* * *
Вначале была колония… Знаешь, Аня, все представления людей о тюрьме и колонии неверны. Вот как мы представляли себе это? Большая, грязная камера, много народа… оттуда не выйти и вряд ли найдешь себе друга… Это не так! По крайней мере, у меня все было не так. В камере нас было четверо, прибирались сами… мы там и учились. В принципе, было сносно. Но, надо сразу сказать – камера у нас была особая. Алик все-таки позаботился обо мне… как мог. Что творилось в других – не знаю, но слухи доходили… не будем об этом…
Развлечение, конечно, было одно – гитара. Она, оказывается, уже давно переходила «по наследству». Из нас ее первой получила Тоня от своих бывших соседок по камере – те, выйдя на свободу оставили ей хорошую акустическую гитару. Четь позже привели Нину. Алла попала в колонию незадолго до меня…
Конечно, не все было гладко – были и ссоры; оно и понятно, в неволе тяжело! Но никогда мы не обижались друг на друга надолго. Знаешь, нам было даже… хорошо. Как ни странно это звучит… как же тебе объяснить? Трудности сближают… И мы плакали, когда кто-то из нас уходил…
Сначала ушла Тоня…
...Ксана вспомнила серенький туманный день. Света не включали, в камере царил полумрак… Тоня уже собрала вещи… Она была и рада, и встревожена: как там будет, на воле? Сидели, как обычно, у окна. Тоня взяла гитару:
Москва, ночные улицы,
В неоновых распятиях,
По ресторанам блудницы,
Целуются в объятиях.
А ты средь них влюбляешься,
С глазами неба синего,
В чужих ногах валяешься,
В семнадцать, с половиною.
А ты и помнишь летний сад,
Где отдавалась ты не раз,
А после шла ты по Москве,
Не поднимая синих глаз…
Щелкнул замок, скрипнула дверь... «Хайлакова, на выход!». Тоня встала, провела по струнам и отдала гитару Ксане.
- Скажу, что сидела с девчонкой Гордого – не поверят… просто помирать будут от зависти! – посмеялась она, обнялась со всеми и вышла из камеры… Из окна они видела, как Тоня вышла за ворота, обернулась и помахала им рукой. Уже свободна… Все плакали…
- Да что мы? Радоваться надо! - в обычной своей резковатой манере сказала Нина.
- А за что она сидела? – спросила Ксана, припомнив, что так и не знала этого.
- Какая теперь разница! – ответила Нина.
Время шло… Дни сливались в недели, недели в месяцы, те переходили в годы… Близилось Нинкино восемнадцатилетние. Она становилась все более мрачной, часто раздражалась. Это было понятно – ее ждали три года женской тюрьмы!
Ее провожали зимой… Это было совсем непохоже на то, как провожали Тоню: та у х о д и л а – свовобдная, счастливая, а Нину и еще несколько девчонок ждал конвой и этап… Сидя по привычке у окна, та тревожно перебирала струны, потом запела:
Шел «Столыпин» по центральной ветке,
В тройнике за чёрной грязной сеткой
Ехала девчонка из Кургана,
«Пятерик» везла до Магадана.
По соседству ехал с ней парнишка,
У него в конце этапа – вышка.
Песня жизни для него уж спета,
Засылает ксиву - ждёт ответа.
И ответила ему девчонка:
«Если хочешь ты ко мне на шконку,
Говори с конвоем, я согласна,
Я к твоей судьбе не безучастна!»
«Четвертак» - сиреневою ксивой
Открывает дверь в отстойник к милой.
Это даже грех назвать развратом –
Счастье и любовь под автоматом.
Рано утром прапорщик проснулся,
Подошёл к девчонке, улыбнулся,
Руки протянул, к груди прижался…
Тут – удар! – И прапор окопался.
Ах ты, сука! Не прощу профуру!
Уцепился, фуфел, он за «дуру»,
Выстрелил в девчонку из нагана –
Не видать ей города Кургана.
