ГДЕ ДОМ ТВОЙ? Плотник дома

               
                Юрий Фельдман 

                ПЛОТНИК

                Часть первая. Дома.

 Может, это сон, и некто показывает ему, что могло случиться, если бы?… Может, кончится бредовый сон, проснёшься, всё прошло, или, как в детской сказке, счастливый конец? Сквозь дрёму услышал - натужно кашляет и сморкается сосед. Вот он шаркает, останавливается и долго мочится. Запах мочи и вонючего табака. В мозгу зримо, помимо его воли, прокручивались события последних дней....
Всё верно, ходить на работу стало неприятно. Новый главный врач КВД-кожно-венерического диспансера - Осадчук явно к нему придирался.  Шеф, служивший долго судовым врачом и назначенный на должность полгода назад райкомом партии, в кожных болезнях разбирался как свинья в апельсинах, в венерологии чуть больше - лечил моряков от последствий посещений портовых борделей. Илья Исаевич же был лучшим врачом, единственным в диспансере кандидатом наук и не мог  безоговорочно подчиняться указаниям безграмотного начальника. Была ещё одна причина недовольства шефа, личная. Доктор Полякова, будто не видя его, Ильи Исаевича охлаждения, всё ещё кидала на него всем понятные взгляды. Она, обладая всеми внешними  достоинствами Эллочки Щукиной описанные Ильфом и Петровым, даже рост её „льстил мужчинам“,но на неотмеченного мудростью главного, к его досаде, внимания не обращала. Осадчук пренебрежение к своей персоне вытерпеть не мог. Ходили слухи, „непыльное“ место судового врача с выгодными рейсами  потерял неслучайно, - был изобличён в фискальном сотрудничестве с КГБ, и немало моряков от него пострадало. Небеспричинно боялся он мести, тайные покровители спасли  его и пристроили.
 
  Придраться к урологам несложно. Они, да ещё стоматологи, нередко имели частных пациентов. Ну, кому, скажите, хочется иметь учётную карточку с вензаболеванием или,  хрен редьки не слаще, с импотенцией? К тому же пресловутая статья 115 Уголовного кодекса позволяла в случае нежелания лечить венерическое заболевание привлечь нерадивого больного к суду и, бывало, схлопотать "за уклонение" пару лет колонии. Лишь недогадливые или чересчур доверчивые пациенты делали всё по закону, ведь в части неразглашения врачебной тайны Клятва Гиппократа, в советской медицине тайной никак не являлась.

  Илья Исаевич в этом отношении не отличался от собратьев по профессии. Конечно, при такой жизни  плохие отношения с начальником весьма чреваты. Он понимал это, осторожничал, стал принимать на дому, но разве убережёшься? Даже старший регистратор, человек в коллективе маленький, через чьи руки проходят учётные карточки, может навлечь большие неприятности. Огромногрудая Гончарова, она же - Гончариха,  прирождённая сплетница, чувствуя родственную душу, теперь чаще обитала в кабинете нового  главного, чем за своим окошком. Осадчук демонстративно не слушал жалоб врачей и пациентов на её плохую работу. В диспансере, где раньше  царила почти домашняя обстановка, поселилась тревога.

 На выходящих из кабинета главного заплаканных смотрели с сочувствием, на незаплаканных - с подозрением.  Всё понятно, шёл 1985 год, доживал и правил страной идейный коммунист, до того главный кэгэбист Андропов, трудоголик, сам работавший на износ, нередко сурово, по - солдатски, спавший на железной койке в комнате рядом со своим кабинетом.   Доносительство при нём, как при Сталине, было в большой чести.
Пару раз Илью Исаевича вызывали „на ковёр“, разговор получался тягостный.
-    Говорят, некоторые занимаются частной практикой прямо на рабочем месте. Доктор Плотник, подобное нарушение несовместимо со званием советского врача, Вы и так получаете больше всех. Если сигналы не прекратятся, администрация примет соответствующие меры! Понятно?
  За научное звание он получал нищенскую надбавку - десять рублей в месяц. Оправдываться не имело смысла, всё ясно, пора подыскивать другое место.

  Илья Исаевич не любил ездить по городу, но сегодня придётся добираться в диспансер на „Блондинке“- ласковое прозвище старенького белого Запорожца. Жена заготовила длинный список, не тащить же всё в руках?! Покупка продуктов входила в его обязанности. Немало его пациентов работало в торговле, в те времена  чаще не покупали, а доставали, составляя круг людей, обменивающихся услугами: ты мне- колбасу, я тебе - гинеколога или уролога, а тот, глядишь, знает театрального администратора, а от него ниточка к вокзальному кассиру или фининспектору, или директору престижной школы. Так вот и жили.
         
...Во дворе он столкнулся с уже поседевшим и полысевшим шалопаем, спросил с намёком:
- Что-то, Юра, давно не заглядываете.
-        Ах, доктор, четвёртый год -  одна Зинка. Все хвалят, остепенился,  ведь я у Вас три раза лечился. Кстати, с ней в вашем диспансере и познакомился, её бывший муженёк  наградил.
- Что ж, совет да любовь.
- Спасибо, Исаич, веду до противности правильную жизнь, за  юбками не волочусь, по лесу с Зинкой бегаю и в теннис с ней же играю. Полезно, но пресно как-то. Пока  терплю. Соблазн велик, а человек слаб, - так что не зарекаюсь….

  Машина, оглушив округу почти мотоциклетным треском и выплюнув струю дыма, завелась на удивление быстро. Илья Исаевич, очередной раз поклявшись - завтра же поехать к своему автомеханику заварить глушитель, спешно покинул двор.
Проходя мимо регистратуры, боковым зрением отметил уныло-покорную очередь, ожидавшую регистратора. Её опять не было. Очередь являлась атрибутом нашего советского бытия. Поздоровался с первыми, сидящими у дверей его кабинета, стеснявшимися друг друга пациентами.

  В урологическом кабинете, состоявшем из двух комнат -  приёмной с письменным столом и смотровой, с торчащим посередине, похожим на абстрактные фантазии Пикассо гинекологическим креслом, -  хлопотала медсестра. Нина Павловна или Ниночка – преданнейшее ему создание. Она  делилась с доктором горестями семейной жизни с мужем - алкоголиком и о сыне - двоечнике, чудом дотянувшим до седьмого класса. И ей доверялось то, что никто иной не ведал. Они работали вместе пятнадцать лет, понимали друг друга с полуслова и даже без.
День не сулил ничего особенного: беседы, осмотры, мазки, писанина.  Рутина. Болезни похожие - люди разные. В этом, жадный до общения Илья Исаевич, находил бесконечный интерес своей профессии. Веря в свои психотерапевтические способности, любил он лечить внушением страдающих импотенцией, среди которых пользовался популярностью. Очередь у его кабинета не скудела.

