Ранняя весна. Мы въезжали на гору, и из заднего окна старенького ЛиАЗа, как на ладони, был виден нижний город: несмотря на то, что не было никакой войны, ничего и нигде не горело, не было разрушено, всё равно – он казался опустошенным, умирающим, болезненным. Да ещё и это низко нависшее серое небо… Я будь то только что вышел из темнеющего леса, который днём был прекрасен - пели птицы, пахли травы – а вот теперь, с закатом солнца, он превращался в другую, неизведанную никем, страну, принадлежащую совершенно иным человеку силам. И вот теперь тоже самое – я покидаю прекрасный город, в котором сгустилась тьма.
За рулём человек. Меня сопровождают, а точнее «выпроваживают», два человека-цветка, сидящие на заднем сидении. Настоящие исполины – под три метра ростом; разодетые в лёгкие сиренево-золотые одежды, покрывающие зелёные тела с многочисленными членами и жирными лиловыми жилками; руки-плети, с листками и шипами, а так же с цветочным бутоном на конце одной из «рук», обвились и покоились на их собственных длинных шеях; овальные головы едва не касались потолка; изящные носы вдыхали и вдыхали воздух - чем выше в гору, тем чаще их дыхание, ведь грязный воздух города для них просто «деликатес»; маленькие, человеческие, глаза с большими сиреневыми зрачками неотрывно наблюдали за мной. На их лицах даже дурак прочитал бы настороженность и недоверие; их, и без того сильно выпирающие, скулы стали ещё больше, и теперь больше напоминали маленькие бивни, а зелёная кожа лица с крупными чёрными порами как будь то вот-вот лопнет от напряжения. Щёлки, вообще то ненужных им, ртов сжались так, что они практически не были видны. Выражения лиц как под копирку, ей-Богу! Кроме одного «но» – у всех людей-цветов разные лица, все они резко отличаются друг от друга и из всех, что я видел (а видел я их достаточно), не удалось разглядеть ни одного, даже отдалённо похожего на другого. Странные создания...
Я стою в проходе. Автобус очень медленно поднимается, так что у меня ещё есть время – когда ещё представится такая возможность? Я, делаю пару шагов и подхожу к ним. У тех никакой реакции, за исключением того, что их руки-плети напряглись. Я показываю тому, что справа, что собираюсь потолковать. Одна его плеть приподнимается и сдёргивает с головы шёлковый капюшон, являя миру роскошные волнистые бурые волосы – барышня, причём, даже для обычных людей, довольно симпатичная. Все их мужики лысые, как арбуз (хотя, возможно, они и так какая то другая раса людей-арбузов). Другая плеть медленно раскручивает кольца, освобождая шею, и подносит к моему лицу большой розовый бутон, лепестки которого, подобно жабрам рыбы, постоянно находятся в волнообразном движении. Так они общаются – с помощью запахов, пыльцы, или ещё чего то там, но это друг с другом, а мне то она его чего суёт, подобно микрофону? Ладно, ей виднее.
- Что с городом-то будет?- спросил я первое, что пришло в голову. И тут… Я будь то впал в транс. Хотя… Наверное и так впал. От запахов, нежных, но мощных, которых мой нос в жизни не знал, сознание помутилось, барышня начала плыть и за её спиной я увидел… Господь милосердный! Зелёный лес, с монументально возвышающимися над ним оставшимися церквями, кое-где проглядывающимися избушками, но не более. Ни асфальта, ни бетона, ни плитки – всё перемололи мощные корни деревьев и буйная трава. Несмотря на то, что он довольно густой, средь деревьев довольно светло. Ныне маленькие хиленькие речки, закованные в бетон и больше похожие на ручьи, высвободились, стали полноводными, заполнив до краёв свои неглубокие русла. По этим речкам и ручьям, будь то по бульварам, передвигались люди-цветы, наслаждаясь ласкающим их лица солнцем…
Видение начало быстро таять и вот вновь передо мной серый безжизненный город, больше напоминающий Чернобыль на фотографиях – не разрушенный, изувеченный катастрофой, а брошенный. В горле пересохло от этого удушающего запаха, меня пошатывало, и я ошеломлёно взглянул на женщину-цветка, которая довольно улыбнулась.
Я ей не поверил. То, что сейчас было за окном ну никак не походило на светлое будущее. Они – люди-цветы – чуть ли не ангелы небесные в своих помыслах, далеко до этого момента, да и сейчас тоже, представлялись мне бомжами, выкинутыми кем-то на край мира, дабы на нём, краю этом, и помереть. И их ли вина, что этим краем оказался наш город? Наврятли… И, если продолжать мою версию, то они не просто так появились в один из дней из-под земли, заняли определённую территорию и выжали от туда обычных людей; а после, гонимые страхом неизведанного остальных, «эвакуировались» и оставшиеся жители нижнего города; а уж в верхнем так и вообще началась паника и массовое бегство! Короче город опустел… И здесь не особо то пахло чем то добрым и возвышенным; даже военные, которые живут по схеме «заметить – выстрелить – потом спросить: «Кто здесь?»», это чувствовали и смирились. С чем? С неотвратимостью и неизбежностью происходящего…
Ах да. Как мне кажется, появились они здесь для того, что бы вновь возвеличить свою цивилизацию и стать полноправными членами хотя бы в этом мире. И столь святое и волшебное место подходило как нельзя кстати. А человек? А что он сделал здесь хорошего? Бетон, вырубка, грязь, мусор… Кощунство! А храмы, мечети, красивые дома останутся, как напоминание о прежних хозяевах будущим поколениям людей-цветов. Что в людях что-то есть… Но всё равно они – отвратительные существа, недостойные этой планеты. Поэтому с ними нужно быть жёсткими. Как сейчас – выгонять из домов. А уголок рая ? – расскажите эту сказку другому!