В пересылке рапорт зачитали:
«Зечку» при побеге расстреляли
А прапорщик погиб в геройской битве –
В тройнике у смертника на бритве…
Из коридора доносился голос – стали перечислять фамилии. Нина прислушалась, закусив губу. Щелкнул замок. Нина обняла Ксану и заплакала… раньше она не плакала никогда…
Их выводили через боковые ворота. Ксана и Алла видели из окна группу девчонок, которых сопровождали пять конвоиров. Они видели Нину, ступавшую по грязному снегу и понимали, что на глазах у нее слезы…
Теперь они остались вдвоем…
Зима наступила морозная и в камере было холодно… По вечерам они усаживались у окна, закутавшись в одеяло. За окном гудел ветер, кружила метель, а они сидели в темноте, смотрели на светящийся мягким, теплым светом фонарь, разговаривали и пели под гитару.
Они очень сблизились в это время. Ксане Алла доверила то, о чем еще никому не рассказывала подробно – за что она оказалась в колонии.
Алле было лет десять, когда умерла ее мать. Отец долго не мог прийти в себя от горя, а потом запил. Получив зарплату, половину он отдавал дочери «на хозяйство», остальное пропивал. Потом он стал отдавать только часть денег, да и случалось это все реже и реже. Домой он мог не приходить неделями… Надо было платить за квартиру, а денег не было и нечего было есть… Старший брат одной ее подруги частенько ходил на дело и однажды предложил Алле постоять на стреме, пока он с друзьями обчищает киоск… По делу Алла проходила как соучастница…
Ксана все время думала об Алике. Как он мог допустить, чтобы она, Ксана, оказалась в тюрьме? Любит ли он ее? И если да, то почему предал? А время шло и все меньше и меньше оставалось до того дня, когда им с Аллой исполнится восемнадцать лет… День рождения у обеих был в январе: у Ксаны – 21-го, у Аллы – 28-го. Уже было известно, что отправят их в одной группе где-то в середине февраля. Этого дня они ждали с ужасом…
Зима снова выдалась морозная. Теперь по вечерам они тревожно вслушивались в вой ветра за окном и со страхом представляли, как будут идти по снегу до станции, а навстречу им – метель; вспоминали все, что рассказывали им о женской колонии – грязь, теснота, распри… Теперь они понимали, что чувствовала Нина…
В этой обстановке грусти и нервозности наступила новогодняя ночь. Ксана и Алла уже встречали Новый год в колонии, но на этот раз это действительно был праздник! В огромном зале собрали всех воспитанников колонии. В зале стояла елка, горели огни, от накрытых столов пахло чем-то вкусным… Начальник колонии произнес поздравительную речь. А после шумного застолья начался… настоящий бал! Это было немного странно – в сером мрачном здании с зарешеченными окнами звучали эстрадные песни, сверкала празднично убранная елка, пели и смеялись… И вовсе не страшно, что вместо изящных платьев на них были одинаковые темные костюмы… и даже хорошо, что не было косметики… Оказалось, что все хорошо танцуют, а начальник колонии совсем молодой... Ксана веселилась первый раз за последние два года!
Но это было еще не все. Новогодняя ночь преподнесла ей еще один сюрприз…
Когда праздник закончился и всех развели по камерам, а в мрачных коридорах колонии наступила тишина, дверь в камеру Ксаны неожиданно приоткрылась. Ксана, успевшая задремать, испугалась – раньше такого никогда не бывало и она не понимала, что это могло означать. И вдруг… - уж такого она точно не ожидала! – в камеру тихо вошел Виктор Сергеевич, начальник этой колонии.
- Ксана? – тихо позвал он.
Ксана испуганно смотрела на него, абсолютно ничего не понимая. Откуда он знает ее имя? То есть понятно, что знает, что в принципе в колонии отбывает срок Ксана Майская, но чтоб в лицо… Да что он вообще тут делает? Мужчина подошел поближе. Видимо все эти мысли отразились на ее лице, потому что он мягко сказал:
- Ксана не бойся, все в порядке.
- Но… как… что…
- Хочешь узнать, что я тут делаю?
- Ну… я…
- Ксана, я пришел за тобой. Сейчас тебе необходимо очень тихо выйти из камеры и пройти в административное крыло. Ничего не бойся, конвоя сейчас там нет и я тебя провожу.