  Время до обеда пролетело  незаметно. Ещё прежним, уехавшим в Штаты главврачом в полуподвале была оборудована  комнатка, где переодевались медсёстры, и стоял, неведомо от кого доставшийся, огромный стол, за ним медики любили собираться для совместной трапезы и общения. Он спустился перекусить со всеми.
 
…Нет ничего тягостнее любви без взаимности. Ну, хорошо,  БЫЛО, но сколько можно!? У обоих семьи, дети! Уже почти и не льстит её молодость, и давно стали привычными эти  ненужные взгляды. И всё переговорено и, вроде бы, ясно. Сколько раз он советовал другим: "Не заводи романов на работе!" А сам? Давно  и не встречаются, но всёж немного бередит. Одна надежда - время, говорят, лечит.   Участвовать в общей беседе не хотелось. Занятый своими мыслями, он  в пол уха прислушивался к женской болтовне. И сегодня всё как обычно. Тема разговоров - три Д: Дети, - хвастаются или жалуются. Диета, - "как спечь и потушить, чтобы пальчики оближешь, а надо бы похудеть, и Деньги - "надо дотянуть до получки". К ним в тёплое время года присоединяется, четвёртое Д - дача. О мужьях говорили нечасто, если только кто от кого ушёл. Когда расходились, Надежда Ивановна, приблизившись, шепнула, вроде как незаметно:
- Вы сегодня на машине, подкинете?
- Да, конечно, - досадуя на себя, торопливо согласился он.

...Не пришлось. Дальнейшее развёртывалось быстро, как в скверном неправдоподобном детективе. Подходя к кабинету,  краем глаза заметил двух чем-то очень похожих мужчин. Вошёл в кабинет. Постучались.
- Извините, доктор, я без талончика. Мне Вас рекомендовали, посмотрите меня, пожалуйста, я отблагодарю.
 Вместо того, чтобы насторожиться, отказаться - без талонов, мол, не принимаем, - лишь мелькнуло, интересно от кого бы?
- Пройдите в ту комнату. На что жалуетесь?
Проходя в смотровую мимо его стола, мужчина ловко  забросил белый конверт в приоткрытый ящик. Илья Исаевич  удивился - чего торопится, я ж его ещё не осмотрел, - но инстинкт самосохранения опять не сработал. В смотровой тот стоял, уже спустив штаны:
- У меня  болит, когда мочусь, может какую заразу подцепил?
- Поглядим, та-ак, нет, пока ничего плохого не вижу, сейчас сделаем мазок, посмотрим под микроскопом. Одевайтесь. Кто Вам меня рекомендовал?
-         Сейчас узнаете, - и громко позвал, - Буров!
Вошёл другой, почти его близнец.
- Гражданин Плотник, Вы сейчас при исполнении служебных обязанностей взяли взятку. Мы сотрудники ОБХСС. Оба  дружно показали удостоверения.
- Зови понятых.

  Появилась, будто ждала под дверью, смущённая Никитична - санитарка, убиравшая кабинеты второго этажа, и красная, полная злого любопытства Гончарова. Первый открыл ящик стола, извлёк белый конверт и вытряхнул на стол четыре   двадцатипятирублёвые бумажки.
- Не вздумайте говорить, что деньги Ваши, у нас номера переписаны.
- Что всё это значит? Кто подослал Вас?!
- Советую вести себя потише. Составим протокол. Сейчас подъедет следователь.
- Что ещё за следователь?
- Он всё объяснит.
- Я никаких денег не брал!
- Откуда же я их достал?
- Вы их мне подбросили!
- А Вы полагали, что я положил фантики за частный приём?!
- Тогда Вы -  взяткодатель!
- Я выполнял служебное поручение, а Вы взяли взятку.
- Ерунда, какая-то, бред!
- Понятые, вы видели сто рублей в конверте? Распишитесь. А вот и следователь. Здравствуйте, товарищ Саенко.
Среднего роста, широкоплечий, лицо неприметное, черты правильные, нос крупноват, остр, как и взгляд. Разговор с небольшим украинским  акцентом.
Поздоровался с сотрудниками за руку, спросил:
- Всё нормально?
- Как по маслу. Ему не впервой брать и нам проверять не в последний раз.
- Спасибо за работу, товарищи.
 По-хозяйски сел за стол, щёлкнул замками затёртого портфеля, достал бумаги и тут впервые, равнодушно, как на очередного посетителя конторы, глянул на Илью Исаевича.
- Что стоите, садитесь. Вам всё равно торопиться уже некуда. Будем знакомиться, мне поручено вести Ваше дело. Составим протокол первичного допроса.
- Нелепица какая-то! Что за глупый розыгрыш? У меня приём, больные. Пригласите главного врача!
- Это у нас сейчас приём, а Ваш главный, насколько нам известно, сегодня выходной. Напрасно шумите. Мы действуем согласно закону.
- Не закон это, а беззаконие!
- Вы отказываетесь с нами сотрудничать?
- Да!
- Отлично. Будем беседовать с гражданином Плотником в КПЗ. А пока наденьте на него браслеты,  пусть успокоится. Дайте руки.
-        Зачем? - но послушно протянул.
Буров извлёк какие-то блестящие железки и защёлкнул их на запястьях.
- Что это?!
Он попытался сбросить, наручники больно впились в запястья. Вскрикнул. Сотрудники довольно заржали:
- Не дёргаться, самому же хуже.
Вид нелепый - во врачебном халате и с наручниками.
- Ордер на задержание  у меня  имеется. Пожалуй, обойдёмся без спецтранспорта, я и сам его в КПЗ отвезу. Никуда не денется.
Сотрудники дружно закивали. Первый:
- У нас сегодня  полно дел.  Ещё одного пощупать надо,  сигналы поступили.
- Да, работы невпроворот. Я этого доставлю, там созвонимся, брелочки сегодня же верну. Надо вернуться, показания кое с кого взять, а вам, товарищи, успеха.   
- Пошли, - он подтолкнул Плотника в спину.
- Не имеете права, - беспомощно и беззащитно запротестовал тот.
- Спокойнее, всё имеем, шевели маслами.
И повели его, в халате и наручниках, мимо замерших от изумления больных и коллег.
 На улице стоял ГАЗик. Саенко открыл заднюю дверцу и помог ему забраться. Машина тронулась, надолго увозя оглушённого доктора Плотника от прежней его жизни.
               
