Владислав Гусаров
Ежели через убогие мои труды…
(рассказ)
Иногда ему казалось, что вот сейчас, ещё несколько мазков, и он добьётся того, что ищет – но он откладывал кисть в сторону, и холст надолго оставался закрытым. Несколько дней он не прикасался к холсту, увлечённый какой-нибудь новой идеей, но вдруг что-то щемящее, ёмкое, мудрое просыпалось в нём, мелкими и ничтожными казались его стремления, желания, вещи, дела, которым посвящал он
своё время, поверхностными и скучными становились друзья, их разговоры, предложения, планы; чувство неудовлетворённости, убожество сделанного и делаемого охватывало его, накапливалось и пугало ощущение безжалостности, строгой, надчеловеческой организованности, равнодушия и быстротечности времени, неизмеримая огромность вселенной и светящаяся пылинка Земля вставали перед его обращённым во внутрь взором – и тогда он снова, в который раз придвигал к себе холст, брал в руки кисть и растирал краски.
«Антимир» называлась его картина. Глаза землянина, проникшие в неведомую тайну, самую глубину тайны, неожиданной, прекрасной и жуткой. Только глаза смотрели с небольшого квадрата холста, расширенные, ввалившиеся, тёмные, преисполненные восхищения, гордости, неземного величия, безумного торжества, подёрнутые дымкой отрешённости и страха. Тёмный фон скрывал лоб и нижнюю часть лица, освещёнными оставались переносица, глазницы и надбровные дуги, но в этом взгляде, остановившемся и пронзительном, были мощь рук, движение тела, страстный порыв души.
Это была удача. Он ещё не писал таких картин, он знал это, но не считал катрину законченной, и чем упорней и дольше работал над нею, тем дальше, казалось ему, оставался от цели. Усталость и пресыщенность виделись художнику во взгляде землянина, это были глаза человека, наконец, удовлетворённого, достигшего предела своих желаний; он нашёл – и просит оставить его в покое. Это были земные глаза, и они выражали земные чувства. Но что особенного должно быть во взгляде человека, подлинного гражданина вселенной?
Он писал и переделывал, соскребал и накладывал новые слои красок до тех пор, пока душевный порыв, охвативший его в начале работы, не исчезал, и он из гражданина вселенной не превращался в Станислава Фёдоровича с самой простецкой фамилией Иванов, год назад закончившего художественный факультет Дальневосточного государственного института искусств.
«Ненависть», называлась другая его картина. И снова с холста смотрели только глаза, но на этот раз маленькие, высветленные, узкие. Солнце било в них, в его лучах растворялось бесформенной маской лицо, и только глаза жили. В выпуклости белков, точечных зрачках, редкой растительности ресниц и бровей, дряблости век, особом прищуре чувствовалась звериная жестокость. Но не только она, - глаза смеялись, властно притягивали к себе, гипнотизировали. Их застилало дымом пожарищ, перед ними, наверное, проходили толпы израненных людей, плакали дети, падали, обессилев, старики, - а они, ненавидя, смеялись. Что заставило человека радоваться общей беде, что питало его ненависть? Может быть, она родилась вместе с ним? Или он впитал её с молоком матери? Что это – инстинкт, дошедший от стаи, воющей вокруг своей жертвы, готовящейся броситься и растерзать ослабевшего собрата? Но тогда это бессознательное чувство, свойственное животному миру, а эти глаза принадлежат человеку. Если ненависть питается истинной любовью, разве может истинная любовь вести к истязаниям, разрушениям, смерти? Что питает эту ненависть, что даёт ей такую силу?
Нет, до завершения этой работы было ещё дальше, чем до завершения «Антимира».
• *
*
Он едва не умер от переохлаждения, стараниями медиков остался жив.
Автобус, в котором он ехал в отпуск к родителям, перевернулся на крутом, скользком повороте и с обрыва покатился в речку. Там он лёг на бок, и в салоне образовалась куча-мала.. Изломанных, покалеченных людей заливала вода.
Он выбил ногами боковое стекло и выбрался наружу. В слоне кричали и звали на помощь, и он снова вернулся в салон автобуса. За пятнадцать минут он вытащил из автобуса десять человек, передавая их через выбитое окно подоспевшим от дороги людям. Мужчины из проезжавших мимо и остановившихся автомашин выбили стекла других окон автобуса и тоже помогали вытаскивать пострадавших. Воды в салоне было по пояс, и она прибывала.
Пострадавших развозили на оказавшихся во множестве автомобилях, но когда он выбрался из автобуса наверх, никого вокруг уже не было. Вдали мелькнул хвост последнёй легковой машины.
