КЕРЧЬ
Побывать во времена Галиного детства в пионерском лагере было немалым событием для любого пионера, такого барского отдыха удостаивались лучшие из лучших. Ещё те, у кого родители могли доплатить определённую сумму рублей за путёвку.
Определёно, Чиликиди Галина была одной из лучших, но Мари Трофимовна, к сожалению, была неплатежеспособной родительницей. Хотя необходимо признаться, что обещать, всегда обещала, мол, в это лето обязательно поедешь в лагерь. Надо думать, что, матери тоже хотелось отправить дочь в пионерский лагерь, но проклятая нужда крепко держала в узде. Летние заработки нужны, чтоб собрать детей в школу, а не по морям разъезжать.
Как-то прошёл среди местной детворы шумок, что пришли путёвки. И Галя, наивно веря, что пришёл её час, чуть не поломала ноги, мчалась порадовать Мари Трофимовну, мол, скорей, иди, говори Бачирнахычу, чтоб меня послал! Мать зло отмахнулась: «Какой ещё лагерь? Подожди, не до лагеря!». Понимая, что попала мамке не под настроение, она буквально была уверена, что через час мать подобреет и сделает всё, как надо.
Нечаянно увиденная встреча директора школы и отца Надьки Нездоминой, встревожила пионерку, она почувствовала, что Нездомин тоже хочет отправить свою Наку на отдых. Она тут же обсудила с Лёлькой проигрышную для одноклассницы ситуацию. Прекрасно помня свои и Накины годовые оценки, она убеждала подружку, а за одно и себя, что у неё, у Гали, пятёрок намного больше. Чем у этой середнячки Нездоминой, поэтому Бачирнахыч направит в пионерлагерь её! Лёлька охотно верила и с готовностью поддакивала: конечно, Нака учится хуже. Подсчёт баллов, хоть и складывался в Галину пользу, но к морю отправили всё-таки Нездомину. Так за свою жизнь не разу и не съездила в лагерь, зато Будяки позвали с собой в Керчь!
Всё случилось так неожиданно, кому из девчат пришло на ум взять и Галю? Кажется будто вчера, Лелька и Нинка радостные и счастливые перебежав дорогу, уговаривают Галю согласиться на этот вояж. Нет, нет! Галя не может поехать, ей стыдно, тётя Надя ей не родственница, как она поедет к чужим людям? Это невозможно. Но Нинка и Лёлька такие разные, были настолько единодушны, они просто умоляли подружку не кочевряжиться, поехали, Галка! И Галя согласилась, с замиранием сердца, она закрывала лицо руками, с ужасом думая, как же это всё будет!?
И вот, когда Галя вместе с дорогими подругами в приятной суматохе, укладывала лучшие платья в сумку, Клавдию Григорьевну вызвала за калитку тётка Дуська Захарова. Она стала просить, чтоб взяли и её дочь, Вальку, по кличке – Захарчя. Девчата переглянулись между собой, новость не понравилась. Честно сказать, Захарчя никакого отношения к Галиному краю не имела. Её друзья – Давыдята, но разве только, что она училась с Лёлькой в одном классе. Но указывать взрослым дети не могли и, погрузившись всем колхозом в крытую бортовую машину, так называемую «походку», поехали на вокзал с горящим названием «КРАСНОДАР».
В этой поездке многое было для Гали в первый раз, например она, впервые ехала в поезде. Будячата наперебой тыкали пальцем в окно, показывая непросвещенной подруге развалины завода имени «Бойко», который разбомбили в войну и не восстановили. Потом незабываемое впечатление, что тут и сказать не знаешь, когда огромный состав загнали на ещё больший паром и поплыли через пролив! А вдруг потонут?
Посёлок Аршинцево конечный пункт. Прибывшие гости кучей остановились у гастронома, где работала тётя Надя. Лёлька и Нинка побежали в магазин, показать себя тётушке. Галя нарисоваться не посмела, сильно сомневалась, что ей будут также рады, как племянницам. Она вдруг пожалела, что поддалась на эту авантюру, ей захотелось домой. Повернув, кислую мину в Валькину сторону, почувствовала, как их шансы сравнялись, для тёти Нади они просто две чужые девочки, и Захарчя стала вроде родственницы. Тётя Надя вышла, слава Богу, с улыбкой и сказала: «Молодцы, что приехали!». И напряжение незваного гостя спало.
Каждый день начинался одинаково: подъём, поход за кефиром и море. Нырять с самой высокой вышки не боялась только Нинка. Галя с Лёлькой «солдатиком» прыгали со средней, это всё на что они могли отважиться. И вообще, было такое чувство, что старше всех Нинка, а не Галя.
Например, когда неуживчивая Чиликиди шипела на беспардонную Захарчу, уж так она раздражала! Лёлька, следуя излюбленной привычке, поддакивала подружке. Нинка принимала сторону опальной Захаровой и вступала с девчонками в спор. Потом наедине объяснила юным злопыхательницам: «Девчонки, вы как хотите, но я буду Вальку всегда защищать. Потому, что она приедет домой и всем расскажет, как её тут обижали!». На это возразить было нечего, умная Нинка спасала престиж семьи.
За день до отъезда пришёл денежный перевод, десять рублей. Было только ясно, что он из совхоза, от кого конкретно, неизвестно. Валька восторженно высказала догадку: «Это моя мамка, наверное, прислала!».
Галя, зыркнула на конопатую разъевшуюся на кефире морду Лёлькиной одноклассницы с естественной надеждой, что, возможно, это у её мамки совесть заговорила, пора всё-таки, ведь почти без денег отправила. Вальке пришлось обломаться, деньги выслала Мари Трофимовна. Галя расправила плечи, легко вздохнула и почувствовала себя независимым человеком.