  ... Он окончательно проснулся и сел. На горшке, сидя орлом, курил и читал растрёпанную книжку мужчина. В таком положении знакомиться как-то неловко. Плотник уставился в потолок. Сосед справил нужду и примостился на топчане в той же позе, что и на унитазе. Не глядя на Илью, продолжал читать.
Надо знакомиться.
- Здравствуйте, Вас привезли, видно, ночью? А я почти сутки здесь  Меня зовут Плотник Илья Исаевич, а Вас?
- Ты чего, первоходка, впервой, что ли?
- Конечно, а Вы нет?
- Случаем, не пидор?
- Я - врач, врач дерматолог, а Вы?
- Я - Граф.
- Это фамилия или титул?
- Так меня на зонах зовут. Отвечай, ты не петух, не пидор?
Он показал на пальцах что имел в виду.
- Что Вы! У меня семья, дочь.
- А похож. Вежливый больно. На зоне с начальством  будешь на Вы, мужики все на "ты" или как я - Граф, может другая кликуха. Привыкай.

 До Ильи Исаевича начала доходить всамделешность случившегося, и он разрыдался. Не стесняясь постороннего, плакал громко, неумело, с кашлем и подвыванием, размазывая слёзы с соплями, пока не устал. Сосед равнодушно читал обтрёпанную свою книгу, и когда Плотник затих, спросил, перелистывая страницу, - чего тебя развезло? - вызвав новый приступ отчаяния. Успокоившись, решил посоветоваться с явно более опытным соседом,
- Можно Вас, то есть тебя, Граф, спросить?
-       У-гу, - кивнул тот, не отрываясь от чтения.
-       Ко мне следователь пока не приходил. Ещё вчера я был как все - нормальным и вольным человеком, врачом. Какие - то типы подкинули  в стол деньги и обвинили, якобы я взял взятку. Назвались сотрудниками. Чертовщина какая- то! Вызвали понятых. Может недоразумение разрешится и отпустят домой?
- Ну, даёшь! Выпустят? Губу раскатал, размечтался! Всё мужик, был доктор, а мышеловка цак! И ты - зек!
- Но меня даже не допрашивали!
- Допросят.
- Но это же провокация! Неужели нет на них управы?
- Нет. Они шакалы, по-другому не могут. Значит, приказ им дан – сейчас сажать таких. Вот ты и влип.
- Что же мне делать?
- Шею подставь и жди пока глотку перережут.
- Ну, нет! Я так не сдамся!
- Уже лучше, чем сопли размазывать.
- Неужели не вырваться? Посоветуй!
-       Ха! Даёшь! В тюрьме советов не спрашивают.
- Но я прошу, Граф!
- Хорошо просишь? Ладно,ты пассажир случайный, думаю - наши пути не пересекутся. Учись, батон, пока я жив. Первое - следак, следователь по - вашему, сейчас - первый твой враг. Он тебя никак не выпустит, это факт, и постарается совсем в говне утопить. Тут уж зависит от твоих мозгов и от защиты. Статья у тебя хреновая, лучше б ты квартиру взял или кого замочил. Не мотай башкой, знаю, не каждому дано. Дай сообразить, - он поднял глаза к потолку, наморщил лоб, - ага, сто семьдесят третья, получение взятки. Там часть первая от четырёх, а вторая - от восьми до  трёх пятилеток, пятнашка.
-       Ужасно! Не может быть!
- Не перебивай, батон, а то пойду спать.
- Я повешусь!
- Вешайся, следак не заплачет. В зоне тоже живут, а с умом  даже неплохо.
- Разве это жизнь?
- Жизнь, а что же? Чем раньше перестанешь сопли распускать, тем лучше.

  От невыносимой жалости к себе Илья Исаевич едва сдерживал слёзы и, чтоб отвлечься от  горестных мыслей, спросил:
- Почему батон? Прости за наивность.
- Батон, значит первоходка, новичок.  А я на зоне тоже лепилой был.
- Кем? Я жаргон не понимаю.
- Лепила - медик или санитар, кто пролез в санчасть.
- Вы, то есть ты - коллега, врач?
- Зачем? Так пришлось. Зона всему научит. По образованию я - инженер, про то молчу. Кем ты был на воле, лучше забыть, зона образованных не любит. О чём мы? Да! Тебе надо держаться за первую часть статьи, раньше взяток не брал, деньги пустяшные, подельничков нет. Дальше соображай  сам. Понял?
- Наверно. Постараюсь. За что же Вас… ладно, давай на ты, что ли?
- Зачем тебе? Меньше знаешь, крепче спишь, крепче спишь - дольше живёшь. Ясно?
- Понятно. Так каким же ты боком к медицине?
- В зоне - места не по образованию, а по авторитету. Чем выше авторитет, тем чище работа. Я уже два срока в санчасти. Думаю опять туда. Не знаешь, док, чем грибок выводить? В этот отпуск я запил, до книг не добрался, а на зоне грибок мужика сильно донимает.

Клацнул замок, открылась форточка двери,
- Принимай!
  Появились две буханки чёрного хлеба. Граф подскочил и взял. Форточка с лязгом захлопнулась. Одну буханку отдал Плотнику. Хлеб был надрезан на три части. Илья Исаевич почувствовал голод, и одну треть съел тут же. Граф отламывал маленькими кусочками, ел неторопливо.
- Ты, что есть не хочешь?
- Объясняю. Хлеб на зоне - основная еда. Остальное - вода, да чуть крупицы. Как ты ешь - всё время голодным будешь. А голод на зоне - первый командир. Кто ему поддался, тому, считай, конец. Но это твои дела.