Несколько минут дорога оставалась пустынной, холодный октябрьский ветер с дождём забирал остатки тепла из его тела. Он стал совершать пробежки, чтобы как-то согреться, но не удалялся от места катастрофы. И вот показался легковой автомобиль. Он бросился к нему навстречу, размахивая руками и что-то выкрикивая, но автомобиль вильнул в сторону и проехал мимо. Тогда он понял, что вид у него устрашающ, потому водитель автомобиля и не остановился.
Пронеслись мимо ещё две легковушки и один микроавтобус. Тело его остыло совсем, мокрая одежда прилипла к нему жёсткими складками и больно тёрла кожу, и тогда он побежал по дороге, оглядываясь и «голосуя», когда слышал сзади шум автомобиля.
Его быстро подобрал шофёр грузовика, усадил в кабину и накинул телогрейку. Уже вечерело, он промёрз настолько, что не мог говорить, и лишь кивнул на вопрос водителя: «Тебе – в больницу?»
В больнице его приняли сразу. Он даже не успел поблагодарить шофёра грузовика, узнать его имя и фамилию.
Наутро при обходе женщина – лечащий врач определила воспаление лёгких и ещё что-то, он не слышал, потому что был без сознания, бредил.
Вторую неделю он в больнице, идёт на поправку. Лечащий врач приходит к нему часто. Они даже подружились. Он рассказал ей о том, что произошло. Выслушав, она сказала, что он герой. Он чувствовал себя уже сносно и ответил с улыбкой словами старого дипломата, первого из графов Толстых - Петра : «Ежели через убогие мои труды и доброе устроилося, то не моим смыслом, но Вашего Сиятельства добрым строением». Женщина была хороша собою и приняла «Ваше Сиятельство» благосклонно.
Хорошо, что он не женат. Каково было бы жене узнать обо всём, что с ним произошло. Позавчера прочитал в газете статью о мужестве неизвестного гражданина, спасавшего людей из упавшего в реку автобуса. Откликнитесь, мужественный гражданин, обращался к нему корреспондент. Про фронтовые дороги в крае в статье не говорилось.
Дожидайся, журналист, обязательно откликнусь. И мужики, которые вместе со мной вытаскивали людей из автобуса, тоже обязательно откликнутся. И будем мы все вместе ходить по редакциям газет и колотить себя в грудь: вот мы и есть - герои! Корреспондент и в самом деле рассчитывает на нечто подобное? Впрочем, что с него взять… Писать что-то надо. Иванов представил себя в редакции газеты вещающим о своём «героизме», и ему стало не по себе.
Ровно через неделю его выписали из больницы совсем здоровым. Женщина-врач, прощаясь, сказала: «Счастливчик. Могло быть много хуже. Но в двадцать четыре года благополучный исход наиболее вероятен. однако – смотрите: зима на носу. Не вздумайте во время рыбалки провалиться под лёд Амурского залива. Тогда осложнений не миновать».
Через два дня у него закончился отпуск, и он пошёл в мастерскую. По дороге
решил: коллегам своим про случай с автобусом рассказывать не станет. Не утерпят, растрезвонят, и придётся корреспонденту подробно «излагать». Про свой «героизм». А ему недосуг, картину писать надо. Потому – он в отпуске у родителей был. На рыбалку, на охоту ходил. Про охоту он расскажет.
Слава Богу, в газетах промелькнуло и затихло, у журналюг сейчас главная тема – выборы главы города.
В мастерской он задвинул в угол и завесил свой «Антимир». Не нужна эта заумь, прав Кирилл Шебеко. А он ещё пытался что-то доказывать мэтру!
Он начнёт писать другую картину. Будет называться – «Отчаяние». Его снова преследуют глаза. Маленький пятилетний мальчишка с разорванной при падении щекой и выбитой из плечевого сустава ручонкой отчаянно сопротивлялся и просил не выносить его из автобуса, потому что там оставалась придавленная ручной кладью и людьми его мама. Глаза мальчишки молили, а голос звенел, не прерываясь: «Нет! Нет! Мама!» Вода уже заполнила автобус до половины и всё прибывала.
Мальчишку вырвал из его рук просунувшийся в проём окна мужчина, а Станислав Фёдорович снова нырнул между креслами и потащил наверх кого-то ещё.
Маму мальчишки он тоже успел спасти.
«Откликнитесь, мужественный гражданин!»
Обязательно, журналист, - дожидайся. Ради тебя старался.
Декабрь 2006г.
Владивосток.