То ли почувствовав от меня повышенное потоотделение, в результате раздражительности, то ли ещё почему, но девушка-цветок скривила рожицу, в отвращении отдёрнула руку-плеть и взгляд поменяла с довольного на обреченный, будь то объясняла смысл жизни говёшке.
Я имел право не верить им – моя семья из тех, кого «усыпили»: из не проснувшихся утром и умеревших от приятного, но ядовитого, запаха цветов. Только то, что я уже пару лет нюхал табак и сжёг половину рецепторов в носу, спасло меня. Но я не истериковал – они умерли той смертью, о которой все мечтают. Умерли пять дней назад, и за всё это время, что я просидел у изголовья кровати свой жены, часто ходя в соседнюю квартиру к родителям и сестре (будь то они вот-вот очнутся и это не надо пропустить) их тела ничуть не разложились, трупного запаха от них не ощущалось, а на их лицах… на их лицах был здоровый румянец… Всё это время я слышал за окном странные звуки, шумы, изредка даже пальбу, но для меня это не имело никакого значения. Я почти не спал, всё так же бегая из квартиры в квартиру, туда сюда, и ожидая когда же мои старпёры, задница сестра и единственная любимая женщина проснутся… Через пять дней в квартиру постучали (звонок не работал – свет отключили уже на второй день). Я как раз сидел рядом с женой и рванул к двери, не помня себя от счастья – малая проснулась, только она так стучала! Не успел я открыть дверь, как захлопнул её обратно – там были они: лысые и зелёные. Через полчаса я вновь открыл проверить – не убрались ли они? Но нет – те всё так же стояли. На этот раз они сразу зашли, не дав мне опомниться. Сразу сунули бутон под нос, и каким то резким запахом заглушили назревающий во мне гнев. Дали минуту на сборы и отвели к уже поджидавшему меня автобусу…
- А моя семья и другие?
Снова бутон под нос и я вижу колонну людей-цветов, каждый из которых несёт на руках по человеку, которые до сих пор напоминают забывшихся крепким здоровым сном. Колонна останавливается на почётном расстоянии от кордона, перекрывшего дорогу в верхний город, и они кладут каждого умершего на подушки из листьев. Я понял – передача их людям, дабы те захоронили их по своему обряду. Видение растаяло.
- Нет,- я покачал головой,- Похороните мою семью на мысе, в сосновом бору. Могу я это просить?
Мои сопровождающие обменялись медленным, выдержанным, взглядом и через несколько мгновений моя собеседница вновь посмотрела на меня и в её глазах читались некоторый стыд и искреннее сожаление. Она коротко кивнула, и, ещё мгновение подумав, протянула свою плеть с шестью ответвлениями, на вроде пальцев, которая до этого мирно покоилась на шее, расстегнула куртку, рубашку, порвала футболку, протянула вторую, с бутоном, и провела им ярко красную линию по заросшей волосами груди. Я был ошеломлён! Не мог сдвинутся с места. Она, будь-то и не заметив моего замешательства, радостно улыбнулась ртом-щелью и подмигнула… Автобус плавно замедлил ход и остановился. Передние двери открылись и я, всё ещё лицом к людям-цветам, попятился назад. Что-то мне не очень понравилось в этом жесте. Я вышел.
До кордона, ощетинившегося стволами «калашниковых» и «драгуновых» было метров тридцать. Я быстрым шагом отправился к нему. Через шагов десять я остановился, только в этот миг обратив внимание, что непонятная метка почти не пахнет, мало того – линия исчезла! Вернул меня к жизни встревоженный окрик с баррикады. Я машинально помахал рукой, мол, всё нормально, и, шаркая штанинами, пошёл дальше. Уже возле первого противотанкового ежа, замотанного колючей проволокой, солдаты с интересом поглядывали в мою сторону. Их главный спросил у меня: «Что-то не так?». Я сказал, что сделала женщина-цветок. Солдаты тут же начали перешёптываться, с нескрываемой завистью глядя на меня.
- Это метка на счастье, парень,- задумчиво проговорил вояка,- Теперь ты обречён быть счастливым.
Обречён… Обречён жить без моей семьи, без родного дома, но тем не менее счастливым… Ну и логика у этих существ… А, может, это своего рода моральная и материальная компенсация? Как бы то ни было – спасибо хоть на этом…
Я оглянулся. Автобус развернулся перед военным кордоном и отправился обратно – в новую столицу людей-цветов.