... Вскоре принесли по миске клейкой перловой каши без масла и кружку жидкого, чуть тёплого несладкого чаю. Съев половину, остальное в унитаз, Граф лёг на скамью, накрылся телогрейкой и сразу захрапел. У Ильи Исаевича бока болели ещё с ночи. Лишь короткое, косо порванное солдатское одеяльце было выдано ему. Вчера при обыске отобрали халат, ремень, а из содержимого карманов оставили лишь носовой платок. Он подошёл к зарешёченному маленькому окошку и позавидовал вольной пичужке, перелетающей с ветки на ветку. Весь подоконник испещрён разнообразными рисунками: от изображения угрожающих размеров половых органов, или ножа с капающей кровью и надписью: "Смерть ментам," или мольбы - "Господи, прости и помилуй!" Плотнику снова стало жалко себя, комок подкатил к горлу, с трудом сдержался. События вчерашнего дня всё ещё казались ему нереальными.   Теплилась сказочная, детская надежда, - произойдёт чудо, и некто посмеётся, - видел тюрьму? То - то же! Возвращайся домой и, смотри, никаких подарков и денег от пациентов, не то понял, как может быть? Но чуда не случилось. И снова мрак на душе и безнадёга. Подумалось,- лучше сразу на тот свет и не мучаться. Но тут же, другая мысль в противовес, - а ты вправду жить не хочешь? Из самой глубины души поднялось возмущённое, - дудки, очень хочу, не сдамся. И полегчало.
 Привычка обдумывать и анализировать взяла своё. Кто ж подослал милицейскую братию? Могли ли они, наобум, к нему прицепиться? И почти реально увидел не просто недоброжелательный, а ненавидящий взгляд главного врача. Да, "настучал"  именно он, Осадчук. Негодяй! Впрочем, сейчас это уже не главное. Среди его пациентов бывали следователи, милиционеры, адвокаты и даже один судья. Он стал припоминать беседы с ними, и как ему не хотелось этого признать, понял, - шансов вырваться нет. Главное теперь - не паниковать. Надо сделать всё, чтобы обошлось малой кровью. Представив следователя, успокоил себя: "Ну, что я - глупее его? Впрочем, не надо и недооценивать. Уж я то -  знаю, если идёт кампания борьбы за что - то или против чего - то, перед казёнными жерновами выстоять очень трудно. Даже если следователь и не гений."

 Едва подумал, - скорее бы этот пришёл, хочется ясности, -  дверь со скрежетом открылась.  Немолодой, лысый, без фуражки, но в тапках старшина, равнодушные глаза в сторону: 
- Плотник, без вещей на выход.
- Какие вещи? У меня ничего нет.
- Не разговаривать. Руки за спину, пошёл.
Гулкие бездушно-железные переходы. Остановились. Постучал ключом в железную дверь, открыл.
- Привёл плотника, товарищ следователь.
   Небольшая, казённо-скучная, метров восемь комната, свисает тусклая лампа. За столом следователь Саенко роется в портфеле. У ног стоит здоровенная, мучительно знакомая сумка. Наконец, отыскал нужные бумаги. Вынул, аккуратно разложил, и лишь потом взглянул на приведённого:
- Не стойте, Плотник, садитесь. В ногах правды нет.
- А где она есть?
- Философ, давайте лучше по делу. Я вот одежонку привёз.
- Что за одежонку?
- Вашу, вашу. Вчера, когда производили обыск, разрешил жене, как её… Анне Юрьевне собрать кое-что. Цените?
- У меня дома был обыск? Господи, этого только не хватало! И дочь тоже всё видела?
- Ну да, обе были. Они всегда такие непонятливые, или столбняк напал? До них не доходило, зачем мы пришли. Дело - то простое. Взятка - статья с конфискацией, так что обыск положен.
- Бедные девочки, им - то за что?!
- Спокойней ко всему относиться надо. Ладно, начнём. У меня сегодня ещё два допроса. Предупреждаю, будете нормально сотрудничать - срок получите по минимуму. Станете выпендриваться, скручу в бараний рог, и схлопочите на полную катушку. Ясно?
- Ясно, - уловив только, что ему угрожают, - ответил Плотник.
- Поехали. Паспортную часть я уже заполнил. Рассказывайте, как получили эту взятку.
- Никакой взятки я не получал. Это - провокация.
- Не провокация, а проверка. Был сигнал. Мы проверили. Если бы то был не наш сотрудник, Вы бы деньги взяли? Взяли, точно! Так что сигнал подтвердился, Вы - взяточник. Говорите, как всё было на самом деле. Это нужно для протокола. Не будете рассказывать, я уйду, Вам же хуже. Предупреждаю.
- Можно мне адвоката?
- Сколько угодно, когда закончится следствие. Не отвлекайтесь! Ну?
...Несмотря на путаницу в мыслях, безотчётный страх перед этим казённым человеком, он попытался по возможности точно передать события тех минут. Саенко, наклонив голову и приоткрыв рот от старания, быстро, левой рукой, почти печатными буквами записывал.
- Так, понятно. Теперь выкладывайте эпизоды других взяток.
- Никаких эпизодов, как Вы выразились, у меня не было, - справившись со страхом, ответил Илья Исаевич.
- Ну, назовём это подарками благодарных пациентов.
- Подарков тоже не было
- Откуда тогда мы изъяли у Вас дома цепочки, кольца, браслеты? Откуда полный бар коньяков и вин?
- Мне сорок четыре, я всю жизнь совмещал, никогда не работал на одну ставку. Жена тоже дома не сидит. Неужели мы ничего не смогли скопить и купить.? А браслеты и перстень - это подарки родителей в дни рождений
- Запишем, проверим. Всё равно, для служащего, роскошно жили. У меня, например, машины нет, а у Вас есть. Мамочка подарила?
- Господи, Вы эту полуинвалидную тарахтелку машиной называете? Да она не сегодня-завтра развалится. Заберите её!
- Так-так! Взятку предлагаете? Записать? Чекисты взяток не берут.
- Да я пошутил. Сказал в том смысле, это не машина, а металлолом!
- Пошутил? То-то, испугался. Мы здесь не для шуток. Понял?
- Понял, - уныло ответил Плотник.
- Так. На сегодня хватит. Бери вещи и скажи спасибо. Ты пока ещё подозреваемый, с момента задержания на семьдесят два часа. Завтра принесу обвинение и решение прокурора о мерах пресечения.
- Мне обязательно в тюрьме? Можно до суда дома пожить, я не убегу.
- Прокурор решит, но полагаю - не отпустит. У тебя много знакомых, будут мешать следствию.

Саенко и не заметил, как перешел на снисходительное "ты".
- Как там мои девочки?
- Домашние или эти- на работе?
- Дома, конечно, на работе тоже. Я ж там столько лет…
- Дома плачут, на работе  шушукаются. У тебя там любовь, что ли?
- Ваш вопрос имеет отношение к следствию?
- Да нет. Доложили уже. Я пошёл, а тебе очень советую - напряги мозги, вспомни до завтра ещё чего. Сумку не забудь.