- Как? Но… куда? Зачем?
- Ксана, ты… скучаешь по Алику? – неожиданно спросил он.
- Что вы сказали? – Ксана подумала, что ослышалась.
- Я спросил, скучаешь ли ты по нему... – повторил начальник колонии.
Ксана внимательно посмотрела на него.
- А разве вы…?
- Да, я его знаю, – ответил он на неоконченный вопрос. – И очень хорошо знаю. Алик – мой лучший друг.
- Как? – удивилась Ксана.
- Да. Я понимаю, ты удивлена… Я могу удивить тебя еще больше – он сейчас здесь!
- Виктор Сергеевич… - не веря в то, что услышала спросила Ксана – Вы шутите?
- Не шучу. И если хочешь его увидеть – пойдем со мной. И даже если не хочешь – все равно пойдем! – пошутил он. – И кстати, называй меня просто - Виктор.
Он взял Ксану за руку и вывел в коридор. Они спустились по лестнице, прошли по длинным извилистым коридорам, потом поднялись… Ксана шла, обмирая от ужаса и надежды одновременно. Она никак не могла поверить, что это не сон и не розыгрыш… Хотя, кто здесь станет шутить? Так они дошли до административной части. Виктор Сергеевич – теперь уже просто Виктор – толкнул одну из многочисленных дверей и они оказались в какой-то комнатушке – видимо, это была комната отдыха сотрудников или что-то вроде того. На диване сидел Алик, почему-то в форме конвоира. Ксана вскрикнула и подбежала к нему. Он, раскинув руки, поймал ее в свои объятья…
Ксана видела Алика – его улыбку, его светящиеся счастьем глаза – и не могла в это поверить! Он подхватил ее на руки, покружил в воздухе и крепко поцеловал.
- Не может быть! Не может быть! – прошептала Ксана. – Неужели это правда?
- Правда! – тоже шепотом ответил Алик и снова поцеловал ее.
- У вас есть три часа – напомнил Виктор и, не попрощавшись, вышел из комнаты. В здании было тихо-тихо. За окном также тихо падал снег.
- Три часа! – вздохнула Ксана.
- Три часа… - повторил Алик. – Что ж делать? Хорошо еще хоть так…
- Я понимаю… - Ксана подошла к зарешеченному окну.
Что-то важное надо было спросить. Но что?
- Алик!
- Да?
- Ты еще с ними?
«С ними» - значит там, в группировке. Но она же не это хотела сказать!
- Да…
- Ты же хотел уйти…
- Хотел… И хочу! Но сейчас нельзя. Ксана, пойми! – Алик сел на диван, она рядом – я не забыл о тебе, все это время я стараюсь что-то сделать для тебя. Эта камера - лучшая из всех, по условиям и контингенту, даже этот праздник – все не просто так! Один бы я этого не сделал! Хорошо еще, что Виктор – мой друг. А скоро этап… Надо позаботиться о том, чтобы тебе и там было хорошо… насколько это возможно. Я знаю, я очень виноват перед тобой, я так виноват!
- Ты заботишься обо мне…
- Я люблю тебя.
Ксана прижалась к Алику. Он обнял ее, заглянул в глаза:
- Я вижу, что и ты меня любишь…
Темнота за окном понемногу рассеивалась. Алик посмотрел на часы.
- Сколько еще? – спросила Ксана.
- Полчаса…
- Полчаса!
- Да… Ты еще совсем не спала, ложись!
- Да нет, не надо…
- Ложись, ложись! – Алик притянул к себе Ксану. Она послушно положила голову ему на колени, натянула одеяло.
- Ты моя красавица! – шептал он, поглаживая ее по волосам. – Я тебя люблю! Ты у меня такая красивая, милая… У тебя глазки изумрудные… Ты мой пушистый котеночек… Как я тебя люблю, моя лапочка! Ты мне веришь, моя хорошая?
Ксана утвердительно кивнула головой.
- Как хорошо!..
