1. ЛОРД ФАУНТЛЕРОЙ
Люблю Питер.
Неспешная жизнь имперской столицы, пусть бывшей, но именно поэтому единственной и настоящей, всегда манила к себе, звала... Вырваться из московской суеты на один-два дня, чтобы прогуляться по знаменитым проспектам, музеям или окрестностям, стало приятной привычкой еще с юных лет.
Помню, давно-давно любила придти в Русский музей, не останавливаясь
пройти по его галереям до Васнецовского зала, и войдя, сразу повернуться налево.
Там у самого входа была она, углем нарисованная Богоматерь.
Обычно все шли мимо и дальше, а я останавливалась и долго любовалась, не в силах ни отойти, ни просто оторвать взгляд. Не знаю, почему. Но запомнилось очень.
...Папа уходил навсегда... Из шести человек в больничной палате только один был в сознании, а если точнее - в своем уме, ибо у всех остальных утомленный мозг хоть и сражен был ударами разной силы, но все они стали одинаково беспомощны, как младенцы...
Он был ровесником отца, тоже обречен, но держался весельчаком, всех подбадривал, как мог, и, как мог, ухаживал за лежачими.
Иногда он почитывал какую-то книгу. Да-да, именно почитывал, понемногу, забывая обо всем вокруг и погружаясь в ее прекрасный светлый мир...
Я не сразу узнала, что это была за книга. Нет, это не была Библия или что-то святоотеческое; тогда это было бы еще слишком невероятно... Но явно что-то душеспасительное...
Оказалось, это был ... "Маленький лорд Фаунтлерой".
В своем советском детстве, по чьей-то труднообъяснимой прихоти или произволу, мы были лишены этой изумительно светлой книги, и прочитали ее уже взрослыми. Я - своей дочери, он - внукам...
И похоже, что он, как и я, полюбил ее вот такой запоздалой любовью...
Мы подружились.
Он был старше меня почти в два раза, но нам было интересно болтать обо всем - обо всем.
- Ты была в Питере?
- Да, раньше очень часто. Но уже давно не ездила, скучаю.
- Я тоже скучаю. По Русскому музею скучаю...
- Люблю Русский. Больше, чем Эрмитаж.
- Правда? Вот и я люблю. Особенно одну картину.
- И я люблю одну картину.
- Я захожу и не останавливаясь иду до Васнецовского зала.
- Да?... И я иду.
- Вхожу и сразу смотрю налево...
- Да... И я смотрю..
- И там...
- Богоматерь?
-....Да!...Углем...
- Да...
После этого короткого диалога мы резко замолчали и долго в каком-то восторженном недоумении смотрели друг на друга.
Так не бывает.
Прошло много лет, за это время в Русском не раз уже менялась экспозиция, но он привел меня именно к этой картине...
Как-то толковать это совпадение не было сил ни у меня, ни у него.
Яркая вспышка эмоций. И все.
Я прощалась с отцом.
Сорок дней тяжелых больничных дежурств в отчаянных попытках не думать об уже нависшем надо мной, не имеющем границ - горе...
И все это время рядом - он, мой случайный попутчик в поезде жизни.
Лорд Фаунтлерой...
Уже потом, намного позже, я поняла:
Наверное, он был послан мне в утешение.
А может быть - и я ему...
2. ПОСЛЕДНЯЯ КИСЕЙНАЯ БАРЫШНЯ
Прошел год. И снова больница. И снова жду неминуемого конца...
Сидя ночью в темном больничном холле, прислушиваюсь к громкому коматозному дыханию свекрови.
Мать мужа. Моя верная, никогда не унывающая подружка.
Красивая, молодая, энергичная....Инсульт сбил ее на лету.
Спать не могу, страшно. Рядом сидя дремлет муж.
И вдруг кто-то, похожий на привидение, появляется в темном коридоре, освещенном лишь светом луны.
Высокая статная женщина в темном халате в пол и копной непослушных
кудрявых седых волос, мерцающих в лунном свете, как серебристый нимб...
- Можно я посижу рядом с Вами? Мне страшно в палате, там умирает женщина.
- Да... Это моя свекровь.
- А это Ваш муж? Красивый. У него красивые руки...
Я с интересом посмотрела на нее. Наверное, художница...
Спать расхотелось окончательно.
Мы просидели до утра. Она читала стихи и рассказывала о себе...
Ее звали Аида. Родилась в богатой русской семье на юге Италии в
начале двадцатого века.
Кисейная барышня...
В юности увлекалась поэзией Серебряного века, с кем-то из поэтов лично
дружила, многое помнила до сих пор наизусть, хотя ей было уже восемьдесят семь.
Несколько лет работала с Мейерхольдом, была художником сцены.
Да, я угадала.
- Жить устала... Не хочу больше... Никому не нужна...
- Но у Вас же дочь, внуки.
- Она не разрешает мне с ними видеться и только ждет, когда я умру...
Она так и сказала. Дочь ждет ее смерти.
Наверное, моя жизнь была слишком счастливой, чтобы понять такое...
Откуда это? Может быть оттого, что кисейная барышня когда-то имела неосторожность выйти замуж за комиссара?..
- Но Вы так образованны, неужели она не ценит хотя бы это? У нее же растут дети...
- Она ценит только мою квартиру на Патриарших.. Я мешаю ей...
Мы увиделись снова, когда я приносила одежду.
Красивую одежду для красивой матери моего красивого мужа. В морг.