Саенко вызвал старшину сопроводить в камеру. По дороге тот спросил:
- Доктор, Вы по какой части?
- Уролог, всякие сексуальные нарушения, вензаболевания.
- Понятно. У меня к Вам вопросик. Я дежурю до вечера, ничего, если потревожу?
- Пожалуйста, но нет никаких инструментов,  даже перчаток.
- Я санчасть открою, там поищем.
Он удивился неожиданной просьбе.
- Вы курите, доктор? Могу  беломору подкинуть.
Илья Исаевич с год, после первого сердечного приступа, не курил, но сейчас почувствовал, как мучительно хочется, будто и не бросал.
- Да я, вроде уже и не …  Если только Вам необременительно.
- Ладно, что ж мы -  не люди, - и доктор  Плотник увидел, что у старшины открытое, очень русское и незлое лицо.

  Сумка показалась тяжелой, но не от неё, а от допроса Илья Исаевич устал страшно. Надел извлечённый из сумки свитер, и едва донеся голову до скамьи, провалился в сон. Во сне он летал и был счастлив. Но всё время руки - крылья ушибались о невидимые стены, и было больно. Проснулся он от того, что Граф с перекошенным от злости лицом, матерясь, швырнул обтрёпанную книгу в угол камеры. Закурил, продолжая сердито бормотать. "Чем книга виновата?"- удивился Плотник. Сосед успокоился, сел.
- Про благородного следока прочитал, тот полюбил следственного как брата.
-       Не бывает?
- Случаем не заметил, что я плохо слышу? Рассказать, как следак допрашивал меня своим "детектором лжи".
- Пожалуйста.
- У него в ментовке, в подвале был ящик железный с телефонную будку. Он меня туда засадил, надели наручники, и мент-сержантик молотил кувалдой по железу, пока у меня кровь из ушей не пошла. Орал, решил, крыша поехала, подписал всё, что мне подсунули. И на суде ничего не слышал, потом прочитал, что глухоту я симулировал. Слух только через полгода восстановился, и то не совсем. После того их, гадов, только сильней ненавижу. А бывало, от допросов люди ломались.
- Как это?
- Сидел с одним. Он обвинение долго не подписывал. Тогда они придумали: привязали к стулу, кляп в рот, дверь открыли, а в соседнем кабинете его любимую жену трахают. Он и отключился. У него три кражи было, так он двадцать подписал. Твой благородный одёжку принёс. Ты его случаем не целовал?
- Закурить не дадите? Что-то мне нехорошо от Ваших рассказов.
- Дам, если перестанешь на "Вы" обращаться. Я тебе не гражданин начальник.
Плотник закурил, закашлялся, стены поплыли, но на душе полегчало. Граф улёгся на скамью и молча, с отсутствующим выражением уставился в потолок.
- В колонии страшно? - успокоившись, спросил Плотник.
- Больше пугают.
- Страшно пугают?
- Учись, док, пока я жив. К примеру, в одной колонии под Питером был табуреточный тест. Приводят батона из приёмного в барак. Он идёт, нагруженный как ишак. Впереди матрац с одеялом, сзади торба со шмутьём. Глаза квадратные. Совсем зелёный, одним словом. А в него табуретка летит. Бывало в голову, может по рукам, может в матрац, если повезёт. Табуретка разлетается, все ржут. Как он отреагирует, такая у него и жизнь на весь срок. Тамошние психологи ошибаются редко.
- Господи, страсти какие!
- Не бойся, кругом люди. Только в зоне весь на виду, не наебёшь.
- Если можно, почему ты - Граф? Фамилия, что ли?
- Нет. Я всегда один, ни с кем не братаюсь, потому и Граф.
- Понятно. А за что Вы, то есть ты здесь? Это не секрет?
- Ладно, любопытный ты мой, ладно, слушай. У меня дела лесные. На севере лес заготавливаем, из него на Украине дома строят.
- Так это же хорошо!
- Понятно, только этим козлам не доказать. Я по пять месяцев в сапогах и телогрейке сплю, лес бригадой вывожу. Всем - от лесника до стрелочника - за всё наличкой плачу, председателям колхозов, ментам, начальникам разным. Потом полгода на свои же и гуляю. А они, падлы, за хищение госимущества сажают. Кто хлопцам с Украины лес доставляет? Они, что ли? – И, выругавшись, снова закурил.
- Прилично зарабатывал?
- Хватало. Ездил, куда ветер дунет, ел - пил, что хотел, бабы - любые. А главное - свобода.
- Семья была?
- От Ростова до Львова жёны ждут. У меня ж деньги.
- Квартира, машина, дача?
- Зачем мне это дерьмо.
- Правда, что образование высшее?
- Ваш заочный политехнический - СЗПИ между отсидками закончил. Что-то ты, мужик, больно любопытный. Не на кума работаешь?
- Кум это кто? Родственник?
Граф рассмеялся.
- Может кому и родственник, а кому - то и вилы в бок. Кум - оперчасть, шпионит за зеками. Ему помощники - козлы нужны. И находит. Те за пачку папирос, за банку повидла, за буханку кого хочешь, мать родную сдадут.
- Но это же подлость!
-       Интеллигентик, - скривился презрительно и, бросив окурок на пол, растёр сапогом. Желваки ходуном ходили на скулах.
Знаешь, почему вашего брата на зонах не любят?
- Откуда мне знать.
- Всё зло от вас, от умников. Вы там в гостиных своих языки чешете, мол, надо преступников сильнее давить, сажать, сроки побольше и под пулю почаще. Или, например, кто Советами недовольны - все сумасшедшие шизофреники, а кто больше вас, хлюпиков, выпить может, - алкоголики! И всех запереть! Одних в тюрьму, других - в психушку, третьих в ЛТП и тоже под замок! А почему зло? Да потому, что в гостях у вас менты с погонами и без, юристы-законники, козлы партийные. Котелки у них пустые, безмозглые, а уши торчком, они вас слышат и строчат законы, от которых  за решеткой всё больше народа гниёт. В зонах миллионы, а никто из вас, гнилых интеллигентиков, не требует наказания смягчить, только наоборот. Потому и молчу, что инженер. Я с теми, у кого восьмилетка за плечами или ПТУ.
- А мне что делать?
- Со следаком, если не понял, целоваться!
- Господи, за что мне такое?
- За то, что комунягам верил, а сейчас мокроту разводишь. Запомни - тюрьма слабаков не любит. Всё, я сплю.

