: «А работа?». «Да я, мол, бать, вчера напарнику задел сделал, ему до обеда грузить есть что. Давай, что тут у тебя?» Ну, и пошёл. А как закончил, мороз-то нынче, сам видишь, в хату вернулся и сразу: «Налей, бать, для сугреву, у тебя ж первач есть, знаю». «Не пил бы, сынок». Какое там! «Да ла-адно, стаканчик-то. С морозу. Пока доеду до карьера, оно и выветрится всё». Налил. Куда денешься? Так он початую бутыль и прихватил с собой тишком. Не доглядел. А я ж его знаю. Как вожжа под хвост попадёт. Допьют ведь с друзьями до вечера. И что? Любка страсть это дело не любит. Она ему хвоста накрутит. Ему сегодня домой соваться не резон Приедет к вечеру. Вот посмотришь, приедет. Я уж к Крюте сходил, позвонил в город. Сказал Любке, что дела, мол, у меня тут, надо, чтобы Сашка подсобил.
Надо подумать, чем кормить его. А то приехал вчера… У меня, кроме варёной картохи, и поставить на стол нечего. Петуха что ли старого сегодня зарубить? Молодой уже со своими обязанностями справляется. А бьются – чуть ли не каждый день. Точно, надо зарубить.
Слушай, может купишь мне на станции пакет вермишели? Я б тогда куриного супчика с лапшой…
Пошли в хату, я тебе сразу и денег дам.
- Да есть у меня. Куплю. Потом отдашь.
- Пошли, пошли… Погреешься малость. И нос варежкой потри. Уже белеть начинает.
- Ага. А кто сегодня в сельпо, не знаешь? Райка?
- Да, она вроде. У Лиды как бы малой не заболел...
- Не люблю я Райку. Только и смотри за ней. То обвесит, то обсчитает. То какой по сроку товар просроченный подсунет.
- Да уж тебе-то чего? У тебя ж, Григорьич, не голова. Арифмометр. Чистый Дом Советов. Как со Свеклопункта на пенсию ушёл, так три бухгалтера не могли ту работу сделать, что ты один вёз.
- А толку-то, что вёз? Где он, тот Свеклопункт? Кориандра? Заготзерно хоть работает ещё?
- Какое нынче зерно? Сейчас сразу с поля - на элеватор, в Чернянку. Так, хоть масло москвичи бьют…
- Какие москвичи? А Шепель?
- Шепель… Скажешь тоже. Шепель мелко плавает. Тут ещё по осени приехали. На трёх машинах. Чёрных, как катафалки. Объяснили популярно, что погорячился он, когда Заготзерно приватизировал. И что земля у нас хоть и хорошая, песчаная, мягкая, как пух, но холодная уже… И с отбитыми почками в ней лежать… Сильно для здоровья вредно. А если почки ещё здоровые, так то беда небольшая. Очень даже поправимая. В момент просто. Он всё и понял.
- Дела-аа…
- Какие уж есть. Масло, правда, они неплохое бьют. Духмяное. При жарке, конечно, пенится сильно, но так… В салатик там или картоху помастить, так лучше и не надо. Кстати, у меня есть немного. Может отлить каплю? А так заскочи к Кирею. Он продаёт. И цена у него божеская. Раза в два дешевле, чем в магазине.
- А Кирей что, всё там же? Сторожем подрабатывает?
- Да нет. Москвичи свою охрану сразу же поставили. Со зброей***. Ч-чёрта с два что вынесешь…
- И как Кирей?
- А-аа… Сколько мы с ним в том Заготзерне?.. Каждая дырка в заборе не только лично знакома, но и симпатична. Да тебе-то что, Григорьич? Масло хорошее, недорогое. Ну, а как Кирей его достал, так то уже его дело. Если что, с него москвичи шкуру снимать будут. Не с нас же с тобой. Кому мы, пенсионеры, нынче нужны?
Гошка-то твой как, на Новый год подъедет? Вроде больше недели отдыхать народ будет.
- Да нет. Никак. Кому отдых. А кому… В праздники народ что? Пьёт и закусывает. Попробуй, обеспечь закуской такую прорву народа, как в Москве. Он же у меня сейчас по питанию. У них там целая сеть столовых. Типа ОРСовской. Туда - картошку, сюда – муку, туда – чай… Кому отдых и праздники, а у него самая работа.
- Может, тогда после Рождества вырвется?
- Да леший его знает. Им сказали, что если сработают нормально, то весь отдел премируют. Поездкой в Турцию. Там как раз после праздников скидки на билеты будут солидные. А если заказ на большое количество билетов, то ещё дешевле…
И как? Если все в Турцию, он что скажет? Летите, мол, а я – к отцу?..
- Само-собой – никак. От коллектива у нас отрываться – нельзя. Белых ворон не любят. Тут ты хоть самый умный-переумный будь, всё равно выживут…
- А я про что?
- Да-аа… Разлетелись у нас сыновья. Хорошо, хоть Сашка у меня рядом. А у старого Кавуна… Да! Ты ж знаешь, - Кавун умер.
- Как ? Когда? Я ж его, вот на днях…
- Да кто его знает? Так-то вчера Капралиха нашла. У неё ж хата рядом с Кавуном. На другой стороне улицы, чуть ближе к больнице. Вот она и говорит: «Дывлюсь, шо-то нэма Кавуна. Трэтий дэнь на вулыци нэма. И дым с трубы нэ ийде. Захворав може… Ну, я - к йому в хату. А в хати… Морозяка, як на вулыци. Нэ топлэно. И вин. Лыжить. Вже и холодный»…
Вот и определи, когда он… Может, позавчера ночью. А может, уже три дня лежит…
- Хоронить-то когда?
- Да завтра надо бы. Вроде, как на третий день. Бабы уже обмыли его. Обрядили. В летней, холодной кухне положили. Шепель гроб дал. Хороший. Из сухой сосны. Красным крепом оббитый…
Витьку ждут
- Ему что, телеграмму отбили?
- Какая телеграмма? Почта ж сейчас только во вторник, пятницу и субботу работает. И всё! А вчера что было? Вот и соображай.
От Крюти Капралиха Витьке в Ярославль позвонила. Если вчера и выехал, то к вечеру – в Москве. Сегодня уже тут должен быть. Если в Москве сегодня, то завтра – с утра. Валуйским.
- Дела-аа…
- Дела-аа… Так про вермишель-то, Григорьич… Не забудь!
- Ладно, ладно… Не забуду. Зачиняй****, не студи хату.
* * *
Э-ээй, Бандиткин! Рано. Рано ещё на боковую.
А «Вести»?..
Пошли, пошли в залу. Ты на половичок у печи, в тепло, а я – к телевизору. Вот послушаем, что Отцы про страну нам расскажут… Как она живёт?
Тогда уж можно и спокойненько…
Пошли…
* * *
За окном вечер уже повесил непроглядные шторы чёрной сажи. Отоспавшийся за день ветер, просясь в тепло протопленной хаты, изредка скрёб иззябшими ветвями старого вишнику по стеклу, через которое виднелось размытое морозом и расстоянием светлое пятно раскачивающегося уличного фонаря у Сельсовета…
*Семечки, орешек – здесь, местное название сортов топочного угля, различаемого не столько по району добычи, сколько по его размеру
**Склизко (южнорусск.) - скользко
***Зброя (южнорусск.) - оружие
****Зачинять (южнорусск.) - закрывать