- А будет еще лучше, зайка! Еще немножко и ты выйдешь на волю. Я выбью тебе условно-досрочное, не сомневайся! Потом уйду от наших… Мы поженимся и уедем отсюда! Уедем туда, где нас никто не знает, где можно начать все сначала! Спи, мое солнышко… Мы обязательно будем счастливы!
Ксана уже заснула, а Алик еще нашептывал ей на ушко ласковые слова. Поглаживал волосы. И такая мысль вдруг пронеслась у него в голове – бросить все дела, наплевать на все, прямо сейчас взять Ксану и уехать куда-нибудь… Нет, нереально… Так что же? Оставить ее здесь? Впереди этап, женская колония – а это не малолетка, это уже совсем другие условия. Что же с ней будет? Почему она должна так мучаться за то, чего не совершала?! Уехать, уехать… Сейчас Новый год, охрана спит, в коридорах никого нет, да и административный-то корпус никто не охраняет… Сесть в машину можно незаметно, а потом… На КПП дежурный, ворота никто не откроет… Машина Виктора – она тонированная, не видно кто внутри. Дежурный узнает ее и подумает, что начальник поехал домой, проверять не станет… Так что? Попробовать? Рискнуть? А Виктор? А если поймают? Так что же делать, что?
Алик подхватил Ксану на руки и решительно открыл дверь. Прошел по коридору, спустился по лестнице, вышел через заднюю дверь, у которой была припаркована машина Виктора… Умом он понимал, на что решается и что лучше было бы все оставить как есть, но сердце говорило другое… Ну, значит, суждено! Алик вышел на улицу, открыл машину, осторожно положил Ксану на заднее сиденье. Все было как в тумане…
Она неожиданно вскрикнула и проснулась.
- Тихо! – зашептал Алик.
- Алик? Что происходит? – огляделась она.
- Все будет хорошо, не бойся! – Алик наклонился, поцеловал ее. Все будет хорошо.
Ксана легла, снова засыпая.
- Алла… - сказала она, махнув рукой. – Пожалуйста!
- Хорошо! – твердо сказал Алик и вышел из машины.
Через несколько минут он вернулся, держа на руках Аллу и положил ее на заднее сиденье рядом с подругой. Тяжело дыша, сел за руль и завел мотор, стал разворачивать машину. Из здания выбежал Виктор, взволнованно замахал руками, делая знак остановиться. Алик открыл дверцу машины.
- Ты сошел с ума! Что ты делаешь? – взволнованно зашептал Виктор.
- Я не могу все так оставить!
- Ты же пойдешь под суд!
- Я все продумал, все будет хорошо..
- У ворот – конвой! Вас даже за территорию не выпустят, а отвечать за это придется!
- С тобой – выпустят. – спокойно сказал Алик.
- Что?
- Садись в машину, поехали снами.
- Куда?
- Я знаю куда.
- Ты соображаешь, что говоришь? Я же буду соучастником преступления.
- Ты уже давно соучастник преступления! С той самой минуты, как я тебе позвонил, ты – соучастник преступления!
- Ты с ума сошел! Ты представляешь, что будет, если нас поймают? Что с нами со всеми будет?!
- Я подумал об этом.
Виктор молчал.
- Смотри! Вот черта – Алик провел полосу носком ботинка. Здесь воля, а здесь – тюрьма. Я хочу на волю и они – Алик махнул рукой в сторону девчонок – тоже. Куда хочешь ты? Подумай над этим…
Виктор по-прежнему молчал. Алик отвернулся, прижался лбом к холодному стеклу машины, ударил рукой по капоту…
- Ты мой друг, Виктор! – твердо сказал он. – Но сейчас… в общем, либо ты здесь – показал она на землю, разделенную чертой – либо здесь… Или ты с нами, или против нас. Третьего не дано. Сейчас все зависит от тебя. Делай свой выбор! Но если ты будешь против… я за себя не отвечаю. Мы уедем отсюда любой ценой! Я подарю Ксане свободу!
Виктор сделал шаг в сторону, еще шаг и… сел в машину.
- К утру мы будем уже далеко… надеюсь, ты действительно все продумал… - сказал он Алику.
Выбор был сделан.
Продолжение следует