  Подавленный, со свинцовым затылком и щемящим сердцем,  Илья Исаевич пытался  сквозь дрёму осмыслить случившееся.
- Плотник, на выход!
Вскочил, плохо соображая спросонья. В дверях стоял утренний старшина в тапочках. Пошли. Железные гулкие лестницы вверх - вниз. Дверь, выкрашенная белой краской с красным крестом. Старшина воровато огляделся и отпер её ключом.
- Заходите.
  Небольшой медицинский кабинет, стеклянные шкафы, белые тумбочки, голубые стены, чёрная кушетка. Стол, покрытый простынёй, сверху стекло.
- Садитесь, доктор. Я к Вам, как больной. У нас в поликлинике урологом молодая баба работает. Насмешница, я к ней не могу.
- На что жалуетесь?
- Да невстаниха у меня. То есть на других ещё кое - как, а то, что мужу по должности положено - полный откат. Хозяйка недовольна, а ему начхать, висит и всё! Что делать, доктор?
- Давно это у Вас?
- Вот уже два года. Съездил тогда в наш санаторий в Сочи, вроде трепака подхватил. Земляк помог - таблетками поделился. Резь и выделения прошли, так вот какая непруха навязалась.
- Сколько Вам лет?
- Скоро полтинник, старый уже.
- Возраст вполне рабочий. Надо бы посмотреть. Перчатки медицинские найдутся?
- Поищем. Вроде у Нинки фельдшерицы видел.
Доктор Плотник провёл внешний осмотр.
- А теперь надо бы предстательную железу пощупать. Становитесь на кушетку на четвереньки. Старшина послушно принял нужную позу. Доктор, надев перчатку, через задний проход обследовал простату. И тут до него дошла вся  комичность ситуации. Арестант, привычно засунув палец в зад, обследует кряхтящего милиционера со спущенными фирменными портками и задранным кителем. Он даже повеселел.
- Полагаю у Вас недолеченная старая гонорея, потому и потенция снижена. Надо обследоваться и хорошенько пролечиться.
- И машинка снова заработает?
- Не исключено. Само не пройдёт, это точно.
- Спасибо, доктор. Где ж мне лечиться? Неужели к нашей крашенной стерве идти!
- Необязательно. Можете в платную поликлинику к урологу обратиться.
- А где её взять?
- Дайте карандаш и бумагу. Напишу Вам адреса.
  Написал, подчеркнул одну фамилию.
- Особенно этого доктора рекомендую.
- Спасибо, спасибо.
- Можно попросить Вас о мелочи?
- О какой?
- Позвоните домой, скажите только, что я жив-здоров.
- Вообще нам запрещено. Ладно, пишите телефон. Возьмите пачку беломору, потом ещё принесу.

В камере:
- Чего довольный пришёл. Следак конфетку принёс?
Он рассказал Графу в лицах о своей консультации, они посмеялись, но особый взгляд, что стрельнул в него сосед, запомнился надолго…

   Этой ночью снилось, как они с Аней, тогда ещё не женой катались по озеру на лодке. Каждый грёб своим веслом. Они не могли ещё найти общего ритма, лодка виляла, было смешно, от хохота чуть лодку не перевернули. Проснулся, сосед тряс за плечо:
- Не скули, спать мешаешь!

 - Ну, Плотник, вспомнил? Рассказывай, как оно было на самом деле.
Следователь полулежал на стуле, вид у него скучающий. Глядя поверх головы Ильи Исаевича, он перекидывал спичку из одного угла рта в другой.
- Чего Вы от меня хотите?
- Какой несмышлёный! Как лечить без карточек, брать денежки за то да сё - соображал хорошо!
- Если будете разговаривать со мной в такой издевательской манере, я напишу жалобу прокурору и попрошу сменить следователя.
Саенко сел прямо и посмотрел на него с интересом.
- И как это ты собираешься сделать? Сейчас, в интересах следствия, переписка тебе запрещена, а в колонии всё будет проходить через спецчасть.
- Сейчас не тридцать седьмой год. Не пугайте. Есть и в вашей системе порядочные люди.
- Я и есть порядочный. Сам поймёшь, если на смену одного Саенко пришлют другого. Слушай, кончай ерепениться и давай по делу.
- Что это значит?! И, пожалуйста, на Вы? 
- Ах, так? Повторяю. Расскажите какие-то эпизоды, когда Вы лечили за деньги или давали справки без оформления, и как организована система взяток в вашем диспансере. А я поговорю с кем надо, чтоб дали срок поменьше. Понятно?
- Вы кто - судья?
- Судья не судья, но от нас очень многое зависит.
Хотя доктор и не имел опыта подобного общения, сообразил - если был бы на него компромат, следователь  непременно бы его предъявил.
- Та провокация, что Вы называете проверкой, и есть единственный, так называемый, эпизод. Прошу именно так и записать!
 - Ишь зубастый нашёлся, и не такие умники ломались!
 - Не надейтесь!
- Поживём-увидим. Вот решение прокурора о возбуждении уголовного дела по статье 173, часть первая - один установленный эпизод взятки. Это пока. Срок следствия три месяца, надо - продлим для выяснения других эпизодов. Есть ещё вопросы?
- Как жена, дочка?
- Всё как обычно. Приветы передают, носы повесили. Хнычут. Подпишитесь.
- Сначала прочитаю.
- Читайте на здоровье. Да Вы, Плотник, не расстраиваетесь.  Кампания идёт. Была кампания против хулиганов, вот за взяточников взялись. Какая пойдёт следующая?  А до пенсии ещё пахать да пахать. Устал я…
- Долго мне здесь быть?
- Дня три, потом в Кресты перекинут. Всё как всегда…. Старшина!

Пробыл он в той камере не три, а мучительные тринадцать дней.
После допроса Илья Исаевич даже обрадовался, что он один. Графа и его пожитков нет, можно, наконец, попытаться привести в порядок сумятицу мыслей и чувств. Первая мысль: чем же я так Бога прогневал, за что наказан? Жизнь-то складывалась,  может, и не труднее, чем у многих, но и не легче, это точно! Отца, без царапины прошедшего войну, арестовали в 49-ом по знаменитой 58-ой, как врага народа. Ему "повезло" -  с 48-го два года была отменена смертная казнь, поэтому он вместо дырки в лоб и безымянной могилы получил, как мрачно шутили - всего пять пятилеток.  А они на мамину нищенскую врачебную зарплату жили скудно. Когда Илья подрастал, мама подшивала брюки похожим по цвету материалом, ботинки разваливались на ногах. Питались, в основном, картошкой во всех видах. А отец, отсидев в уральских колониях семь лет, вернулся, к удивлению наивного сына-пионера, ненавистником советской власти. И мать заново лепила семейную жизнь, а какая накалённая атмосфера была дома!  Отец, пока не откипел, пил,  дрался и был чужим.