И только мысли об Аиде не давали впасть в скорбное парализующее уныние.
Дома схватила с полки первую попавшуюся книгу, которая, как мне
казалось, должна была быть ей интересна: "Воспоминания Станиславского".
И принесла вместе с букетиком роз.
Через день я пришла опять. Забежала на минуту перед тем, как пойти навсегда
проститься со свекровью.
Она буквально выпорхнула из палаты мне навстречу.
- Спасибо тебе за цветы! Они так радуют меня...я даже разговариваю с
ними...Они так прекрасны! Я знаю и люблю каждый их лепесток...
Я молчала и слабо улыбалась ей в ответ.
Она быстро, всего на секунду обняла меня.
- Доченька моя!...Знаешь, какую книгу ты мне принесла? Там на одной из
фотографий я нашла... себя! Никогда раньше не видела ее, и теперь как будто
вернулась в свою юность! Спасибо тебе!
Пролистав полкниги, она радостно показала мне эту фотографию, я едва скользнула по ней взглядом, хотелось плакать. Я знала, что продолжения у нашей истории не будет.
Ее глаза светились неподдельным счастьем.
А я - ушла на похороны.
Что стало с ней потом, не знаю. Я боялась узнать.
Тогда, в ночь нашего знакомства, она поделилась со мной своими планами.
Чтобы освободить от себя свою родную дочь, она хотела там, в больнице, на седьмом этаже, открыть окно и... упасть в обморок. Как и положено кисейным барышням. Только не на пол. А в окно...
Но я не верю в это. Пусть я буду думать, что она до сих пор жива.
Удивительная женщина с таким удивительным именем - Аида.
Ведь она была мне послана в утешение.
А может быть - и я ей...
3. В ПОИСКАХ ТЕПЛА И СВЕТА
"Звезды среди звезд дают мало света.
Но еще меньше - тепла" (с)
- Что-то мне лицо Ваше знакомо... Вы были на моих концертах? -
как сквозь сон, слышу я совсем рядом его голос.
Он сидит напротив меня за бесконечно длинным столом в полутемном шумном зале ресторана,
похоже, как и я, случайный гость на этом торжестве, и - улыбается. Мне…
Вглядываюсь в знакомые черты, рассматриваю его близко-близко.
Он. Мой кумир, мой великий утешитель, звезда моя рождественская…
Рядом, совсем близко, так близко,
что я могла бы протянуть руку и погладить его по небритой щеке.
Конечно, могла бы... Но я просто смотрю в его печальные глаза,
послушно пью из протянутого им бокала
что-то охваченное пламенем, ароматное и крепкое, с кофейным зернышком на дне,
слушаю его шутливые речи и - мысленно возвращаюсь в то далекое время…
И вспоминаю, как тогда, семь лет назад, в канун Рождества,
он неожиданно возник из ниоткуда и -
широко распахнул передо мной двери
в прекрасный мир волшебных звуков своего голоса.
Как подобно мертвой воде из сказок,
он заживлял мои душевные раны, помогая возрождаться после бесконечной череды потерь...
Как чудесным образом заставил подняться после долгой болезни
мою уже отчаявшуюся маму, которая была со мной рядом потом еще целых семь лет.
Всего семь лет…
Отмеренные свыше, истекли и они...
И вот уже мой последний якорь обрублен, неожиданно и беспощадно.
А боль от утраты так велика, что кажется, не хватит сил ее пережить.
Душа застыла, как будто впав в болевой шок, и только гулкая пустота, тьма и холод заполнили её.
Он о чем-то спрашивает меня? Улыбаюсь. Говорит, что узнал.
Звуки его голоса заставляют прислушиваться и понемногу выходить из летаргии, из этого охватившего меня леденящего паралича.
Узнал? Верю и не верю. Неужели можно узнать лицо из толпы в этом бесконечном людском калейдоскопе?
Но холод отступает:
я чувствую, как звуки жизни проникают в мою окаменевшую душу.
И это звуки - его голоса.
Наш долгий разговор позади.
Его прекрасная и еще более юная, чем он, жена присаживается рядом с ним, им пора уходить.
Он что-то размашисто пишет на флаере.
- Вот мой номер телефона, позвоните мне обязательно, когда вернусь из гастролей, - протягивает он мне на прощание листок, на котором вместо автографа четким каллиграфическим почерком выведены семь цифр.
На мгновение я замираю в растерянности: когда закончатся гастроли, я буду уже далеко…
Я не строю планов на будущее, здесь у меня его уже просто нет.
Дома ждет только что полученный новый загранпаспорт и – билет в один конец.
Но я беру протянутый листок и, стараясь не смотреть ему в глаза, обещаю:
- Конечно, конечно, обязательно позвоню!
Я не хочу, чтобы он заметил мое замешательство.
Этот веселый мальчик с грустными глазами. Ребенок, осиротевший на полжизни раньше, чем я.
Он слишком дорог мне, чтобы я смогла его расстроить или обмануть.
Я обязательно дождусь, когда он вернется, и, как обещала, позвоню ему.
Ведь он так настойчиво просил меня об этом.
Как будто знает, что только он сможет унять мою боль, осушить мои слезы...
И снова, подобно мертвой воде из сказок, залечит все мои смертельные раны.
И заставит жить.
И хотя я не знаю, как оказался он здесь,
кажется, знаю, зачем:
Да-да...
Он был послан мне в утешение.
А может быть – и я ему...