Выбирались из Керчи на «кукурузнике», натряслись до тошноты, до рвоты не дошло, но выгрузился «десант» изрядно побледневший. С одним желанием – скорей бы уже домой. В глухой шестьдесят пятый год из краснодарского аэропорта в народившийся совхоз «Прикубанский» можно было добраться двумя способами пешком или на такси.
Таксист, городской деляга, не образованный, но спеси на два диплома, твёрдо стоял на тарифе – 10 руб. Автомобиль «Волга» старого образца, с просторным, комфортным салоном и мягкими сидениями заслуживал такой высокой таксы. Но Клавдия Григорьевна, поджав губы, отвернула лицо в сторону от шкуродёра, это был натуральный грабёж! Дети томились, Галя, прекрасно слыша торг водителя и пассажира, теряла терпение. И решила, что имеет право вмешаться и распорядиться десяткой, что прислала мать: «Клавди Григоривна, ну вы ж получили от матери моей десять рублей, вот и заплатите ему, да поедем». Учительница по истории посмотрела молча на свою ученицу, удивляясь, вероятней всего, наглости, и через минуту все радостно полезли в машину.
Есть такие слова, которые произнесёшь однажды, и краснеешь за них до самой старости. Прошло более сорока лет, но стыдно по сей день. Как посмела диктовать условия человеку, который скорей всего, повёз и кормил её на свои деньги, ну, что с той Марусеньки было брать? Несчастную десятку, что та выкроила и прислала в последний день отдыха, которая, может хоть частично, покрыла бы расходы, Галя заставила отдать за такси.
Гадание
«А вашего батьку я вовсе и не любила!» с вызовом как-то бросила Мари Трофимовна детям. Галя криво смотрела на мать, дочери обидно за отца, которого уже давно нет в живых. С дерзостью спросила: «А замуж, зачем тогда выходила?» «А что было делать?» взгляд матушки погрустнел, и началась история любви…
«Нас с Юрой обручили с самого детства, мы жили недалеко друг от друга, в одном хуторе, на одной улице. Мы росли и знали, что когда мы вырастим, то нас поженят. Э-э-э…какое было время, раньше мы так стеснялись, если он проходил мимо нашего двора, то было стыдно даже глянуть в его сторону! Это сейчас все идут, цмокаются и ни сраму, ни стыда, аж смотреть противно.». Мари Трофимовна рассердится, плюнет в сторону и добавит – а у нас совесть была!». И почему-то вздохнёт, и дочь чувствовала, что где-то в душе, влюблённая когда-то в Юру, мамка жалеет о чересчур высокой нравственности того времени. Видать, хотелось и посмотреть, не таясь, на милого, и поболтать ни о чём.
Мать сидит рядом, но сама где-то далеко, наверняка, из-за плетня провожает взглядом суженого. «Мам, а он красивый был?» - возвращает она родительницу из хутора. «Да, – улыбается пожилая женщина, – у Юры были чёрные кудрявые волосы, и он был очень хорошим!» Ясно, а папка, значит, был плохой.
«В тот год, когда Юра умер, я гадала на Крещение. В блюдечко налила воды, построила мостик и поставила под кровать, и загадала – кто переведёт меня через этот мост? И снится мне сон, – Мари Трофимовна с особой горечью тяжело вздыхает, – река, а через неё мост, и мы с Юрой идём вместе. Он держит меня за руку, и когда дошли до середины моста, Юра вдруг провалился, и на другой берег я дошла одна» мать умолкала и бесшумно ладошкой вытирала глаза. Галя дала время мамке передохнуть и спрашивает: «Мам, а от чего он умер?». Ведь не старик же, как мог молодой парень взять и умереть?
Мать перевела дыхание и продолжала: «Это случилось ранней весной, он поехал с родителями в поле. Знаешь, наработался, видать, вспотел да и лёг отдохнуть на землю. А оно хоть и тепло было, а земля была ещё сырая и холодная, а Юра заснул и застудился. Воспаление лёгких, через три дня и сгорел от температуры. Осенью должна была быть свадьба, ждали, когда мне восемнадцать лет исполнится. Я так плакала, так плакала, думала, что в жизни уже замуж не выйду! И откуда ваш батька взялся?». Женщина уже не плакала, голос её набирал силу и звучал на полную мощь.
«Мне уже было двадцать четыре года, когда я прихожу домой, а у нас сидит Панжя и его дядька, и с дедушкой моим разговаривают. Я поздоровалась и прошла в другую комнату, я даже подумать не могла, что пришли меня сватать! – Мари Трофимовна презрительно скривила губы и поясняла – этот Панжя мне никогда не нравился, и вообще вся их порода эта была задуристая! Я смеялась всегда над ними. Потом я знала, что он живёт с Катькой, и нажил с ней двух сыновей, правда они не венчанные были. И вот, когда его Катька бросила, пришёл ко мне свататься.
Я не хотела за него идти. А, что было делать? Дедушка сказал: «Иди, Марика, я уже старый, умру, остаешься одна». Я и пошла. И ничего хорошего не видела! Всю жизнь гулял, пил и бил меня! А когда умирал, каждый день просил прощения. Так в глаза посмотрит, так посмотрит, а потом скажет: «Милые мои глазоньки, как мне жалко с вами расставаться!», и женщина громко всхлипывала уже за мужем.
История первой любви Галиной матери является как раз тем счастливым совпадением, когда обручённые по воле родителей дети, любили друг друга, но Господь распорядился иначе. Своего старшего сына она назвала Юрием, и Панжя, зная драму первой любви, не возражал.