 ...Ещё в школе мечтал стать то историком, то журналистом, то доктором. Победило последнее. Чтобы поступить в медицинский, зубрил до одури непонятные физику и химию, отдыхая за исторической литературой. День, когда увидел себя в списках принятых, запомнился вдвойне, потому как его, ошалевшего от счастья, по пути домой сбила полуторка. Повезло -  он отделался лишь здоровенной шишкой и разбитыми очками. Испуганный шофёр сунул ему, ошарашенному, в карман пятёрку "на очки"
 Женился на втором курсе ("не терпелось!" - съязвил отец) на пятикурснице Анечке, жившей в общежитии и разбившей уже немало сердец. Пришлось снять комнату и работать. Учёба с работой съедали дни юности так, что боялся ходить на нечастые вечеринки, - одичал, отвык от лёгкого застольного общения. Под конец института ещё и научная работа затянула. К тому же быт: комнатка с окном в стену, коммуналка в бывшем доходном доме на Сенной, описанном Достоевским. Родные жалели: "Нельзя так, сломаешься.". Не сломался. Долгожданная, прелестная с младенчества Софочка появилась лишь много позже, когда они чуть не разошлись. В семидесятые друзья и знакомые потянулись в Америку, в Израиль, а он вкалывал на кооператив, на машину, писал статьи, диссертацию… Начал сказываться недогул молодости, появились женщины. Посмеивался над всерьёз обсуждавшими политические темы, - делать им нечего, что ли? Считал, что живёт нормально, не хуже людей. Не хватало времени и денег. А у кого из  друзей было их много?

   И вот, крах! Он в тюрьме. Опять наполнился жалостью к себе. Попробовал для облегчения заплакать, - не получилось. Илья Исаевич метался из угла в угол камеры. Навязчивые картины не отступали. Преследовало спокойно-равнодушное лицо следователя. И тут из неведомых глубин мутной волной, захлёстывая, поднялось чувство, вовсе ему не свойственное, и он сквозь стиснутые до боли зубы вначале задушено, потом во весь голос закричал:
- Ненавижу! Ненавижу, ненавижу!
  И со всей силы ударил кулаком по скамье. Ненавидел Саенко за то, что тот, пользуясь властью, словно муху, как букашку, пытался прихлопнуть его. Но крика того никто не услышал.
  Через день его снова вызвали на допрос. На сей раз отводила коротенькая квадратная тётенька в смешно топорщившемся кителе  с разрезом на могучих её ягодицах.
  Рядом со следователем сидит неприметная девица в круглых очках с жидким хвостиком волос. Без косметики, поджатые губы.
- Практикантка, - коротко представил Саенко.
- Ну, соколик, созрел сам рассказывать правду? Мы тут уже кое-что накопали.
- Во - первых, господин следователь, я уже просил  не тыкать. Во-вторых, не считайте меня за дурака. Никаких взяток, Вы знаете, я не брал, и об этом заявлю на суде. В третьих, мне  надо встретиться с прокурором.
Саенко деланно рассмеялся:
- Ишь, какой умник! Я Вам не господин, а товарищ следователь. Если ты честный, откуда сберкнижка на тысячу рублей, откуда золотишко у жены? А машина? У меня, например, ха-ха, денег только на водку хватает.
- Поэтому у Вас ничего и нет. Всё, что у меня есть - заработано.
- Непрост ты, соколик! Ах, с тобой на Вы? Знайте, мы узнаем всё, что нам надо, и за сокрытие получите на полную катушку. Поедете в Сибирь мошкару кормить! Понятно? Между прочим, старшина, через которого Вы пытались установить связь со  свидетелями, уже оформляет увольнение.
  У Ильи Исаевича струйка пота поползла между лопаток. Саенко, заметив его замешательство, довольно рассмеялся.
- Вообще я не злой, дразнить только не надо. Ладно, на сегодня хватит. Следователя и волка ноги кормят. Дела. Вы тут побеседуете с  практиканткой, вспомните, кто там у вас ещё брал взятки. У неё время есть. Верно, Люся? Протокол допроса подшей к делу. Будьте вежливы с дамой, не приставайте. Желаю успеха, ха-ха!
- Как Вас зовут?
- Люся, то есть Людмила Тихомирова. Я в милицейской школе на дознавателя учусь. Сейчас мы допрос проходим. Александр Иванович ведёт у нас практику. Он сказал, взяточники - люди культурные, не матерятся.
- Как Вы, девочка, туда влипли, то есть попали?
- Я в школе комсомольским секретарём была, вот меня райком и послал. У нас в деревне хулиганы распоясались, житья нет, пьянь, драки. Меня и направили учиться по этой части.
  Доктор Плотник и сам проводил  в диспансере занятия учащихся медицинского училища, но быть объектом практики этой девочки решительно не желал.
- Простите, Люся Тихомирова, я неважно себя чувствую и не могу Вам помочь.
- Но мне ж зачёт не поставят!
- Очень жаль. Попросите привести убийцу или растлителя. Они тоже не все матерятся.  Позовите, пожалуйста, выводную.

  Молчаливая коротенькая тётя отворила железную дверь, а в камере - новый сосед. Плюгаво-корявый с лысиной - тонзурой и чёлкой, нависающей на глаза. Утопленные глазки непонятного цвета, бегают. Давно не брит. Зубы - корешки да вершки. Суетлив. Показалось, что отскочил от его сумки.
- Здорово, меня Вовкой звать. У тебя курево есть? Уши пухнут. Меня прямо из хаты дёрнули. Сучка сдала, сгребли без ничего.
Илья Исаевич достал подаренную старшиной пачку беломора.
- Только спичек нет.
- Ништяк.
  Сосед достал откуда-то спичку, ловко чиркнул о скамью. Закурили. Вовка затянулся так, что щёки провалились. Блаженно задержал дым, выдохнул колечками и растянулся, довольный на топчане.
- Нормалёк! Тебя -то, мужик, как кличут?
- Моя фамилия Плотник. Если можно, помолчите, дайте поспать.
- Ага, давай спать, - и тут же, не вынимая окурка из угла рта, захрапел.
  ...Ну и негодяй, этот, Саенко! Как же от него избавиться? Над ним должен стоять прокурор. Надо написать заявление, чтоб сменили следователя. Нет, напишу, необходимо встретиться, и в случае отказа объявлю голодовку. Ну и клоака! Кто нафискалил на старшину? Стены  что ли имеют глаза и уши? Или Граф играл со мной в добродетеля, а сам - подсадная утка? Да, похоже, даже очень! Что ж, это мне наука, старшину только жаль. А новый сосед? Из какой помойки его вытащили? И я, я среди них как равный? Боже, за какие провинности? Только без слёз. Тюрьма слабых не любит. …

  ...Приснилась мама, ещё молодая. Вот и сейчас ясно увидел её на коммунальной кухне. Стоит как цапля на одной ноге, уперев пятку в колено другой. Помешивает ложкой перловый, допревающей на керосинке  суп, в другой - книга. И не достучаться до неё, "мама, мамочка", но она вся в очередном романе. Так, без внушений, своим примером, привила подспудно любовь к чтению. Приснилась и коммуналка на Петроградской, где прошло его детство, и соседка Анюта, женщина по трезвости тихая с двумя детьми и чередой приходящих мужей….

Проснулся от своего голоса, -
- Ни за что не сдамся! - и вынырнул  из сна без головной боли.
Сосед, вытряхнул из бычков крошки табака и скрутил газетную самокрутку. Закурив, потянулся к общению, -
- Ты, Плотник, с  какого завода?
- Я не с завода.
- Со стройки? Прораб, что ли?
- Я – врач.
- Во, бля!  Врачей тоже сажают? Ты чо, замочил кого?
- Никого я не убивал. Помолчи,  у меня голова болит.
- Ну, смехота, сам врач, а голова болит!
- Рот закрыть можно?
- Без проблем!
  Но долго молчать он не смог. Суетливо помотался по камере, взял с раковины зубную щетку соседа.
- Твоя?
- Моя.
-        Слышь, док, а шары из неё под шкуру слабо?
-        Что?
- Ну, чтоб бабы визжали.
- Не понимаю, какие ещё шары?
- Да из такой самые крутые! Черенок цак-цак, пластмассу греют, шары крутят, потом под шкуру в хер вшивают, и от такой машинки бабы во как балдеют! Раз ты лепила, вставь мне, потом за тебя на зоне отработаю. Я тягловый, пахать привычный.
  ...Илья Исаевич вспомнил, - на приёме бывали пациенты, бывшие заключённые с уродливо шишковатыми, в татуировках, половыми членами. Просили шишки - "шары" удалить, они нередко нагнаивались, мешали. Помолчал, решив в беседу на эту тему не вступать.
- Ишь, гордый, - обиделся Вовка и  попросил папиросу. Выкурив, снова заметался по камере, зачесался. - Ятитская эта власть! Свою же бабу не могу потрахать, когда надо! Слухай, сюда! Прихожу домой маленько поддатый, она, понятно, возбухает. Я ей, "цыц", а она блажит вовсю. Я ж её знаю, по-другому не затихнет. Завалил, значит. Тут змеёныш, дочка еёная, четырнадцать ей, сама под пацанов за мороженое ложится, - в комнату прётся. Добром прошу, - "отвали сучка!" Она и пошла за ментом. Участковый понятно пришёл с бумагой: "Не имеете права при детях развратничать, - это хулиганство" и загрёб меня. За что? Кто эту сучонку звал? Свою же бабу на хате, не в кустах, не на детской площадке! Да, она такая, по-другому не заткнётся! Ятитская власть, никакого по жизни понятия! Христа ради, дай курнуть, последнею!

              …Ох, как я ненавижу тебя, следователь Саенко! Никого ещё так не ненавидел! Чтоб тебя машина сбила и хребет сломала, чтоб потом в куче собственного дерьма сгнил! Да я б тебя собственными руками задушил, как ты меня сейчас душишь. Это из таких в тридцать седьмом тройки и суды составляли. Ничего, затем и их, как миллионы расстрелянных и в Сибири замученных, на тот свет отправили. Как он злится, что не может меня сломать! Пульсирующая головная боль. Наверняка давление. Не надо обращать внимания на соседа, нужно быстрее ходить, пока не успокоюсь. И в такт шагов родилась первая строка - Следователю Саенко собаки совесть съели. Затем высветился заголовок: "Сочинение следственного. Сатира сквозь страх." Они, эти строчки вырывались из подсознания струёй перегретого пара с каким-то сипением и шипением, чтобы котелок - голова не лопнула. Забыл, как называется этот жанр стихосложения, когда все слова начинаются на одну букву? Вспомнилось озорное, ещё с юности:…Отец Онуфрий обозревая окрестность обнаружил обнажённую Ольгу. Отдайся, Ольга, озолочу!…всё не помню, кроме окончания:…огрела Ольга озорного отца Онуфрия оглоблею! - Надо, скорей перенести слова на бумагу, слова, что спасут мой мозг, мою психику от поломки. Из переданной женой сумки взял школьную тетрадь в клеточку, карандаш и за пару часов, удивляясь себе, написал:

Сатира сквозь страх.
(Сочинение следственного)

Собаки сожрали совесть следователя Саенко.
Сердцем сухой, смотрит сквозь.
Страшилки сочиняет.
Смеётся Саенко смехом сатанинским:
-Смотри, соколик, сам себе судья -
Смекай - сознайся, суммы сказывай,
Сообщников скорей сдавай.
Сотрудничай - срок сбивай!
Советский суд справедливый, смилуется.
Сопротивляться собрался?
Согнём, скрутим!
Сибирь сурова!
Сгниёшь, сдохнешь, сукин сын! 

-Следователь Саенко! Сломать собрался?
Сибирью страшишь?
Соображаешь?
Смешно, совсем спятил!
Стращай сопляков,
Стращай слабаков!
Старайся, стервятник, слуга Советов!
Самогоночки садани, сальца слопай, сухарик  схрупай.
Сопи, сердешный, столоначальником сделают….
Совесть спит, серебряники сыпятся
Сгинь, сатана, - сипишь, синея!
Струхнул? Стыдно?
Сбежишь, скроешься, службу сменишь?
Сомневаюсь!
Саенковскую совесть собаки съели.

Сколько слёз скопилось, сколько стонов скрытых…
Сто семнадцать слов сложились, сердце сберегая.
Спаси Создатель, сойди скорее сладким сном Свободы!!

         Зашифровал текст цифрами, как переписывались мальчишки с девчонками в школе, и впервые за последние дни уснул без сновидений.

                • * *
                Окончание следует.